«Рубашку» поэта Генриха Сапгира, которая висит на вешалке у меня в студии, можно причислить к произведению современного искусства по умолчанию. И, наверное, это произведение должно сколько-то стоить. Сколько же может стоить эта рубашка?

В 1962 году мой тесть, будучи на Всемирном конгрессе профсоюзов в Чехословакии, купил ее в пражском центральном универмаге за 24 кроны, что в пересчете на сегодняшние российские деньги составляет 125 рублей. Долгое время он носил ее с темными галстуками и без галстуков, пока она не вышла из моды. Потом она висела у него в шкафу среди прочих подобных рубашек. Цена ее катастрофически падала.

В 1989 году я должен был поехать на международную выставку визуальной поэзии в Кассель, где предполагалось мое выступление. Я попросил у своего тестя эту рубашку, так как у меня в то время вообще не было белых рубашек. Мой тесть с легким сердцем дал мне эту рубашку поносить, тем более, что я ехал первый раз за границу и должен был выглядеть солидно. До этого я бывал однажды только в ГДР.

На выступлении перед немецкой публикой в выставочном зале Хауптманшуле русско-германский поэт-»скрибентист» Валерий Шерстяной читал свои переводы Крученых, после чего показал зрителям, как русские поэты-футуристы раскрашивали друг друга, написав несколько слов тушью на моей ослепительно белой рубашке. Рубашка тестя была безнадежно испорчена.

По приезде домой я постирал рубашку, но заумные слова поэта-»скрибентиста» навсегда остались на спине и рукавах. Тестю я сказал, что рубашка мне так понравилась, что я бы хотел ее носить и в Москве, и он отдал мне ее насовсем. Цена этой рубашки упала ниже катастрофической отметки. Так она лежала у меня в шкафу, забытая и не надеванная больше ни разу.

И вот, когда в 1991 году я собирал выставку книг художников и поэтов «Авангард и традиция», я пригласил к участию поэта Генриха Сапгира, памятуя о его визуальных опытах. Генрих сказал, что «рубашки», которые он расписывал в начале 70-х годов, давно пропали, где-то затерялись на Западе, не вернувшись с выставок. Остались только воспоминания. Я предложил ему сделать «римейк» и принес эту самую чешскую, безнадежно испорченную рубашку. Генрих мастерски исполнил фломастером на ее спине один из «Сонетов на рубашке». Так у меня появился экспонат для выставки.

После феерического успеха «Авангарда и традиции» в Москве рубашка эта выставлялась во Франции, Великобритании, в Словакии, в Музее Энди Уорхола, где висела рядом с курточкой из змеиной кожи великого и ужасного Энди, после чего попала на свою родину в Прагу, потом совершила турне по музеям России. Цена ее медленно повышалась, так как из разряда потерянных для общества вещей она перешла в разряд «культурных ценностей». Публикации ее фотографий в каталогах и прессе подтверждали это. Мой рассказ в авторитетном журнале «ХЖ» об этой рубашке увеличит стоимость произведения в два раза.

Тут надо добавить важную ценообразующую вещь — уникальность. Это понимают музейщики и иногда прибегают к диссимуляции хронологии. Так, в галерее «На Каширке» в середине 90-х на выставке «В сторону объекта» было представлено несколько (!) расписных рубашек Генриха Сапгира из коллекции современного искусства Государственного музея-заповедника Царицыно, датированных началом 70-х. Все эти рубашки были сделаны заново Сапгиром специально к выставке. Ни одной реальной из того времени рубашки у Генриха не сохранилось, как он мне говорил в 1992 году. Поэтому моя рубашка — более ранняя из восстановленных поэтом. В течение последних десятилетий цена «Рубашки Сапгира» только неуклонно растет, так как создание подобных «рубашек» больше невозможно, — Генриха Сапгира уже нет с нами.

Такова история обыкновенного произведения современного искусства, — она складывается из множества составляющих, где главные — реальная жизнь художника и фантастическая судьба вещи, когда из Золушки она превращается в принцессу.