Некоторое время назад я познакомилась с интересным разработчиком. Он работал над технологией смартфонных камер. Фотография традиционно считается представлением чего-то существующего вовне посредством технологии, в идеале через индексальную связку. Но действительно ли это по-прежнему так? Разработчик объяснил мне, что технология камер современных телефонов сильно отличается от традиционных камер: их объективы крошечные и в сущности хлам, и это означает, что около половины данных, захватываемых датчиками камеры, на деле шум. Секрет заключается в написании алгоритма чистки шума, или, точнее — различения картинки изнутри шума.

Но как камера поймет, как это сделать? Очень просто: она сканирует все изображения, хранящиеся в телефоне или в ваших социальных сетях, и просеивает ваши контакты. Она анализирует уже сделанные вами картинки, либо связанные с вами в социальных сетях, и старается подобрать соответствия лиц и форм, чтобы связать их с вами. Сравнивая, что вы и ваша сеть общения уже наснимали, алгоритм угадывает, что вы хотели бы сфотографировать сейчас. Он создает текущую картинку на основе более ранних картинок, вашей/его памяти. Эта новая парадигма называется вычислительной фотографией^[1].

Результатом может быть картинка чего-то, никогда вообще не существовавшего, но что, как думает алгоритм, вы можете захотеть увидеть. Это гипотетический и отношенческий тип фотографии. Это азартная игра с вероятностями, делающая ставку на инерцию. В результате увидеть непредвиденные вещи становится еще сложнее, поскольку увеличивается количество шума, равно как и объем случайных интерпретаций.

Это даже не упоминая о внешнем вмешательстве в то, что записывает ваш телефон. Всяческие системы — фирмы, правительства, военные — могут удаленно включать и выключать вашу камеру. Ее могут отключить в определенных местах — к примеру, заблокировать функцию записи рядом с акциями протеста, или, напротив, транслировать все, что видит камера. Аналогичным образом устройство можно запрограммировать для автоматического пикселирования, стирания или блокировки содержания, защищенного авторским правом, либо секретного или сексуального характера. Его можно снабдить так называемым член-алгоритмом для сокрытия содержания, «неуместного для рабочего места» (NSFW, т. е. сексуальной направленности), автоматического изменения лобковых волос, растягивания или опускания тел, замены или коллажирования контекста, внедрения локально нацеленной рекламы, всплывающих окон или живых трансляций. Оно может донести на вас или кого-то из ваших контактов полиции, пиар-агентствам или спамерам. Может сообщить о вашей задолженности, играть в ваши игры, транслировать ваш сердечный ритм. Вычислительная фотография разрослась и объяла все это.

Она связывает осуществляющую управляющие функции робототехнику, распознавание объектов и технологии машинного обучения. Так что когда вы делаете снимок на смартфон, результат не столько преднамерен, сколько предопосредован. Картинка может показать что-то неожиданное, потому что он мог сослаться на множество различных баз данных: управление дорожным движением, медицинские базы данных, фотогалереи заклятых друзей в фейсбуке, данные кредитных карт, географические карты — все, что ему захочется.

Отношенческая фотография

Следовательно, вычислительная фотография в своей основе политична — не по содержанию, а по форме. Она не только является отношенческой, но и подлинно общительной, так как бесчисленные системы и люди потенциально могут вмешаться в картинки, даже прежде чем они станут видимы^[2]. И, конечно, эта сеть не является нейтральной. У нее есть правила и нормы, встроенные в ее платформы, представляющие собой смесь юридических, моральных, эстетических, технологических, коммерческих и попросту скрытых параметров и эффектов. Вы можете оказаться закрашенным краской, объявленным в розыск, обложенным налогами, удаленным, смоделированным заново или замененным в вашей собственной картинке. Камера, скорее, превращается в общественный проектор, нежели в записывающее устройство. Она показывает наложение того, как она думает, вы хотите выглядеть, плюс что другие думают, что вы должны купить или быть. Но технология редко делает что-либо сама по себе. Она программируется конфликтующими задачами и множеством сущностей, а политика — это дело определения того, как отделять шум от информации^[3].

Итак, какая политика уже внедрена для определения того, как отделять шум от информации, или даже в первую очередь определять шум и информацию как таковые? Кто или что решает, что увидит камера? Как это делается? Кем или чем? И почему это вообще важно?

Проблема пениса

Давайте рассмотрим пример: проведем черту между лицом и задницей, между «пристойными» и «непристойными» частями тела. То, что Facebook называется Facebook (а не Buttbook) — неслучайно, потому что в Фейсбуке нельзя иметь никаких задниц. Но тогда как он пропалывает задницы? Слитый недовольным фрилансером список содержит четкие инструкции о том, как выстраивать и поддерживать лицевую сторону Фейсбука. Он не только показывает уже нам хорошо известное — обнаженная натура и сексуальное содержание находятся под строгим запретом, за исключением художественной наготы и мужских сосков, но и что политика относительно сцен насилия гораздо более мягкая — допустимы даже обезглавливания и кровь^[4]. «Изображения размозженного черепа, конечностей и т. д. — разрешены, если не видны внутренности», — говорится в одном из руководств. «Глубокие раны можно показывать; большое количество крови можно показывать». Контроль за выполнением этих правил осуществляют люди, или, точнее, глобально подряженная рабочая сила из Турции, Филиппин, Марокко, Мексики и Индии, работающие из дома примерно за 4 доллара в час. Этих работников нанимают, чтобы отделять допустимые части тела (лица) и недопустимые (задницы). В принципе, в правилах размещения доступных общественности изображений нет ничего плохого. Некий процесс фильтрации необходимо внедрять в сетевые платформы: никто не хочет быть заспамленным порноместью или сценами зверских жестокостей, хотя для подобных изображений и существуют свои рынки. Вопрос заключается в том, где и как провести черту, а также кто ее проводит и от чьего имени. Кто решает в пользу сигнала против шума?

Давайте вернемся к вопросу устранения сексуального контента. Существует ли для этого алгоритм типа распознавания лиц? Вопрос впервые встал публично в так называемой дилемме Chatroulette. Chatroulette был российским онлайн-видеосервисом, позволявшим людям знакомиться в сети. Он быстро приобрел известность благодаря кнопке «следующий», для которой определение «мне разонравилось» было бы слишком вежливым. К 2010 году аудитория сайта  разрослась до 1,6 миллиона человек в месяц. Но потом возникла так называемая «проблема пениса», связанная с тем, что многие пользователи использовали сервис для того, чтобы знакомиться с другими людьми, будучи обнаженными^[5]. Победитель веб-конкурса, запущенного с целью «разрешить» проблему, изобретательно предложил проводить быстрое распознавание лиц или окулографическое сканирование по видеопотокам — если не опознается какое-либо лицо, следовал вывод, что это, должно быть, член^[6].

Точно такой рабочий процесс использовался Секретной разведывательной службой МИД Великобритании, когда она втайне занималась массовым сбором стоп-кадров с вебкамер пользователей по шпионской программе «Оптический нерв». Были перехвачены видеопотоки 1,8 миллионов пользователей Yahoo с целью развития технологий распознавания лиц и радужной оболочки глаз. Но выяснилось, и в этом нет ничего удивительного, что приблизительно в 7 процентах контента вообще не было лиц. Так что — как было предложено для сервиса Chatroulette — они провели лицевое сканирование и попытались исключить члены, отделив их от лиц. Но это не сработало. В слитом документе Центр правительственной связи (GCHQ) признает поражение: «Нет совершенного способа цензурировать материал, могущий оказаться оскорбительным»^[7].

Следующие решения стали немного более сложными. Вероятностное выявление порно вычисляет количество пикселей оттенков кожи в определенных областях изображения, производя сложные таксономические формулы, например, вроде этой:

а) Если количество пикселей кожи относительно размера всего изображения менее 15%, данное изображение не считается изображением обнаженного тела. В противном случае перейдите к следующему шагу.

b) Если количество пикселей в самой большой области кожи составляет менее 35% общего объема кожи, а во второй и третьей по величине областях — менее 30%, то это изображение не считается изображением обнаженного тела.

с) Если количество кожных пикселей в самой большой кожной области   меньше 45% общего подсчета кожи, то данное изображение не считается изображением обнаженного тела.

d) Если общий подсчет кожи меньше 30% совокупного числа пикселей изображения, а чис­ло пикселей кожи в области связующего замкнутого многоугольника — меньше 55% его размера, то данное изображение не считается изображением обнаженного тела.

e) Если число кожных областей больше 60% и средняя интенсивность в многограннике меньше 0.25, то данное изображение не считается изображением обнаженного тела.

f) В противном случае, это изображение обнаженного тела^[8].

Но этот метод быстро осмеяли, потому что он вызвал большое количество ложных срабатываний, например, их могли спровоцировать фрикадельки, танки или пулеметы. Последние приложения по выявлению порно используют технологию самообучения, основанную на нейронных сетях, вычислительной теории глаголов и познавательного вычисления. Они пытаются не статистически угадать изображение, а скорее, понять его, опознавая объекты через их отношения^[9].

Согласно описанию разработчика Тао Яна, существует целая новая сфера исследований когнитивного зрения, основанная на количественном представлении познания как такового, на том, чтобы сделать его измеряемым и вычислимым^[10]. Даже при том, что по-прежнему существуют значительные технические сложности, эта попытка представляет собой совершенно новый уровень формализации, новый порядок изображений, грамматику изображений, алгоритмическую систему сексуальности, надзора, производительности, репутации и вычисления, которая увязывается с грамматизацией общественных связей, осуществляемой корпорациями и правительствами.

Так как же это работает? Система выявления порнографии Яна учится распознавать нежелательные части тела, видя значительную их массу с тем, чтобы делать выводы об их отношениях. Таким образом, вы начинаете с установки на ваш компьютер множества фото тех частей тела, которые хотите устранить. База данных состоит из папок, полных частей тел, готовых вступить в формальные отношения. Это не только вагина, сосок, задница и минет, но и попа, сама по себе и в сочетании с вагиной. На основе этой библиотеки целый набор выявителей приступает к работе: грудной выявитель, вагинальный выявитель, выявитель лобковых волос, куннилингусовый выявитель, минетный выявитель, выявитель задницы, выявитель руки, касающейся вагины. Они могут обнаружить поразительные сексуальные позы, вроде техники Зевания и Осьминога, поз «Затычка», «Гнездо», Фрейзера Маккензи, Убеждения должника, Игры на виолончели, Наблюдения за игрой (по правде говоря, мне даже страшно представить себе, как выглядит поза Фрейзера Маккензи).

Эта грамматика, а также библиотека частичных объектов напоминают понятия Ролана Барта о «порнографической грамматике», где он описывает сочинения маркиза де Сада в качестве системы поз и частей тела, готовых переходить в любые возможные комбинации^[11]. Однако эту оказавшуюся в маргинальном положении и открыто преследуемую систему можно рассматривать как отражение более общей грамматики знаний, которая стала широко применяться во время так называемого Просвещения. Мишель Фуко, а также Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер сравнивали сексуальные системы маркиза де Сада с широко распостраненными системами классификации. И те, и другие были артикулированы путем подсчета и сортировки, путем создания исчерпывающей, педантичной и утомительной таксономии. И энтузиазм г-на Яна относительно формализации частей тела и их взаимоотношений друг с другом также отражает огромные усилия по превращению познания, воображения и поведения как таковых во все более измеримые и соизмеримые с системой меновой стоимости, основанной на данных.

Тем самым, неугодные части тела становятся элементами нового, считываемого машиной синтаксиса, который обычно действует параллельно с репутационными и управляющими сетями, но также может быть связан с ними в любое время. Его строение может быть рефлексом современных способов сбора, сочетания, финансиализации основанных на данных «знаний», выбрасываемых какофонией частично общественных алгоритмов, встроенных в технологию.

Шум и информация

Но вернемся к вопросу, с которого мы начали: что есть общественные и политические алгоритмы, которые отделяют шум от информации? Акцент, опять же, на политике, а не на алгоритмах. Жак Рансьер блестяще показал, что это разделение соответствует гораздо более древней общественной формуле: провести различие между шумом и речью — значит разделить толпу на граждан и отребье^[12]. Если хотят кого-то не воспринимать всерьез или ограничить его права и положение в обществе, делают вид, что их речь — это всего лишь шум, искаженный стон или плач, и что, должно быть, они лишены разума и поэтому должны быть исключены из числа субъектов, не говоря уже об обладании правами. Иными словами, эта политика основывается на акте сознательного декодирования — отделения «шума» от «информации», «речи» от «стона», или «лица» от «задницы», и из этого аккуратно складывает результаты в вертикальные классовые иерархии^[13]. Алгоритмы, используемые в технологии камеры смартфона для того, чтобы определить изображение до того, как оно появится на свет, похожи на это.

В свете предложения Рансьера мы, наверное, по-прежнему имеем дело с более традиционной идеей политики как представительства^[14]. Если каждый представлен на слух (или образно) и никого не обесценивают как шум, то равенство становится ближе. Но сети изменились настолько, что изменились почти все критерии представительной политики. Сегодня больше людей, чем когда-либо, могут загрузить онлайн почти бесконечное число самопредставлений. В то же время уровень политического участия посредством парламентской демократии, похоже, снижается. Тогда как картинки колеблются в многочисленности, элиты все более сужаются и сосредотачивают власть.

Поверх этого ваше лицо отделяется — не только от вашей задницы, но и от вашего голоса и тела. Теперь ваше лицо — это элемент, лицо/соединенный_с_телефоном, готовый к сочетанию с любым другим элементом библиотеки. При необходимости добавляются подписи и текстуры. Снимают отпечатки лица. Изображение становится в меньшей степени представлением и в большей — заместителем, наемником кажимости, ходовой текстурой-поверхностью-товаром. Личности монтируются, дублируются, собираются, инкорпорируются. Люди и вещи перемешиваются во все новых сочетаниях, превращаясь в ботов или киборгов^[15]. По мере того, как люди направляют чувства, мысли и общение в алгоритмы, алгоритмы по обратной связи проникают в то, что раньше называлось субъективностью. Этот поворот привел к постпредставительной политике, размываемой в течениях информационного пространства^[16].

Армия прокси

Давайте рассмотрим пример постпредставительной политики: армии политических ботов в твиттере. Боты в твиттере — это фрагменты языка программирования, имитирующие человеческую деятельность на сайтах социальных сетей. В больших количествах и действуя одновременно, они стали внушительными политическими армиями^[17].  Бот в твиттере — это алгоритм, который носит человеческое лицо, формула, инкорпорированная в оживленный спам. Это запрограммированное действие, выдающее себя за действие человека.

Армии ботов искажают дискуссии под хештегами Твиттера, заспамляя их рекламой, туристическими картинками или чем угодно. По сути, они добавляют шум. Армии ботов действуют в Мексике, Сирии, России и Турции, где, как говорят, большинство политических партий управляют подобными армиями ботов. В Турции одну только правящую Партию справедливости и развития (ПСР) подозревали в том, что она управляет 18 тысячами поддельных учетных записей, использовавших фото Робби Уильямса, Меган Фокс и других знаменитостей: «Чтобы казаться подлинными, учетные записи не просто публикуют хештеги ПСР; помимо этого, они цитируют таких философов, как Томас Гоббс, и фильмы вроде “P.S. Я люблю тебя”»^[18].

Так кого же представляют армии ботов, если они действительно кого-то представляют, как они это делают? Робби Уильямс, Мег Фокс и Хакан43020638 рекламируют игру для мобильных телефонов Flappy Tayyip, где в главной роли премьер-министр (ныне президент) от ПСР Реджеп Тайип Эрдоган. Их цель — перехватить или заспамить хештег #twitterturkey, опротестовывавший запрет твиттера  премьером Эрдоганом. Одновременно с запретом эрдогановские твиттер-боты принялись за перехват этого хештега.

Давайте внимательнее посмотрим на Хакана43020638: этот бот состоит из скопированного лица и рекламы. На то, чтобы соединить это лицо с телом через поиск в Гугл Картинках, уходит всего несколько минут. На деловом профиле в твиттере он продает свое нижнее белье: он работает в сети как поставщик эмоциональных услуг^[19]. Давайте назовем эту версию «Мурат», чтобы ввести в игру еще один псевдоним. Но кто есть бот с лицом Мурата и кого представляет армия ботов? Почему из всех философов Хакан43020638 цитирует Томаса Гоббса? И какую книгу? Давайте предположим, что он цитирует самую важную книгу Гоббса «Левиафан». Левиафан — это имя общественного договора, навязанного абсолютным сувереном для защиты от опасностей, явленных «естественным состоянием», в котором люди охотятся друг на друга. При Левиафане больше не существует ополчений и нет молекулярной войны всех против всех.

Но сейчас мы, похоже, оказались в ситуации, когда государственные системы, основанные на таких общественных договорах, распадаются во многих местах. Не остается ничего, кроме набора отслеживаемых отношенческих метаданных, эмодзи и перехваченных хештегов. Армия ботов — это современный глас народа, голос людей согласно социальным сетям. Это может быть фейсбучное ополчение, ваша низкозатратная индивидуализированная толпа, ваши цифровые наемники или некий сорт прокси-порно. Представьте, что один из этих ботов использует вашу фотографию. В этот момент ваше изображение становится весьма автономным, активным, даже воинственным. Армии ботов — это ополченцы из знаменитостей, в резком монтаже прыгающие между гламуром, религиозным фанатизмом, порно, коррупцией и консервативной религиозной идеологией. Постпредставительная политика — это война армий ботов друг против друга, Хакана против Мурата, лица против задницы.

Вот поэтому, может быть, порнозвездные боты ПСР отчаянно цитируют Гоббса: они уже устали от войны Робби Уильямса (израильская армия) против Робби Уильямса (Электронная сирийская армия) против Робби Уильямса (PRI/AAP). Им надоело делать ретвиты спама для автократов. Они надеются хоть на какой-нибудь орган, который организует детские сады, контроль над оружием и доступную стоматологию, будь то Левиафан, Моби Дик, или даже Flappy Tayyip. Они словно говорят: нас устроит любой общественный договор, который у вас есть!^[20]

Теперь давайте сделаем один шаг вперед. Так как образец может уже где-то маячить на горизонте. И неудивительно, что он тоже включает алгоритмы.

Блокчейн

Управление при помощи технологии блокчейна, кажется, полностью отвечает надеждам на новый общественный договор^[21]. «Децентрализованные автономные организации» будут записывать и хранить транзакции в цепочках блокчейн, схожих с той, которая используется для работы и подтверждения биткойна. Но эти общедоступные цифровые реестры могут в равной степени шифровать голоса или законы. Возьмем, к примеру, битконгресс, который находится в процессе разработки децентрализованной системы голосования и законодательства (www.bitcongress.org). Хотя он может предлагать восстановить подотчетность и обойти монополию на власть, прежде всего он означает, что общественные правила, впаянные в железо технологии, восстанут в виде Левиафана 2.0:

«Будучи отделенными от проектировавших их программистов, ненадежные блокчейны, парящие над человеческими делами, содержат в себе призрак правления алгоритмов. <…> По сути, это видение интернетного технолевиафана, обожествленного криптосуверена, с правилами мы можем заключить договор»^[22].

Хотя перед нами децентрализованный процесс, где отсутствует единый контролирующий орган, он не обязательно подразумевает, что никто не управляет им. Как и смартфонной фотографии, ему нужно сказать, как работать: исходя из множества конфликтующих интересов. Важнее то, что он заменит ботов в качестве прокси-«народа» ботами в качестве правления. Но опять же, о каких ботах идет речь? Кто их программирует? Киборги ли они? У них лица или задницы? Кто подводит черту?  Они болельщики за общественную и информационную энтропию? Машины-убийцы? Или они — новая толпа, частью которой мы уже являемся?^[23]

Давайте опять вернемся к началу: как отделить сигнал от шума? И как меняется с появлением алгоритмов старая политтехнология, использовавшая это различие в целях управления? Во всех примерах определение шума все больше основывалось на запрограммированных операциях, на автоматизации представительства и/или принятия решений. С другой стороны, этот процесс потенциально вводит так много обратной связи, что представительство становится довольно непредсказуемым действием, больше напоминающим погоду, чем машину ксерокс. Возможность становится подчинена вероятности, реальность — это лишь еще один фактор в расширенном вычислении вероятностей. В этой ситуации прокси становятся решающими полуавтономными деятелями.

Политика прокси

Чтобы лучше понять политику прокси, можем начать с составления контрольного перечня вопросов:

Решает ли ваша камера, что появляется в ваших фотографиях?

Срабатывает ли она, когда вы улыбаетесь?

И сработает ли она, когда вы перестанете улыбаться?

Администрируют ли низкооплачиваемые работники на подряде из стран БРИК ваши картинки грудного вскармливания и обезглавленных трупов в ваших соцсетевых лентах?

Твитит ли Элизабет Тейлор ваше творчество?

Решили ли боты других ваших фанатов присвоить вашему творчеству категорию «порно: золотой дождь со зрелыми женщинами»?

Перечисляют ли некоторые из этих ботов географические локации наряду с телесными отверстиями?

У вас получился примерно такой результат?

(*’I`*)

(*’σ з｀) ～♪

(*’台｀*)

(*≧∀≦*)

(*ﾟｪﾟ*)

(*ﾉ∀`*)

(/∇＼*)｡o○♡

(/ε＼*) (/ε＼*) (/ε＼*)

Поздравялем! Добро пожаловать в век политики прокси!

Прокси — это «доверенное лицо или представитель, уполномоченный действовать от имени другого лица, или документ, уполномачивающий действия доверенного лица» (Википедия). Но теперь прокси также может быть устройством, у которого сегодня неудачная прическа. Обрезком кода, застрявшим в двойном узле дресскода. Или выявителем секс-позиции «убеждение должника», устраивающим истерику из-за частотности генитальных пикселей. Или делегацией чат-ботов, ненавязчиво вставляющих рекламу пропутинского лосьона для волос в ваш Инстаграм. Это может быть и чем-то гораздо более серьезным, разрушающим вашу жизнь похожим образом — сорян, жизнь!

Прокси — это устройства или скрипты, предназначенные для избавления от шума, а также армии ботов, одержимые его производством. Они маски, личности, аватары, маршрутизаторы, узлы, шаблоны или пустые заполнители. Они разделяют элемент непредсказуемости, что тем более парадоксально, если учесть, что они возникают в результате исчерпанных вероятностей. Но прокси — это не только боты и аватары, да и политика прокси не ограничена ки­берпространством. Опосредованная война — довольно стандартная модель ведения военных действий. Одним из наиболее важных примеров является гражданская война в Испании. Прокси добавляют в геополитику эхо, уловку, искажение и путаницу. Армии, изображающие из себя ополченцев (или наоборот), перекраивают или разрушают территории и перераспределяют суверенитеты. Компании притворяются партизанами, а легионеры — загородными клубами посуды Tupperware. Прокси-армия состоит из наемных вояк, с большим или меньшим числом идеологических знаков отличия. Граница между частной охраной, ЧВК, добровольчесикими повстанцами, вооруженными суррогатами, государственными хакерами и случайно попавшимся по пути народом стала размытой. Помните, что корпоративные армии сыграли решающую роль в учреждении колониальных империй (среди прочих, Ост-Индская компания) и что слово «компания» само по себе происходит от названия войсковой части. Гибридная война является первейшим примером постлевиафановской реальности.

Ныне, когда все эти действия в их разнообразии пошли в сеть, опосредованная война отчасти оказалась продолжением пиара другими средствами^[24]. Помимо маркетинговых инструментов, переназначенных для антитеррористических операций, существует целый ряд государственных хакерских (и контрхакерских) компаний, требующих чуть более продвинутых навыков. Но не всегда. Как сообщала левацкая группа турецких хакеров Redhack, полицейские серверы Анкары были защищены паролем 12345^[25].

Утверждение что сетевая политика прокси меняет геополитику, было бы подобно утверждению, что гамбургеры склонны к созданию новых порядков для коров. Действительно, так же, как мясной рулет соединяет части коровы с пластиком, ископаемыми остатками и элементами, прежде известными как бумага, политика прокси размещает компании, национальные государства, подразделения хакеров, ФИФА и герцогиню Кембриджскую в качестве равно важных сущностей. Эти прокси разрезают территории, создавая киберпространства, частично отвязанные от географии и национальной юрисдикции.

Но политика прокси работает и в другую сторону. Простым стандартным ее примером является использование прокси-серверов, чтобы обойти местную сетевую цензуру или ограничения на сообщение. Всякий раз, когда народ использует VPN и другие интернет-прокси, чтобы обойти сетевые ограничения или скрыть свой IP-адрес, политика прокси получает другой поворот. В таких странах, как Иран и Китай, VPN в очень широком употреблении^[26]. На практике, однако, во многих странах компании, близкие к скорым на цензуру правительствам, также используют виртуальные частные сети, показательно являя эффективную несогласованность. В Турции люди прибегали к еще более примитивным методам — меняли настройки DNS для вывода из турецкого киберпространства, виртуально размещая твиты из Гонконга и Венесуэлы в тот недолгий период, когда Эрдоган запретил Твиттер.

В политике прокси вопрос буквально заключается в том, как действовать или как представлять, используя временных заместителей (или быть используемым ими), а также как использовать посредников, чтобы перенаправить сигналы или шум других. И саму политику прокси также можно развернуть в другую сторону и переориентировать. Политика прокси укладывает в стопку поверхности, узлы, земли и текстуры или отключает их друг от друга. Она отсоединяет части тела и переключает их, часто создавая удивительные и непредвиденные сочетания — даже, если можно так выразиться, лица с задницами. Они могут нарушить, казалось бы, обязательный выбор между лицом или задницей или даже представление о том, что и то, и другое должно принадлежать одному и тому же телу. В пространстве политики прокси тела могут быть Левиафанами, хештегами, юридическими лицами, национальными государствами, устройствами пересадки волос или вольнонаемными отрядами спецназа. Тело добавляется к другим телам при помощи доверенного лица или заместителя. Но эти комбинации также изымают тела (и их части), вымарывая их из царства бесконечной поверхности, сталкивая их с длительной невидимостью. В конце концов, лицо без задницы не может сидеть. Ему придется встать и занять позицию. И заднице без лица нужен временный представитель для большинства видов сообщения. Политика прокси осуществляется между занятием позиции и использованием замены. Именно на территории смещения, наслоения, уловки и монтажа происходят самые ужасные и прекрасные вещи.

Перевод с английского АННЫ ЛИКАЛЬТЕР