В. Софронов. Удача видимая и невидимая

В проекте приняло участие почти полтора десятка художников и коллектив «ESCAPE», объединившиеся в рамках нонспектакулярного искусства. Этот проект претендует (и, на мой взгляд, вполне справедливо, по крайней мере — в Москве) на обладание всеми признаками новой художественной программы.

Что же такое нонспектакулярное искусство? Если объяснять на пальцах, то это создание таких (художественных) объектов и событий, которые иногда не сразу заметны, а иногда и вообще неразличимы (если зрителю не сообщили, где их высматривать) в пространстве галереи, зала или социальном пространстве (пространстве обыденности).

Надо сказать, что посетителя встречал «девственно» чистый зал Зверевского центра, свободный от любых предметов, которые можно было бы определить как «искусство». Но очень внимательный зритель («бесконечно искушенный зритель» в отличие от «наивного зрителя») или ведомый «экскурсоводом» зритель, каковым оказался я, мог насладиться чуть ли не двумя десятками произведений искусства.

Вот, например, несколько объектов, «представленных» (я беру это слово в кавычки, так как проблема репрезентации здесь ставится под серьезный вопрос) на рецензируемой выставке.

В оконном стекле при входе в галерею торчал небольшой камешек, эта работа Татьяны Хенгстлер называлась «Таня, выходи». К колоннам, поддерживающим потолок в Центре, была добавлена одна бутафорская, неотличимая от «настоящих». Скамейки по правой стороне выставочного зала постепенно увеличивались по высоте (на ножки лавок были набиты несколько дополнительных деревяшек). На клавиатуре компьютера, стоявшего в углу зала, была удалена клавиша «ESC» (три работы группы «ESCAPE»). Несколько окурков в пепельнице, на которые краской были нанесены следы «губной помады» (Александр Корнеев, «Клевые девчонки»). Давид Тер-Оганьян сделал искусственную тень, подвесив к лампе выставочного зала вырезанную из жести абстрактную фигуру. Таким образом «выставлялась» странная, ненужная и почти неразличимая тень. Алексей Каллима, «Больше, чем Мальборо», — увеличенные на один сантиметр три пачки «Мальборо» лежали в выставочном зале и во дворе. (Я перечислил только часть работ, часть, дающую представление о целом.)

В теоретическом манифесте Анатолий Осмоловский (застрельщик этой художественной программы) выделяет следующие «жанры» незрелищного искусства: фальшивая реальность, забытая вещь, случайная встреча, экстраординарный объект, экстраординарное событие, индуцированная не-авторская самоорганизация. По видимости, к жанру экстраординарного события можно отнести «ивент» (от англ. event — событие) Петра Быстрова, загримированного под глубокого старика и введенного в зал (наигрыша не было, по-моему). «Индуцированная не-авторская самоорганизация» — когда не знаешь, где искусство, порой принимаешь за таковое просто события, текущие рядом (так эстетизируется обыденность); таковой самоорганизацией повседневности оказался чернокожий, гулявший с младенцем в коляске в скверике перед Зверевским центром (чистая случайность).

Рецензия — не место для теоретизирования критика, по крайней мере — развернутого теоретизирования. Таким теоретизированием занимаются вполне успешно и сами художники и их критики в других разделах журнала. Здесь можно продуктивно рассуждать о сложной системе связей/разрывов с авангардом, московским концептуализмом, поп-культурой и т. д. и т. п. (Эти рассуждения начаты самими художниками в тексте изданного каталога к выставке.) Поэтому ограничусь уровнем вкусового суждения: на мой взгляд, «Вместо искусства» — самый, может быть, выстроенный, чистый (ибо что может быть «чище», чем отсутствие) и — не побоюсь этого слова — изящный художественный проект из виденных мною «вживую».

Очень часто, почти что всегда (кураторские) проекты производят впечатление надуманности или механистичности (объединяя, скажем, искусство двух сотен лет просто по половому признаку — «Русские художники-женщины XIX-XX веков»). Здесь же последовательный замысел соединился с не менее последовательным воплощением, где ни одна работа не выбивалась из целого. А балансировать на грани объекта искусства и его отсутствия не так просто. Для пояснения этой мысли необходим исторический экскурс. Первое свое появление нонспектакулярное искусство относит к прошлогодней «Арт-Москве», где были показаны начальные опыты этого рода. Но, во-первых, они были почти что затеряны (хотя «затеряны» неподходящее слово — они по определению стремятся «затеряться») в огромном пространстве ЦДХ. От этого «недостатка» избавлена выставка в Зверевском центре: так что вот в чем еще безусловный успех рецензируемого события — «затеряться» в огромном пространстве ЦДХ не так уж и сложно (вспоминается анекдот про «неуловимого Джо»). А вот затеряться в сравнительно небольшом пустом зале — это настоящее искусство. (Хотя и здесь пристрастный критик припомнил бы черную кошку в темной комнате.)

Во-вторых, некоторые из работ в прошлом году не удерживались на той самой грани искусства и его отсутствия (отсутствия во всех смыслах). Скажем, ивент Алексея Каллимы представлял собой сидящих в одном из боксов чеченцев, азартно режущихся в карты. На мой взгляд, то была точная противоположность не-зрелищности. «Угрожающего вида» чеченцы с картами в центре большого зала — это в лучшем случае традиционный тип перформанса. Вот если бы они сидели в подсобке при входе в ЦДХ и зритель только имел бы шанс — не более! — заметить их (или не заметить), входя на выставку, пожалуй, это точнее бы отвечало замыслу не-зрелищного искусства.

Этот экскурс в историю понадобился только для того, чтобы заметить: выставка в Зверевском центре была свободна от шероховатостей первого «выхода в люди». По большому счету, ее даже не в чем упрекнуть. Разве что беспокоит следующая мысль: а если бы мне не достался «экскурсовод», получил бы я такое же самое удовольствие от этого проекта? Один, я наверняка нашел бы не более трети работ (а может быть, и ни черта бы не нашел). Конечно, тут можно говорить о доверии к зрителю, о вере в его талант. Но, с другой стороны, человек «с улицы», попадая на обычный вернисаж, хотя и бродит как одинокий даун среди светски беседующих людей, может по крайней мере поглазеть на то, что художник считает искусством. Здесь же, видимо, доверие к зрителю должно все же подкрепляться каким-то ему «предупреждением», предуведомлением. Дайте зрителю шанс!