Выпуск: №42 2002
Вступление
КомиксБез рубрики
Kloster oder ParadizeБогдан МамоновРеакции
Почему я захотел делать выставку с Монастырским?Юрий ЗлотниковБеседы
Серебряный дворецВиктор Агамов-ТупицынРеакции
Сад расходящихся тропок, где мы вымираем не зряВиталий ПацюковЭкскурсы
Пикассо о нас не слышалВладимир СальниковДиагнозы
Человек вдали: психопаталогия обыденной жизни Андрея МонастырскогоВадим РудневБеседы
Андрей Монастырский и историзация советскогоАлександр ИвановАнализы
Политические позиции Андрея МонастырскогоАнатолий ОсмоловскийРеакции
О настоящемМариан ЖунинИсследования
Угол с телевизоромКонстантин БохоровРеакции
Дуть сюда, далее — вездеВиктор АлимпиевКниги
Спокойный отсчет несуществующих мировДмитрий Голынко-ВольфсонРеакции
Монастырский — Дед МорозИрина КоринаВысказывания
Моно-стерео-стырскийДмитрий ПриговРеакции
О МонастырскомКонстантин ЗвездочетовКонцепции
Лов перелетных означающих: почему не концептуализм?Виктор МазинЭкскурсы
Молчание ягнят, или Почему в Петербурге не было концептуализмаМарина КолдобскаяИсследования
Was ist Kunst?Деян СтретеновичИсследования
«OXO» — от реизма к концептуализмуИгорь ЗабелПубликации
Встреча с художниками-акционистамиПетр РезекТенденции
Патент на жизньДмитрий БулатовКниги
«Живите в Москве. Рукопись на правах романа»Екатерина АндрееваСобытия
Человек без определенного местаАлександр РаппопортСобытия
Абстракция принадлежит народуАлексей БобриковСобытия
Неполиткорректная репрезентацияАнна МатвееваСобытия
Критические заметки участника (к выставке)Дмитрий ВиленскийСобытия
Ящик Пандоры, или Горшочек, вари!Андрей ФоменкоСобытия
Малевич с женским окончаниемЕлена ПетровскаяВыставки
Выставки. ХЖ № 42Богдан МамоновХудожественный журнал №42Художественный журнал
№42 Специальный номер: Андрей Монастырский
Авторы:
Авторы:
Богдан Мамонов
Впервые за свое почти десятилетнее существование «ХЖ» выпускает номер, посвященный творчеству отдельного художника. Выбор героя — Андрея Монастырского — может показаться в равной мере как очевидным, так и неоправданным. Ведь, с одной стороны, Монастырский и его группа «Коллективные действия» («КД») признана одним из самых значительных явлений московского искусства 70-х и 80-х годов, но, с другой стороны, явление это, будучи программно-эзотерическим и даже сектантским, кажется заслоненным куда более эффектными фигурами. Точно так же, с одной стороны, на протяжении последнего десятилетия именно Монастырский воспринимался фигурой анахронической и даже мракобесной, но, с другой стороны, именно он сфокусировал на себе энергию отрицания, которая сегодня, когда новаторы 90-х сами стали истеблишментом, может быть претворена в отстраненный анализ. Неуместным этот номер может показаться и потому, что именно «КД» создали сами или спровоцировали беспрецедентное количество интерпретационных текстов. Однако все это — самоинтерпретации или интерпретации сподвижников. Поэтому данный номер оправдан тем, что привлек к описанию этого явления авторов, сформировавшихся до (Ю. Злотников) или после (А. Осмоловский, Б. Мамонов и др.) московского концептуализма, или же никогда не принадлежавших к его адептам (В. Сальников, В. Пацюков), или же бывших полными антиподами Андрея Монастырского (Д. А. Пригов).
Как свидетельствуют материалы этого номера, противоречивостью отличается и реакции на творчество Монастырского: авторы единодушны в констатации основных аспектов его работы и личности, но расходятся в их оценке. Так, всем очевидно, что искусство Монастырского — это характерное проявление поздней советской эпохи. Однако некоторые рассматривают присущее «КД» «действие в никуда» как «фактически вызов в брежневское время», так как это действие противостояло «понятию советской прагматики», так как в нем «был момент внутренней свободы от прямолинейной цели» (Ю. Злотников. «Почему я захотел делать выставку с Монастырским?»). Другие же склонны считать, что ничего уникального в эстетике Монастырского нет: «...в пустотностях, кавернах произведений «КД» — обыкновенная интеллигентская фига в кармане..., это идеологический дискурс, которым тогда были заполнены все интеллигентские пространства: разговоры, самиздаты, тамиздаты, иновещание на русском языке» (В. Сальников. «Пикассо о нас не слышал»).
Укорененность в советской эпохе предопределяет еще одну важную черту мышления Монастырского. Так, современники «КД» констатируют: «Даже в закрытой и самоизоляционной ситуации 80-х годов... в акционных действиях., присутствовали несомненно, если и не откровенно, элементы претензии на власть, завладение и доминирование» (Д. А. Пригов. «Моно-стерео-стырский»). Но вот художники следующего поколения видят в этом нечто большее, чем просто властные притязания: «...У художника в отличие от политика нет осязаемых ресурсов, поэтому вся его властная амбиция располагается исключительно в области чистой трансцендентной неподвижности. И именно в данном аспекте возникает элемент критики власти» (А. Осмоловский. «Политические позиции Андрея Монастырского»).
Наконец, все единодушны — на художественной сцене последних лет Монастырский являлся важным ориентиром, разделяя эту роль лишь с Ильей Кабаковым, антиподом которого — по общему признанию — он является. В 90-е «Кабаков...оставался для большинства путеводной звездой. Ведь если один смог, то это значило, что завоевание Запада в принципе возможно» (Б. Мамонов). Сегодня же, наоборот, «привлекают масонский демократизм и синтетичность акций Монастырского, их неориентированность на чисто художественное проявление. Монастырский, в отличие от Кабакова, сумел создать динамичную среду» (А. Иванов в «круглом столе» «Андрей Монастырский и историзация советского»). Существенно и то, что «что Кабаков уехал, а Монастырский остался, и идеализация последнего есть «наш ответ Чемберлену». С Кабаковым связывается коммерциализация советского, а с Монастырским — его поэтизация; возможно, поэтому он и становится сегодняшним героем» (Е. Деготь в «круглом столе» «Андрей Монастырский и историзация советского»).
МОСКВА, АПРЕЛЬ 2002

