22.06.02-28.09.02
IV биеннале в Цетинье
(Президент: Принц Николас Петрович Ньегош,
кураторы: Андрей Ерофеев, Яра Бубнова)
Цетинье, Черногория

Городок Цетинье никак не ассоциируется со столицей, даже с бывшей. Он больше похож на грузинскую деревню, даже странно, что по улицам не бегают домашние животные. Это упущение на IV Цетиньской биеннале было восполнено работой Олега Кулика «Оранжерейная пара». Его работа смотрелась так органично на центральной площади, что казалась привычной городской скульптурой.

В основе концепции последней Биеннале в Черногории лежит идея реконструкции в прямом и переносном смысле. Наверное, идея обновления коммуникаций, расширения контекста, связанная с вступлением Черногории в мировое сообщество, была наиболее важной для устроителей. Но особенно внятно в ландшафте Цетинье прозвучала идея реконструкции жизненного пространства. Причин для этого акцента несколько. Цетинье, находясь в тридцати километрах от побережья, демонстрирует контраст между освоенной туристской зоной и «нетронутой» горной страной. Соседствующий с Биеннале удивительный макет Черногории, сделанный в XIX веке, дает ясное представление о ландшафте страны: Черногория — это много-много гор и маленький кусочек моря. И сегодня, когда перед страной стоит задача «перестроить города и деревни», невольно напрашивается вопрос: стоит ли из Черногории делать Швейцарию? Похоже, что черногорцы также задаются этим вопросом. Так, основной метафорой рекламы черногорских достоинств (кухни, среды обитания, быта) выступает «природность», причем даже не в экологическом смысле, подразумевающем активные меры по возрождению окружающей среды, а в смысле «первобытном», «нетронутом цивилизацией». Милые славянскому сердцу бездействие и созерцание окружающего мира проявляются здесь в полную силу, в противовес европейской деловитости соседних Хорватии и Словении Если для путешественника Черногория — последнее «дикое» место в Европе, то современный художник скорее воспринимает ее как благоприятный контекст для высказывания на тему бытия. Теме человеческого существования в сегодняшнем окружающем мире, представлениям художников о возможной среде обитания посвящены две из трех выставок Биеннале — «Жилища-скульптуры» и «Последний проект». Показанные здесь работы нельзя назвать критикой существующих форм обитания людей, хотя одна из заявленных тем — «критика урбанизма». Художники представляют именно открытые ими возможности. И в этом смысле выставки удачно реализуют лозунг IV Биеннале «Можно!»: реализация любых представлений о жилище без ограничений, налагаемых окружающей средой. Однако, несмотря на известную долю иронии, в интерпретации художников этот лозунг противоположен постмодернистскому «Anything goes». Представленные здесь «пространства для жизни» настойчиво постулируют «минимальность» человеческих потребностей. Эти жилища можно легко носить с собой и помещать в любую среду, не нарушая ее целостности. В Цетинье работы представлены как в выставочном пространстве Голубого дворца, так и в «сельской среде» города Цетинье. Определение «скульптуры» не очень подходит для этих объектов, поскольку скульптура обычно отчуж-дена от автора, скорее, это «жилища-одежды» в смысле «человека-ящика» Кобо Абэ. Некоторые из работ выступали пространством для перформанса, но, по сути, реализованный подход предполагает обязательное наличие автора-жильца. Поэтому выделение отдельной темы «Дом как перформанс» кажется излишним. Вообще выделенные внутренние темы или подразделы достаточно спорны. Особенно надуманным кажется раздел «Фантазмы по поводу домов животных». Работа Кулика, возможно, и фантазм, но вряд ли на тему коровника. Работы Студии Ван Лисхут, организованной голландским художником Джепом Ван Лисхутом «Мини-кабина» (1996) и «Кабина для сна и учебы» (1996) представляют собой деревянные кабины, строго соответствующие предназначенным функциям: в мини-кабине можно только спать, в кабине для сна и учебы можно еще сидеть за столом. Работа канадца Эмануэля Лиша «Наоборот» (2002), тема «Дом кочевника», — картонная лачуга, типичная трущобная постройка — в дворцовом дворике выглядит как вполне уютное жилье. Ничуть не хуже «фантазмов» — «Собачьей будки» (2002) француза Арно Лябель Рожу или «Дома для птиц» (2002), представляющего собой огромный деревянный скворечник, висящий на дереве в лесу, бельгийского художника Вима Дельвуа. Если работа Лябель Рожу вызвала достаточно бурную для этих мест реакцию публики, обозначившей будку как подходящее жилище для руководителей страны, то работа Дельвуа, художника вполне скандального, воспринималась умиротворяюще. Другие работы из этой же серии — «Обсерватория» (2002) грека Димитриса Козариса — дом-гамак, висящий на дереве высоко над землей, и «Облако, летящее над землей» художницы из Черногории Анны Мильковач — тоже нечто, похожее на дом-гамак, только прозрачный. Несколько показанных на Биеннале интерьеров сделаны из легких материалов, подразумевающих возможность собрать их и перенести в любое другое место. Таковы поэтическая работа «Внутренности» (2002) черногорской художницы Иванки Прелевич, тема «Символическое жилище», — пространство, сделанное из ваты, внутри которого стоят сколоченные из веток лестницы, ведущие вверх через дыры в ватном потолке; или «Дом W» (2002) сербской художницы Весны Перунович, тема «Личное жилище», — свисающие с потолка нейлоновые воронки, под которыми автор уютно сворачивалась калачиком. В разделе «Личное жилище» есть работы, отсылающие к ритуальным пространствам: например, работа художницы из Цетинье Наташи Джурович — прозрачная палатка, внутри которой находится некий объект-жертвенник; или «Efrosini» (2001) гречанки Атанасии Кирякакос — интерьер из белых прозрачных драпировок, в центре которого — очаг и медная посуда. Работа Георгия Острецова «Ластомер» (2001),      тема «Жилище как перформанс», — надувной кит, который был провезен по морю с девушкой, спрятанной в темном чреве, — аллюзия к библейской истории пророка Ионы. Формально понятно, почему очень красивый, обклеенный разноцветным скотчем «Грузовик» (2002) Оливье Бланкара относится к разделу «Дом кочевника», а «Аэрофиат 1.0» (2002) Алена Бюблекса — к разделу «Идеальный дом», но, несомненно, оба французских художника — поклонники кочевой жизни. А вот инсталляция Валерия Кошлякова «Ikonosis» (2002) из раздела «Идеальный дом» потерялась ввиду несоразмерности концепции общему визуальному ряду. Глаз не переключался на «четвертое измерение».

Тема «Идеальный город» перекликается с выставкой «Последний проект», которая представляет утопические фантазии архитекторов. Наиболее радикальными оказались фантазии россиян: группа «Обледенение архитекторов» (Илья Вознесенский, Игорь Бурый, Алексей Кононенков) представила проект под названием «Объект на пересечении Берингова пролива и линии изменения даты» (2002); Александр Бродский — проект «Ледяная полоса» (2001). Жесткость и холод — точка схождения архитектурных достижений. А вот знаменитый швейцарец Марио Бота не стремится к последнему пределу: его работа «San Carlino alle Quatro Fontane di Roma in Lugano» (1999) — вполне узнаваемый авторский архитектурный экскурс.

Наименее удачно реализованной оказалась самая важная тема Биеннале — «Обращение к человеку на улице», связанная с идеей самоидентификации и коммуникации. Видимо, за 10 лет восточноевропейского мучительного самопознания концепция выдохлась. К тому же «альтернативная реклама», «провокации-парадоксы» и тем более «политические акции» не могли вызвать необходимого интерактивного эффекта, ввиду отсутствия в Цетинье необходимого социального напряжения. Российские работы на тему «Сфера обслуживания» Привлекали внимание своим вызывающим контрастом с контекстом. «Туристическое агентство» группы «ESCAPE» или «Тир» Елены Ковылиной настолько же «своевременны» для сегодняшней Черногории, как и гадание на кофейной гуще («A Cup of Coffee for Person X», 2002) Наташи Дюрович и Биляны Кекович. Будущее неизвестно, но «можно!»