Выпуск: №41 2002

Рубрика: Письма

Нью-Йорк и пустота

Нью-Йорк и пустота

Мемориальный музей в Оклахоме

Ольга Копенкина. Родилась в Минске. Художественный критик, куратор. Член редакционного совета «ХЖ». Живет в Нью-Йорке

Избегли, на расстоянии десяти миль, когда, подъезжая на Страстной к Комбре, мы смотрели из окна вагона, нам казалось, будто город состоит только из церкви, которая вобрала его в себя, которая его представляет, которая говорит о нем и от его имени далям, а вблизи — будто Комбре, как пастух овец, собирает в поле, на ветру, вокруг своей длинной темной мантии, лепящиеся один к другому дома с серыми шерстистыми спинами, обнесенные полуобвалившейся средневековой стеной, и ее безупречная линия круга придавала сходство Комбре с городком на примитивном рисунке.
Марсель Пруст. «В поисках утраченного времени»

 

Как когда-то присутствие церкви в ландшафте провинциального французского города положило начало целому литературному дискурсу, так теперь внезапное, мгновенное и совершенное разрушение Всемирного торгового центра в Нью-Йорке связало воедино городскую тему с дискурсом войны и кризиса.

Очевидно, что дискуссия о городе включает в себя аспект зрения. Нью-Йорк — очень трудный объект для зрения и наблюдения из-за отсутствия возможностей для панорамных видов внутри города. Взгляд в Манхэттене всегда неизбежно направлен вверх вдоль стен зданий; узкие улицы не ведут за горизонт, а чаще всего упираются в стены, поэтому возможно только лишь кинематографическое ощущение города с течением времени, в движении. Именно этот факт не дает воспринимать Нью-Йорк как реальность. С любой точки зрения он кажется видимым как будто через призму чьего-то зрения или через экранные ухищрения. Поэтому вопрос о видении города естественно перетекает в тему о средствах наблюдения, видео- и телекоммуникациях, играющих в современной войне особую роль.

Я уже не помню: основан ли тот образ Торгового центра в огне и падающих зданий, который остался в моей памяти, на живом опыте, или это образ, созданный средствами массовой информации. Благодаря высоте зданий и их ясной видимости на горизонте, многие ныо-йоркцы стали свидетелями того, что случилось, даже находясь на большом расстоянии. Тем не менее, чувство реальности пережитого притупилось из-за обилия визуального материала, распространяемого СМИ, но зато совершенно уничтожило дистанцию между личным опытом и информационным имиджем катастрофы. Один из таких имиджей проецировался на экране галереи «Постмастер» — монументальная вебпроекция немецкого художника Вольфганга Штёле вживую транслировала налет на Торговый ценр в Манхэттене. Еще до терактов Штёле установил три вебкамеры для одновременной трансляции через Интернет и проекции в галерее видов на телевизионную башню в Берлине, монастырь Бенедиктов в Баварии и панораму Нижнего Манхэттена, увиденную с одного из мостов. По замыслу автора, несмотря на живую трансляцию, эти виды не должны были подвергаться серьезным изменениям в соответствии с представлением о самих объектах трансляции: монастырь, телекоммуникационная башня и деловая часть Нью-Йорка — эти святыни и оплоты стабильности — если и подвержены изменениям, то только внутренним, параллельным скорее человеческой эволюции, чем внешним катаклизмам. Все, что интересовало художника (одного из отцов-основателей нет-арта и вебсайта www.bbs.thing.net), верующего в прогрессивную силу коммуникационных технологий, — это доказательство органичности технологического прогресса современной жизни. Но, как ни странно, пожарище над Всемирным торговым центром 11 сентября — то, чего художник никак не программировал, но его камера зафиксировала, — явилось только подтверждением этой органичности. И если считать войну органичной современному состоянию мира, то проект Штёле как раз не только фиксирует, но и демонстрирует характер современной войны, связанной во многом с характером современных коммуникаций.

Поль Вирилио в своих работах, посвященных тому, что он называет информационной катастрофой, не раз указывал, что война и развитие информационных технологий всегда идут рука об руку, поскольку телекоммуникация ставит перед собой те же цели, что и военные стратеги, — детерриторизацию, упразднение существующих дистанций и национальных границ. Казалось, еще вчера видеокамера была главным орудием быстрого визуального реагирования, обеспечивающим информационное телевещание. Но теракты в Америке и начало войны в Афганистане выявили новый феномен: начало вебвещания с полей сражений. Продолжая прямую трансляцию вида на даунтаун Манхэттена, Вольфганг Штёле не ограничился только проекцией в галерее, а начал рассылку по электронной сети цифровых картинок, которые постоянно обновлялись цветовыми и светотеневыми нюансами, призванными придать террору возвышенный характер. То же самое мы могли наблюдать в первые дни атак на Афганистан, когда единственной визуальной информацией было транслируемое CNN через Интернет изображение ночного неба над Афганистаном, изрешеченного вспышками американских ракет. Как сети мирового терроризма, «вебкаст», охватывая весь мир, делает массовым одновременность события и его восприятия, реконфигурируя время и пространство, заставляя дистанцию между местом сражения и остальным миром, сжиматься до размера монитора персонального компьютера, а время военной операции в любой точке земного шара совпасть со временем каждого компьютерного пользователя.

Другая мысль, которая неизбежно приходит в голову при анализе проекта Вольфганга Штёле после терактов и сравнении практик современного искусства, — смерть традиции, связанной с созданием универсальных образов, традиции, которая в каждую культурную эпоху имела свою почву — от супрематических проектов классического авангарда до культивируемых в позднекапиталистическую эпоху картин глобального мира. Атаки на Соединенные Штаты и их одновременная трансляция доказали, что картина мира сейсмична с любой точки зрения, рискуя в любой момент быть сведенной, как центр Нижнего Манхэттена, к состоянию «граунд зиро». Характерно, что физические разрушения, в результате которых оказалась снесена десятая часть финансового района Манхэттена, нарушили общий баланс городской жизни, экономический и психологический, а также репутацию города со всей вытекающей из нее мифологией. Именно поэтому пейзаж Манхэттена после атак оказался главным беспокойством нью-йоркских властей. В первые дни после терактов призыв мэра Джулиани: «Небосклон Нью-Йорка будет целым опять!» инициировал целый ряд архитектурных дискуссий о заполнении «пустоты», которые сразу же повлекли за собой маргинальные рефлексии о состоянии гражданского общества в Америке и его культуры.

Для всех без исключения имя Нью-Йорка, среди других городов США, всегда определяло его статус «нового» города, символа делового мира, здорового космополитизма, передовой культуры и прибежища левых интеллектуалов, активно влияющих на общественную жизнь города, — статус, который Нью-Йорк отстоял в борьбе с преимущественно консервативными традициями англо-католической Америки. Сейчас уже вряд ли кто-то сомневается, что именно благодаря этой своей символической роли город оказался одной из мишеней террористического налета 11 сентября. Парадоксально, но именно с этого дня заговорили о том, что Нью-Йорк — это еще и правовая, физическая территория, центр корпореальной, т. е. связанной с физическими параметрами мира политики. Огромная дыра зияет не только в ландшафте, но и во всех сферах общественной жизни города: паника, беззащитность горожан перед все более распространяющимся биотерроризмом при общей концепции «защиты внутренней территории», сформулированной Бушем после 11 сентября (и с благородной целью — подготовки нации к новым возможным атакам). Тем не менее, незащищенность гражданской территории остается очевидным фактом, в то время как сама идея защиты сведена узколобыми политиками к функции военной машинерии, а защитные укрепления («перед лицом новых атак») построены на фундаменте смятого общественного сектора.

Итак, физическая реальность Нью-Йорка: то, как она становится предметом манипуляции политической власти в эпоху кризиса, реальное и символическое значение происшедших разрушений и последующего строительства — эти темы оказались в фокусе дискуссий как газетных и онлайновских архитектурных форумов, так и университетских конференций. Полярность мнений в ходе архитектурных дебатов обозначилась уже через две недели после терактов: предложения строительства еще более высоких зданий конкурируют с заявлениями архитекторов и даже таких воротил строительного бизнеса, как Дональд Трамп, о конце эпохи небоскребов. Проект четырех 50-этажных зданий на месте двух 110-этажных небоскребов ВТЦ, который поможет «уравнять» финансовый район с небосклоном остальной части Нижнего Манхэттена, анонсирован в конце сентября владельцем территории ВТЦ Ларри Сильверстейном — как наиболее реальная, хотя пока еще далекая перспектива. Идея же восстановления башен-»близнецов», к счастью, отвергается архитекторами как нелепый акт отрицания универсального чувства потери. Все участники дискуссий согласны в одном: теракты не только вызвали кризис, но обнажили реальные противоречия, которые до 11 сентября уже давали о себе знать и были связаны прежде всего с отношениями политики и культуры самого передового города в Америке. И эти противоречия затрагивают не только проблемы архитектуры, но и вопрос о будущем города.

Действительно, обломки на месте Торгового центра — это дыра, которую необходимо заполнить, или знак судьбы, который должен быть отлит в бронзе как напоминание потомкам? И что в первую очередь надо делать: возводить мемориал или отстраивать разрушенный район? Вопрос о строительстве — пожалуй, самый болезненный, так как, понятно, он непосредственно связан с политикой, а в США архитектура занимает особое место в структуре власти. Архитектурная судьба Нью-Йорка всегда находилась в руках не самих архитекторов, а финансовых и строительных корпораций, которые отвечают за строительство и дизайн крупных офисных зданий. Последние, главным образом, и определяют лицо города. Эти фирмы напрямую связаны с государством и, безусловно, не начинают строительства без его одобрения. Понятно, что они никак не заботятся об общественной потребности в современном дизайне и манипулируют интересами горожан, давая им на откуп такие перлы гигантомании, как проекты Фрэнка Гери[1]. Поэтому напрасно теряют время те, кто ждет начала эпохи Ренессанса в Нью-Йорке, так как в городе с корпоративной культурой очень трудно представить альянс политиков и художников, который имел место в средневековой Флоренции после эпидемии чумы.

Тем не менее, реальная жизнь, инъекцию которой американцы получили 11 сентября, неизбежно приводит к осознанию того, что одна лишь замена неспособна залатать «дыры» в социальной жизни, без общей реконструкции города, без мысли о том, что город — это прежде всего жилая, гражданская территория, а не проект культурно-стратегического картографирования, осуществляемый корпоративными политиками, претендующими на роль художников. Несоответствие городской планировки гражданским нормам действительно ощутимо, особенно на подступах к городу, так как городская панорама полнее всего открывается с мостов или из окон поездов Амтрак или Метро Норт, когда проезжаешь мимо заброшенных районов Гарлема и Нижнего Бронкса. Именно в эти моменты бросается в глаза фрагментарность архитектурного ландшафта, делающего акцент прежде всего на отдельных высотных зданиях, вехах, цель которых, скорее, поражать воображение достижением вертикального строительства, чем создание жилой территории. Стремление городского планирования в Нью-Йорке выделять центр в ущерб периферийным зонам — притча во языцех многих поколений горожан, переживших расцвет и увядание целых районов в Бруклине, Бронксе и Квинсе. Любимые народом и нелюбимые архитектурными критиками здания Всемирного торгового центра начали строиться во время финансового кризиса 60-х и призваны были, скорее, эстетически обозначить восстановление приоритета Америки во всемирной экономике, чем решить проблемы городского планирования. И сейчас их исчезновение привело как будто к утечке энергии из и так уже экономически ослабленного тела Нью-Йорка. Но в то же время новые перспективы городского строительства замаячили на его осиротевшем горизонте: предложения, пока еще и робкие, о возврате к идее города с множеством центров действительно могли бы вдохнуть жизнь в совсем уже заброшенные части Бронкса и Квинса (где, кстати, временно базируются сейчас многие уцелевшие после налета коммерческие компании, вынужденные переехать из Нижнего Манхэттена).

Пока общественность все-таки надеется, что политики и художники возьмутся за руки и, забыв ничтожные корпоративные интересы, придумают что-то отвечающее реальным нуждам города, вакуум архитектурных идей вытесняют проекты мемориалов на месте разрушенного Торгового центра. Дебаты о заполнении «пустоты» рождают дискурс о памяти и фантомах, которыми теперь, кажется, наполнен город: 6 тысяч унесенных жизней и тела, уже два месяца находящиеся под обломками, не дают спокойно спать. Действительно, корпоративной культуре брошен серьезный вызов, который точно описан влиятельным архитектурным критиком «Нью-Йорк таймс» Гербертом Мушампом: «Корпоративная культура не способна справиться с этим, так как она не знает, что такое смерть. В корпоративной культуре никто никогда не умирает. Каждый — молод и блестящ. Чем старше мы становимся, тем моложе мы выглядим. Страх смерти таким образом преодолен. И именно поэтому мы всегда перед лицом смерти». Создание мемориалов уже давно превратилось в индустрию в Соединенных Штатах: от Хиросимы до Оклахомы сооружения соединяют в себе мемориал и офисный билдинг, удовлетворяющий любые нужды. Финансовый район Нижнего Манхэттена и был таким символом самого себя. Его скорую кончину аналитики предрекали еще до атак: компании уже давно начали переезжать из Нижнего Манхэттена на север в центральные районы, а районы у подножия башен Торгового центра все более и более становились жилыми, оставляя знаменитым башням-«близнецам» репутацию туристской достопримечательности с изумительными смотровыми площадками и студиями художников и архитекторов от программы World Views. Один из критиков иронично сравнил вид финансового района Нижнего Манхэттена — теперь без Торгового центра, но с золочеными крышами высотных зданий на Уолл-стрит и Нью-Йоркским биржевым рынком, расположенном в бывшем языческом храме, — с поздней римской архитектурой перед нашествием варваров на Древний Рим. Дебаты о судьбе руин Торгового центра и недавнее заявление директора музея Метрополитен Филиппе де Монтебелло о воздвижении последнего обломка одной из башни ВТЦ в качестве памятника делает дискурс о разрушенной империи вполне завершенным.

И все же один из проектов мемориала, полнее всего отвечающий эмоциональной и психологической атмосфере Нью-Йорка, был предложен неизвестными художниками Джулианом Ла Вердье, Полом Майодой и архитекторами Джоном Беннеттом и Густавом Боневарди, поддержан городом и уже близок к осуществлению. Проект под названием «Башни света» — вертикальные световые потоки, замещающие разрушенные здания, — памятник-фантом, одинаково удовлетворяющий интерес аудитории к «структурному» заполнению пространства и стремление к поэтическому жесту.

Местная и международная общественность сейчас в ожидании — увидеть то, как великий город современности пустит в ход все свое воображение и свяжет воедино деньги и смерть, рекламу и судьбу, успех и террор. И нет никакой нужды спешить для того, чтобы удовлетворить эти ожидания, особенно тогда, когда мир находится на грани войны.

Примечания

  1. ^ Кстати, на одном из архитектурных форумов, организованных недавно в Купер Юнион-колледже, архитектор Сюзана Торре предложила отказаться от конкурса на лучший проект на месте ВТЦ, а заказать Фрэнку Гири проект «Всемирного центра искусств
Поделиться

Статьи из других выпусков

№12 1996

Истории с привидениями, или начала и концы фотографии

Продолжить чтение