Кажется, мы с Ниной Котел были единственные, кто не сравнивал Документу с Манифестой, и немногие, кто может сравнить нынешнее шоу с прошлым.

Не стану углубляться в политику, хотя ясна ее в Документе 11 много. Нас это не шокировало. А вот многое иностранцы, с которыми мы разговаривали, выражали недовольство засильем демонстративной политичности. Начиная с двух первых залов во Фридерициануме, левом и правом, вас погружают в проблемы «борющихся народов Азии, Африки и Латинской Америки» на картинах Леона Голуба или в «колониальную торговлю» — Чохрех Фейджоу.

«Ну и что, — говорили наши европейские знакомые, — художники поставили камеру и три часа показывают нам, как ужасно живут люди в Африке». В Европе людей с детства примучивают рассказами о несчастьях в слаборазвитых странах Они со школы сдают деньги в помощь то афганцам, то руандийцам... У них там везде стоят билборды с изображениями несчастных «дальних» из третьего мира. Потому подобные сообщения в качестве художественных высказывании там не воспринимаются.

Нам же с Ниной как раз наоборот — очень понравился этот нарочитый постколониализм и глобализм. Ты сразу видишь изображенный куратором глобус На нем выбираются какие-то важные, по мнению творца, точки, территории, куда почему-то не попала Москва (хотя что африканцу Москва, у которой никогда не было классических колоний?!). Некоторые работы — специально географические. В них фигурируют известные бренды или похожие вещи: то «Граждане Кале» в разных городах и странах, то порты... Недавно мы ехали из Шере-метьево-2 в одном микроавтобусе с молодыми испуганными итальянцами. Как они радовались, различив на суровом фоне московской реальности «Икею» и «Макдональдс»!

Кое-что получилось комично. Например, место рождения уроженцев Южно-Африканской Республики обозначалось как Южная Африка. «Мы — не рабы! Рабы — не мы!» Кроме того, слишком много было участников из Черной Африки и каких-то совсем неведомых у нас, «богом забытых мест»; нам-то, русским, это интересно. Правда, хранители знания о них, почему-то столь важного для нас, жителей мировых столиц, к коим я отношу и Москву, — уроженцы колоний — давно мигрировали в мировые столицы. Именно это отчасти и раздражало наших собеседников-иностранцев. Но мы — те, кто начинают идентифицировать себя с населением слаборазвитых стран, — считаем, что человечество должны занимать проблемы всех людей, а не только «золотого миллиарда».

Интересно, что Окви Энвейзор играл знакомую нам по советским временам роль выдвиженца из рабочих и крестьян, коренных народностей. Но нам это как раз и понравилось. Дело в том, что два года подряд мы смотрели конкурсные фильмы Оберхаузенского фестиваля короткометражного кино и возмущались тем, что ни одному из интереснейших фильмов третьего или полутретьего мира (их на фестивале много) никаких призов за это время ни разу не дали. А тут, на Документе, мы увидели, что справедливость наконец восторжествовала: главный босс — негр и проблемы самой несчастной и преобладающей части человечества обсуждаются вовсю. Причем вся экзотика выглядит вполне органично, чего нельзя было сказать о постколониальных фрагментах на прошлой Документе. Но накал глобализации тогда был еще не тот. Не было, к примеру, бомбежек Югославии и совсем уж бесстыдного, циничного пресмыкательства перед США Немцам и иже с ними все это, особенно увеличение времени рассматривания выставки до бесконечности, интересным не показалось, хотя мы видели, как увлеченно зрители смотрели всю эту довольно утомительную тягомотину в форме видео, зачастую тянущуюся часами. С другой стороны, в этом случае мог сработать психический инстинкт, заставляющий часами смотреть телевизор или любоваться огнем и волнами.

Еще одно обстоятельство — степень зрелищности шоу. По московским представлениям это была просто сверхзрелищная выставка. (Немцев же приводили в ярость таблички Ханне Дарбовен и перечисление Он Кавары.) Впрочем, и Документа X, отвергнутая в Германии всеми по причине ее, как тогда говорили, концептуализма, а теперь нонспектакуляризма, на московский вкус была сверхзрелищной, с избытком живописи на стенах. Одна только зрелищность Документы 11 вызывает у москвича иллюзию присутствия художественности, которой в действительности часто совсем не было. Смотришь, как меняют на границе в Кишиневе колеса у поезда «Стамбул — Москва» с евроразмера на русский, и кажется, что смотришь зрительно богатый, живописный художественный фильм. Это я, умученный тремя десятилетиями концептуалистского, а теперь и «осмоловского», иконоборчества, так эту видеозапись воспринимаю. А для европейца она такая, как есть на самом деле, — сухая документация. Европейские профессионалы, пусть и не принадлежащие к интернациональной элите, вопрошают в один голос «Но где же здесь искусство?»

Еще один аспект. Нам приятно было хотя бы то, что, строя экспозицию, куратор остается художественно нейтрален. Он не эстетствует, не выпендривается, а просто уважительно показывает вещи, которые сам считает важными. Он держится скромно, почтительно по отношению к художнику, не демонстрируя нам свои художнические таланты, что всех так раздражало в работе Кэтрин Давид

Итак, русский бы простил устроителям видеозанудство и оттянулся на совершенно избыточных инсталляциях, производивших на москвича впечатление визуальной распущенности и экзальтации Там зал засыпали молотым кофе. А там огромного объема помещение завесили сотней больших шевелящихся тряпичных кукол. А вот целый цех заставлен творческим наследием, всяким хламом из мастерской немолодого скульптора».

Еще один теоретический момент — претензии к куратору как к теоретику. Говорят, что в философии Окви Энвейзор не силен. Я себя философом не считаю, поэтому обсуждать его введение не хочу. Но что нам до теории? Куратор — профессия артистическая. А на Документе 11 и так все совершенно прозрачно. Правда, не хватает некоторой таинственности, которая была у Катрин Давид, пусть и фальшивой. Европейские художники в этом смысле по вкусам ближе к питерцам, чем к нам — плодам Просвещения, филологии и бюрократии.