Цифровой иллюзион

Современная цифровая культура — грандиозная помойка всякого рода лжи и фальсификации. И это весьма распространенное критическое представление о качестве информации, которую мы производим и потребляем благодаря цифровым технологиям. Как будто Фотошоп (известная программа для обработки изображений компании Adobe) и создавался для того, чтобы день и ночь генерировались терабайты подделок. Хороший дизайнер скажет, что все это ерунда. А какой-нибудь следователь, работающий с цифровыми уликами и доказательствами, точно засомневается. Что же делать? Для начала неплохо бы совершить простой, но несколько парадоксальный шаг: признать, что цифровые фейки — это правда, а не просто экранная имитация того, чего в реальности не было. Именно так! Их существование, массовое распространение и живое функционирование — вполне себе правда нынешнего цифрового мира. А любая апология цифровизации — превозношение еще более масштабной фальсификации. Точнее — более масштабной правдификации. Люди ведь всегда жаждали прекрасной лжи и любили ее: от религиозных обещаний, киношных фантазий до женских уловок с удлинением и увеличением всего, что привлекает мужской пол. И никто не сомневается, что в моменте — это правда, и еще какая! Остается лишь добавить убедительный нарратив, красивую историю. В цифровом мире такая правда, может быть, даже приближает нас к некоей истине… не дай Бог!

Для закрепления этого важного противоречия цифровой культуры вспомним важнейшую дискуссию о прозрачности, или транспарентности (от англ. transparency). В своих исследованиях^[1] мы не раз указывали, что культурное значение цифровых технологий необходимо мыслить в фундаментальных дилеммах, прочно с ними связанных. Одна из таких дилемм — это противоречие между прозрачностью и надзором. Идея транспарентности основана на возможности не только проследить все действия и операции с применением цифровых технологий, но также на легкости доступа к различным данным в цифровом виде. Например, обязательная публикация документов по государственным контрактам в интернете делает более прозрачными для граждан расходы бюджета. Однако обратной стороной транспарентного мира быстро становится возможность тотального контроля и надзора за людьми с помощью доступности их цифрового следа в интернете, на камерах наблюдения, в электронных банковских операциях и так далее. Прозрачность дает свободу информации, быстро преобразуемой в тотальный контроль. То есть с прозрачностью и надзором все примерно так же, как с правдой и фальсификацией, только есть свои нюансы.

Никто лучше художников, конечно, не знает, как работать с правдой лжи. Разве только политики? Digital culture предлагает большой набор инструментов для художественных экспериментов. Один из них нам демонстрирует немецкий художник Тиль Новак.

Одна из известных работ Новака называется «Проект центрифуги для мозга» («The Centrifuge Brain Project», 2011). Она экспонируется как документальный фильм, в основе которого нарратив об ученом-изобретателе, придумавшем центрифугу для мозга. Вместе с фильмом на нескольких экранах демонстрируются видеодокументация его изобретений, а также старые бумажные чертежи из мастерских, где изобретения воплощались в жизнь. Главный герой проекта когда-то решил доказать гипотезу о том, что при снижении действия гравитации коэффициент интеллекта человека существенно возрастает. Для доказательства он решил использовать самодельную центрифугу, благодаря которой желаемый эффект можно получить в лабораторных условиях. Но эксперимент не удался, машина сломалась, а изобретателя уволили из университета. Оставшись без работы и финансирования, наш ученый решил искать удачи в строительстве новых аттракционов-центрифуг для парков развлечений. В чем и преуспел. Его аттракционы с различными степенями свободы, ускорениями и размерами не только развлекают людей, но и служат уникальным исследовательским оборудованием для доказательства того, что избавление от силы тяжести — это избавление от неразумия, ибо тяжесть земная отнимает у нас слишком много ума. Чем это не инновация в самом позитивном и современном смысле этого слова? Наука движет изобретениями и работает на самые возвышенные человеческие устремления — разумное совершенствование человека.

Видеоматериалы об удивительных аттракционах сделаны с такой документальной достоверностью и так убедительно подкреплены аналоговыми чертежами, что первый вопрос, который возникает у зрителя, — а где это?! Ведь на видео мы наблюдаем вполне обычные парки развлечений, с обычными людьми, звуками и шумами, снятыми на простую камеру с подрагивающей рукой и местами нечетким фокусом. Автор этих строк интересовался у посетителей выставки, есть ли у них сомнения в достоверности увиденного? В среднем более 60 процентов людей совершенно не сомневались, что это правда. Из общения с художником я сделал вывод, что процент «верующих» по его наблюдениям не менее 80-ти! В комментариях он заметил, что в одном из больших религиозных сегментов интернета (догадайтесь, каком?) бурно обсуждались его аттракционы как западные методы пыток и истязаний для неугодных… Но в чем же причина этой тяги к цифровой лжи?

С чем у обычного человека ассоциируется парк аттракционов? С детством. Мы готовы обмануться даже ради маленького намека на тот мир, который был таким чудесным, свежим и радостным. Мы примем любой фейк, который убедительно покажет нам возможность хоть ненадолго туда вернуться или хотя бы заглянуть. Как только включается детство, граница между вымыслом и реальностью начинает стираться, ибо на том и зиждется счастье ребенка в его мире, где реальны все сказки и фантазии. Взрослому тоже в эту детскую «ложь» хочется верить и не думать о правде. Для этого ему нужен художественный «наркотик». Правда, «наркотик» Тиля Новака работает не только в направлении регрессии к ребенку, но и в направлении к новому взрослому, готовому осознать эту новую ситуацию человека в цифровой культуре, где фейк оказывается новым видом правды — постправды. Такой холодный художественный душ: добро пожаловать в мир детских фантазий, а сразу из него — в недетский мир цифровых фейков. Художественный фейк становится проблематизирующим методом, который сначала выманивает человека в потерянный рай ребенка, а затем выгоняет в реальность цифровой постправды.

Похожую стратегию использует голландский художник Флорис Кайк в своих фальшивых документальных фильмах в жанре мокьюментари. Один из них называется «Металлорак» (2006) и выполнен в лучших традициях научно-популярных фильмов «о главных проблемах человечества». По версии Кайка, одна из таких проблем — распространение нового заболевания — металлорака. Он возникает из-за конфликта тканей организма человека и различных имплантатов (например, зубных). Болезнь проявляется в том, что металл начинает вытеснять ткани человека и замещать их. В фильме мы видим различные стадии болезни, разрушающей тело мужчины, у которого вместо конечностей торчат уродливые железные прутья. Половина черепа также «съедена» железом. Мужчина продолжает двигаться, пытается общаться с врачом, однако болезнь необратима. Как и Тиль Новак, Кайк настолько убедителен в визуальной правдоподобности истории, настолько дотошен в деталях монтажа цифровой анимации в кадре и аккуратен с каноном документального нарратива, что не поверить в эту историю практически невозможно.

Благодаря Кайку мы легко обнаруживаем еще одну важную уловку. Конечно, он также умело активирует наше недетское детское: разные страшилки и пугающие истории переполняют мир ребенка, смешивая реальность и воображение. Он также кропотливо подсаживает нас на «достоверные» детали в кадре. Но, кроме этого, художник виртуозно играет с типовой нарративной структурой документального фильма, которая сама по себе должна вызвать наше доверие. Постправда фабрикуется не столько реальностью того, о чем повествование, сколько форматом/каноном самого повествования. Никакой истины или лжи нет за пределами рассказа — это мы прекрасно знаем из герменевтики. В цифровой культуре рассказ обретает «мясо» реальности просто за счет экранного правдоподобия.

 

Наука и биополитика постправды

Годом раньше Тиля Новака — в 2010-м — молодой британский художник Туур Ван Бален (работает в дуэте с Ревиталем Коэном) представил проект «Золотые голуби». В кратком изложении суть проекта такова: с помощью инструментов синтетической биологии мы создаем бактерию, которая изменяет пищеварение голубей таким образом, что они начинают испражняться мылом. В экспозиции этой работы, получившей в 2011 году престижную награду фестиваля Ars Electronica, вы, однако, живых голубей не увидите. Тем более — самого мыла. Только забавную голубятню, интерфейс для более удобного нанесения голубиного мыла на ветровое стекло авто и фильм-документацию с трогательным биографическим нарративом. Это пустое место, конечно, сразу вызывает вопросы: где голуби и не вранье ли это все? Нас решили разыграть? Разумеется, мы имеем дело с сознательным замыслом художника и просто елеем для услады знатоков и гурманов всевозможных концептуальных трюков!

Мы выбрали эту работу (как и работы Новака и Кайка) в качестве образца того, что можно было бы назвать интеллектуальным тараном (или капканом), основанном не столько на провокации, сколько на виртуозном обращении с современными разломами правды и достоверности. Утверждение, что голубь может испражняться мылом, звучит как привычная разновидность неправды: шутка, анекдот, дурацкая фантазия, небылица. И это, конечно, все тот же детский мотиввосприятия смешного и дурацкого — реальным может оказаться то, что подсказывает самый дерзкий эксперимент! Сбросить кота с девятого этажа или мутировать голубей? В нашей истории самих птиц живьем и голубиное мыло никто не показывает… Значит, здесь точно что-то не так! Тогда при чем здесь наука? Конечно, она здесь нужна только для того, чтобы замаскировать анекдот про голубей. Наука, вероятно, должна создать «дымовую завесу» убедительности и достоверности для веселого розыгрыша биоартиста. На первый взгляд, именно так и оформляется разлом между вымыслом в образе несуществующих голубей и достоверностью в виде научного знания и метода, таранящей спящий разум граждан сомнительным искусством.

Однако, если немного глубже разобраться в сути работы Ван Балена, то вся история окажется не таким уж заурядным фейком. А может быть, и произведет впечатление чистой правды. Итак. Художник (в коллаборации с биологом Джеймсом Чаппелом) действительно создал в лаборатории ту самую бактерию, которая может изменить метаболизм птиц. Технически это выглядит примерно так: в бактерию лактобацилла, отвечающую за пищеварение голубя, добавляется новый биокирпичик (или standard biological part), изменяющий ее генетическую информацию и функциональную задачу — производить липазу и понижать уровень баланса Ph. Кроме того, этот «кирпичик» добавляется в открытый научный реестр таких биокирпичей и становится доступен любому. Остается скормить синтетическую бактерию реальной птице и начать тестирование мыла! Однако этого уже сделать нельзя. Не позволяют существующие сегодня в Европе правила обращения с лабораторным биоматериалом. В данном случае его просто нельзя выносить из лаборатории для тестирования.

Следовательно, художник нас обманывает и чего-то не договаривает (не показывает) лишь потому, что это — чистая правда с научной точки зрения и всего лишь очень реальная возможность с точки зрения политики и права. И далее в искомом разломе вымысла и правды включается наш интеллектуальный таран (или капкан): дело в том, что за пределами научной лаборатории такую манипуляцию на основе открытых данных реестра Standard biological parts может проделать любой энтузиаст биохакер, не обращая внимания ни на какие ограничения. Для Ван Балена эта возможность очень скоро должна стать чем-то похожим на манипуляции с детским конструктором Лего, только биологическим.

Итак, арт-фейк как интеллектуальный таран, пропагандирующий трудную и неочевидную правду, отсылает нас в мир невозможного возможного. И здесь нет ничего сложного. В научно-технологической оптике «золотые голуби» вполне возможны. А в юридической — нет. Вполне правдивый компромисс — это интервенция энтузиастов-самопальщиков, которые смогут проигнорировать ограничения и осуществить возможности. Что дальше? Дальше следующая серия фейков и интеллектуальных таранов/капканов, поскольку биохакерам понадобится не только маскировка, но и другие интересные вымыслы, чтобы удивить (не)доверчивых граждан. А основным событийным параметром вновь будет какое-то подозрительное отсутствие — главный генератор постправды.

Разумеется, идея иллюзии как правды и фальсификации как достоверности вовсе не нова. Ее корни мы обнаруживаем в религиозных мифологиях, и это, пожалуй, один из самых любопытных сюжетов для спекуляций в жанре так называемой технотеологии. В технологической фабрикации мира в поле привычной правды остается только сама техника. Смысл же ее тотального распространения — в генерировании все более масштабных иллюзий и подделок реальности, все более манящего недетского детства.

Примечания

1. ^ 1 Галкин Д. Цифровая культура: горизонты искусственной жизни. Томск: Томский университет, 2013.