18+

Может ли значение перераспределять интерес, при этом ничего не присваивая? Это возможно, если объект вызывает интерес, который тут же переходит в значение, не задерживаясь для разглядывания, раздумывания и т.п. Мгновенность — вот основное свойство образов современности. Мгновение не предполагает позиции отчуждения в смысле отложенной реакции, результата, следствия. После мгновения ничего не происходит, мгновению не задашь вопрос: «И что?» Требование продолжения вызвано желанием отложить реакцию или по крайней мере распределить ее. Образ без продолжения нельзя отложить. Либо значение и интерес оказываются связаны мгновенно, либо связь не возникает вообще. Интерес — это форма спонтанной реакции, не больше, но и не меньше. Интерес вполне может быть беспредметным, поскольку порождающая его мгновенная реакция сама создает себе предмет. Благодаря быстроте связывания значения и интереса, восприятие образа сегодня становится все более и более аскетичным. Это аскеза избирательности: из всего мира только очень немногое оказывается мгновенно выделено совмещением значения и интереса.

Если образ в момент восприятия беспредметен, то его развитие может двигаться только в сторону предметности. Чем образ предметнее, тем, соответственно, медленнее его восприятие и тем дальше от аскезы. Быть богатым сегодня — значит, отказываясь от мгновенной реакции, медлить над образами. Удерживать проявление интереса, жить неинтересно. Такие вещи сейчас становятся доступны все меньшему количеству людей.

Одновременно образы приобретают все большее политическое значение. На них сегодня возложена задача поддержания непрерывной цепочки реакций. Нет образов — не будет реакций, не будет реакций — не будет интереса. А если не будет интереса, движение может остановиться. Именно поэтому «интерес» и «интересное» становятся центральными категориями социального порядка. Капиталистическому работнику, скажем, предлагается «интересная работа». Туристу предлагаются «интересные места» и т.д. Интересность же «измеряется» потенциалом порождения образов. Образы сами по себе должны быть занятны. Настолько, чтобы мы не испытывали неудобства. Это, пожалуй, главный принцип устройства современного иконического порядка — ничто не должно доставлять неудобства. В пределах нашей потребности значение образа должно быть совершенно ясным. При этом к числу ясных значений относится и значение «не иметь никакого очевидного значения». Образу желательно содержать в себе только такие возможности, которые могут быть развернуты в действительность, и соблазнять нас этой возможностью перехода в действительность. Впрочем, чем больше образов, тем меньше вероятность, что какой-либо конкретный образ будет приведен к действительности. Мгновенность образов, быстрота их циркуляции не позволяет связать отдельные восприятия в мир — в классическом понимании мира как непрерывной субстанциальной однородности. Образы сегодня фиксируют радикальную разобщенность предметов, каждый из которых замкнут в сопровождающей его мгновенной вспышке интереса. Мир представляет собой совокупность отсутствующих единств, виртуально восстанавливаемых мгновенным переживанием спонтанного интереса. В этой ситуации каждый превращается в ценителя образов. Он или она ценит поставляемое вместе с образом представление мира. Но это представление — призрак, бесплотный дух, мгновенная реакция. У ценителей есть общая мечта — мечта о встрече с настоящим миром, которая так никогда и не состоится. Мечта — потому что представление мира отсылает по ту сторону образов. Невозможная встреча — потому что воображение ценителя полностью поглощено привлекательностью «интересного» образа. Ценитель образов не ограничивает себя потреблением, но и не включается в творчество. Он или она занят бесконечным производством мгновенных вспышек интереса. Ценители, конечно, находятся в тесном контакте с прекрасным, но в контакте специфическом. Их задача в том, чтобы участвовать в оценивании образов. Чем больше оценок — тем ценнее образ. Поэтому современное искусство переходит от производства образов к производству оценок образов. Наличие множества готовых оценок, как и существование представительных органов власти в политической жизни общества, с одной стороны, облегчает коммуникацию между нами и объектом (в политике — это может быть что угодно, здесь — объект искусства), с другой — всегда подает нам данный объект небольшими порциями, отягощая его вдобавок концептуальными пошлинами: мнениями, реакциями, оценками ценителей. Производство представлений связано с дискретностью современного восприятия искусства: вне традиции, вне «контекста», вне «истории». Ценитель атомизирует образы, привлекая внимание к специфической интересности отдельного фрагмента. Встреча неподготовленной аудитории и художника без какого-либо участия ценителей образов сегодня уже большая редкость. Собственно говоря, ценитель всегда пытается быть чуть-чуть художником. Исправляя, редактируя, корректируя произведенные образы, он или она претендует на установление власти над динамикой интереса других ценителей. В связи с этим художественные критики, поскольку они пытаются сохранить целомудрие объектов искусства, не занимаясь их «редактированием», все меньше и меньше интересны для ценителей образов. Иногда образы сопротивляются властной хватке ценителя. В акте оценки присутствует страсть собственника. До тех пор пока в объекте искусства наличествует потустороннее, ценительская жажда овладения образом неумолима. Герберт Маркузе говорил об искусстве как о «воздухе с других планет». Ценитель искусства, конечно, готов дышать этим воздухом, но при условии, что и ему (ей) дадут поучаствовать в создании планеты. Как найти компромисс? Ответ: нужно сделать чужой воздух «своим», оценить и поместить его в свою «ленту» оценок. Ценитель стремится вырвать образ из запредельной, «инопланетной» сферы потустороннего, втащить его на свою территорию, чтобы образ больше не мог сопротивляться оценке. Потустороннее в искусстве оказывается скрыто под толстым слоем «оценок» и «мнений». Оно больше не представляет угрозу. Несмотря на то что в современном мире ценитель образов играет огромную роль, его положение нельзя назвать совершенно устойчивым. Конечно, производство оценок поставлено на конвейер, а способность оценивать превратилась в целую индустрию. Но работа ценителя зависит от бесперебойной поставки образов, в которой далеко не все участвуют одинаково. В идеале поставка образов могла бы быть похожа на обмен дарами, когда каждый бескорыстно делится самым ценным. Однако образ не может быть передан от одного человека к другому. Поэтому ценителям остается «дарить» друг другу реакции, «делиться» ощущениями. Чем больше оценок образов, тем меньше реальной солидарности в их создании. Нам трудно признаться в том, что это множество образов имеет довольно малое отношение к каждому отдельному ценителю. Заниматься продуктивной творческой деятельностью для нас сегодняшних означает производить реакции, выносить оценки, расставлять приоритеты. Это экономичный, не требующий материальных ресурсов вид производства. Специфика образа жизни становится спецификой метода производства. То, как ты живешь, само по себе отвечает на вопросы: что производить? Как производить? Для кого производить? Даже маршрут движения по городу — это уже не просто путь, определяемый через промежуточные пункты, а череда меток-сигнатур, доступных для оценивания.

Даже в нарушении присутствует определенная логика, порядок. Порядок задает таксономию событий, связь которых определяется устройством дискретной реальности. Нарушаете ли вы правила, или им следуете — вы все равно заняты производством образов. Сама жизнь сегодня возможна лишь на фоне (или в фоне) беспорядочной, но всеобъемлющей реакции на действия функционирующих социальных единиц. Наше время стало эпохой тотальной продуктивности. Нет ничего, что могло бы избежать превращения в товар или потенциальной подачи в качестве товара. Колоссально изменилось потребление. Теперь оно прочно соединено с аффективной нагрузкой. Нельзя просто есть, просто употреблять наркотики или алкоголь, просто делать что угодно. Все, что ни делается, делается в горизонте получения так называемого «опыта» — и доказательством его наличия являются, конечно, очередные образы. Что является причиной торжества образов? Максимальная демократизация творческих сил. Каждый, кто способен к получению опыта, тем самым автоматически попадает в бесконечные ряды творцов, имеющих неограниченное множество ценителей. Творчество опыта превращается в фактор экономического роста. Все хотят получить опыт, но никто не обладает им в полной мере. В попытке преодолеть этот парадокс современная аффективная экономика пытается инвестировать в сами структуры оценивания, призванные откладывать, накапливать, предохранять опыт от исчезновения. Мгновения сохраняются в бесконечном архиве опыта, а архив, в свою очередь, существует только в виде накопленных мгновений явления образов. Множество генерируемых аффектов удерживают друг друга в состоянии неполноты, недовоплощения. Аффективная экономика создает сумеречную зону культуры. Именно культура бесконечных переходов от одной оценки к другой в отсутствие каких-либо определенных состояний является результатом предельной демократизации продуктивности. Имеет значение только тот образ, который можно связать с актом оценивания. Образ неполноценен сам по себе, он существует только благодаря подпорке в виде интереса. Образ не может быть неинтересным: кто иначе станет на него смотреть? Или все-таки может быть по-другому? Каким может быть образ, уклоняющийся от оценки?