Выпуск: №42 2002

Художественный журнал №42Художественный журнал
№42 Специальный номер: Андрей Монастырский

Авторы:

Богдан Мамонов, Юрий Злотников, Виктор Агамов-Тупицын, Илья Кабаков, Виталий Пацюков, Владимир Сальников, Вадим Руднев, Александр Иванов, Екатерина Деготь, Анатолий Осмоловский, Мариан Жунин, Константин Бохоров, Виктор Алимпиев, Дмитрий Голынко-Вольфсон, Ирина Корина, Дмитрий Пригов, Константин Звездочетов, Виктор Мазин, Олеся Туркина, Марина Колдобская, Деян Стретенович, Игорь Забел, Петр Резек, Дмитрий Булатов, Екатерина Андреева, Александр Раппопорт, Алексей Бобриков, Анна Матвеева, Дмитрий Виленский, Андрей Фоменко, Елена Петровская, Богдан Мамонов, Алексей Пензин, Давид Тер-Оганьян, Павел Микитенко, Виталий Пацюков, Ирина Горлова, Елизавета Морозова, Василий Ромурзин, Кристоф Цушлаг

Авторы:

Богдан Мамонов
Комикс Понять нельзя

Впервые за свое почти десятилетнее существование «ХЖ» выпускает номер, посвященный творчеству отдельного художника. Выбор героя — Андрея Монастырского — может показаться в равной мере как очевидным, так и неоправданным. Ведь, с одной стороны, Монастырский и его группа «Коллективные действия» («КД») признана одним из самых значительных явлений московского искусства 70-х и 80-х годов, но, с другой стороны, явление это, будучи программно-эзотерическим и даже сектантским, кажется заслоненным куда более эффектными фигурами. Точно так же, с одной стороны, на протяжении последнего десятилетия именно Монастырский воспринимался фигурой анахронической и даже мракобесной, но, с другой стороны, именно он сфокусировал на себе энергию отрицания, которая сегодня, когда новаторы 90-х сами стали истеблишментом, может быть претворена в отстраненный анализ. Неуместным этот номер может показаться и потому, что именно «КД» создали сами или спровоцировали беспрецедентное количество интерпретационных текстов. Однако все это — самоинтерпретации или интерпретации сподвижников. Поэтому данный номер оправдан тем, что привлек к описанию этого явления авторов, сформировавшихся до (Ю. Злотников) или после (А. Осмоловский, Б. Мамонов и др.) московского концептуализма, или же никогда не принадлежавших к его адептам (В. Сальников, В. Пацюков), или же бывших полными антиподами Андрея Монастырского (Д. А. Пригов).

Как свидетельствуют материалы этого номера, противоречивостью отличается и реакции на творчество Монастырского: авторы единодушны в констатации основных аспектов его работы и личности, но расходятся в их оценке. Так, всем очевидно, что искусство Монастырского — это характерное проявление поздней советской эпохи. Однако некоторые рассматривают присущее «КД» «действие в никуда» как «фактически вызов в брежневское время», так как это действие противостояло «понятию советской прагматики», так как в нем «был момент внутренней свободы от прямолинейной цели» (Ю. Злотников. «Почему я захотел делать выставку с Монастырским?»). Другие же склонны считать, что ничего уникального в эстетике Монастырского нет: «...в пустотностях, кавернах произведений «КД» — обыкновенная интеллигентская фига в кармане..., это идеологический дискурс, которым тогда были заполнены все интеллигентские пространства: разговоры, самиздаты, тамиздаты, иновещание на русском языке» (В. Сальников. «Пикассо о нас не слышал»).

Укорененность в советской эпохе предопределяет еще одну важную черту мышления Монастырского. Так, современники «КД» констатируют: «Даже в закрытой и самоизоляционной ситуации 80-х годов... в акционных действиях., присутствовали несомненно, если и не откровенно, элементы претензии на власть, завладение и доминирование» (Д. А. Пригов. «Моно-стерео-стырский»). Но вот художники следующего поколения видят в этом нечто большее, чем просто властные притязания: «...У художника в отличие от политика нет осязаемых ресурсов, поэтому вся его властная амбиция располагается исключительно в области чистой трансцендентной неподвижности. И именно в данном аспекте возникает элемент критики власти» (А. Осмоловский. «Политические позиции Андрея Монастырского»).

Наконец, все единодушны — на художественной сцене последних лет Монастырский являлся важным ориентиром, разделяя эту роль лишь с Ильей Кабаковым, антиподом которого — по общему признанию — он является. В 90-е «Кабаков...оставался для большинства путеводной звездой. Ведь если один смог, то это значило, что завоевание Запада в принципе возможно» (Б. Мамонов). Сегодня же, наоборот, «привлекают масонский демократизм и синтетичность акций Монастырского, их неориентированность на чисто художественное проявление. Монастырский, в отличие от Кабакова, сумел создать динамичную среду» (А. Иванов в «круглом столе» «Андрей Монастырский и историзация советского»). Существенно и то, что «что Кабаков уехал, а Монастырский остался, и идеализация последнего есть «наш ответ Чемберлену». С Кабаковым связывается коммерциализация советского, а с Монастырским — его поэтизация; возможно, поэтому он и становится сегодняшним героем» (Е. Деготь в «круглом столе» «Андрей Монастырский и историзация советского»).

МОСКВА, АПРЕЛЬ 2002

Комикс Понять нельзяКомикс Понять нельзя
Поделиться

Продолжить чтение