Главное, что движет участниками австрийской группы «Желатин» (Али Янка, Флориан Рейтер, Тобиас Урбан, Вольфганг Гантнер), — это страх и мнительность, а вдохновляют их — скука и желание выйти (и непременно физически) за рамки обычной презентационной рутины, в которую неизбежно облечено любое, самое радикальное художественное событие. Одним словом, «Желатин» всегда совершает побег от скуки — и это суть его художественного жеста, который иногда оборачивается серьезным риском. Одной из наиболее рискованных операций была так называемая «сцена на балконе», устроенная в Нью-Йорке во время пребывания «Желатина» зимой 2000 года в студиях программы «Нижнего Манхэттена», расположенных в одном из зданий Всемирного торгового центра на 91-м этаже. Вместо типичной «открытой студии», которая требовалась по правилам этой программы, художники осуществили тайно спланированную акцию: утром, на рассвете, нарушив все правила безопасности, высадив окно на уровне 91-го этажа, каждый из них выходил за пределы студии, казавшейся им слишком узкой и тесной, на импровизированный балкон. Акция проводилась без зрителей, и сами участники рассказывают о ней обычно с неохотой — настолько силен был страх. Документацией акции служит серия фотографий, сделанных с вертолета, и комок жевательной резинки, который кто-то из них прилепил к фасаду здания с наружной стороны — совсем как герой Марлона Брандо перед смертью в «Последнем танго в Париже». Хотя после 11 сентября убедиться в подлинности этой акции стало еще труднее...

Первый раз я увидела участников этой группы через неделю после терактов в Нью-Йорке в галерее Лео Кёнига на открытии их выставки: «желатины» спали на нарах, сооруженных на импровизированной сцене... И надо было отдать им должное: изрядно перепуганные последними событиями, они, тем не менее, не отменили выставку и свои выступления (названные ими почему-то «лекциями») в галерее, расположенной в Сохо в сравнительной близости от места трагедии, и их присутствие, действительно, действовало на публику как-то терапевтически.

Наша беседа состоялась через неделю в помещении самой выставки, похожей скорее на детскую рисовальную студию или кружок мягкой игрушки, чем престижную галерею в Сохо. Инсталляции из плюшевых игрушек и другая подобная субматерия, как ни странно, отвечали той фрустрации, в которой пребывает сейчас художественная сцена Нью-Йорка: вопросы «что делать?» и «какой смысл?» повисли в воздухе. И «желатины», казалось, всем своим видом демонстрировали тщетность вообще какого-либо действия или акции. Или очевидность того, что уже само существование может быть рискованно, и не надо делать лишних движений. ...На выставке «Желатина», кроме фотоколлажей из порножурналов и рисунков, можно было отыскать еще и документацию их последнего перформанса на биеннале в Венеции, где все члены этой группы прыгали в канал и кормили голубей собственными телами. Именно эта акция и явилась началом нашей беседы, во время которой «желатины» не переставали играть в карты, потрошить игрушки, вырезать из бумаги и рисовать. Но на вопросы отвечали охотно. Вообще, захотелось поговорить о том, как чувствует себя художественное сообщество (если «Желатин» можно назвать сообществом) после атак в Нью-Йорке, и разделяют ли художники, приехавшие с другого континента, дискуссии, которые так популярны сейчас в Нью-Йорке, о сложных отношениях художественного мира с социальной реальностью. Но похоже, у «Желатина» всегда было все в порядке с чувством реальности...

 

Али: ...То, на что ты сейчас смотришь, — фотографии, сделанные в Венеции, где мы прыгали в воду. Это началось через неделю после открытия биеннале. Венеция — это такое место, где уже через три дня становится невероятно скучно. Что можно там делать, кроме как быть туристом?

О.К.: Вы прыгали прямо из Австрийского павильона?

Али: Нет, мы бродили по городу и время от времени падали в каналы. Так, мы побывали во всех каналах Всегда в одежде, в грязной и холодной воде... А это мы на площади Святого Марка, облепленные турецким хлебом, кормим голубей. Но ты знаешь, голуби там очень испорчены туристами, многие из них просто ленятся даже подойти и взять хлеб, поэтому к нам прилетали не так уж часто. Но с тех пор мы любим этих птиц, хотя до этого я просто их ненавидел...

О.К.: Это к вопросу о дружбе. Я же собиралась как раз говорить с вами о дружбе и содружестве, и не только с голубями.

Али: ...Мы пытались делать что-то, что было бы похоже на игру. И это очень нас пугало. Мы ведь хотели оставаться невидимыми в каком-то смысле, и в то же время хотелось, чтобы нас заметили. Но когда нас обнаруживали, нам было ужасно стыдно.

Другой проект был все же в Австрийском павильоне. Мы получили задний двор павильона, который обычно используется в качестве туалета или помойной ямы. И мы начали копать всю эту грязь, организовывать «жизнь», чтобы зрителям было удобно там наХОДИТЬСЯ: мы поставили душ, соорудили стол. Одновременно мы вносили все вещи из этого дворика внутрь павильона. В конце концов павильон стал очень похож на то, что мы сделали здесь. Например, посреди стояла огромная банка с лягушками...

О.К.: Ваши работы всегда бросают вызов пассивному созерцанию, как бы балансируя на грани происшествия, несчастного случая. С другой стороны, они могут приглашать зрителя испытать некий телесный комфорт, как в «Кабине для объятий»^[1], например...

Али: Но это и была скорее экстремальная ситуация, чем комфорт. Мы были сильно напуганы... Я бы сказал, что мы стараемся вызвать ощущение комфорта, но это экстремальный комфорт. Как, например, в проекте, который мы сделали для выставки «Экспо-2000» в Ганновере. Это стало большой сенсацией. Публика на этой выставке всегда похожа на стадо, которое организованно ходит из одного павильона в другой. Люди просто выбивались из сил от обилия технологии. И мы предложили им что-то альтернативное. Мы вырыли колодец — это была просто дыра, наполненная голубой водой, в которую нужно было нырять. Без всяких письменных объяснений все было понятно: лето, жарко, хочется искупаться, почему не нырнуть в этот бассейн. Но загадка заключалась в том, что тот, кто нырял, исчезал и не появлялся долгое время на поверхности, т. к оказывался в специальной подводной камере, наполненной воздухом, куда он попадал неожиданно. Сначала люди были слегка разочарованы тем, что в этой камере ничего не было, что им ничего не было предложено, никакой активности. Но тем не менее было очень много желающих нырять, некоторые даже хотели устроить там свадьбу или снимать рекламные клипы...

О.К.: Вы начали работать вместе в 1995 году, и первая ваша работа называлась «Четыре дня прекрасной жизни»...

Вольфганг: Это была одна из целой серии работ, которые мы делали в то время. Тогда, в начале 90-х, все художники хотели что-то делать вместе, достаточно было только знать друг друга.

О.К.: Но некоторые из вас не имеют художественного образования...

Тобиас: Это правда. Но это было необязательно. Каждый человек — художник

О.К.: Это понятно. Но обычно такие проекты приходят в голову студентам художественных училищ, которые думают, что получили определенную свободу делать то, что им хочется.

Вольфганг: А мы и не думали, что занимаемся искусством, мы просто хотели, чтобы не было скучно.

О.К.: Но что же было важно на тот момент? Только быть вместе?

Али: Работать вместе — очень удобно. Ты всегда можешь делать меньший объем работы, чем если ты работаешь один. У тебя всегда есть партнер, чтобы поиграть в настольные игры; один может давать интервью, пока другой работает. Это очень просто: нам не надо объяснять друг другу, что происходит, мы легко понимаем друг друга.

О.К.: Но если кто-то все-таки не соглашается с остальными, что вы делаете?

Али: Мы связываем этого человека на несколько часов и... разговариваем с ним.

О.К.: Но вы распределяете как-то обязанности и функции в группе? Есть кто-то, скажем, кто может управлять делами группы?

Али: Мы все абсолютно безответственны. Например, Вольфганг все время должен пить, что бы ни налили ему в рот. Фло должен есть каждые два часа. Я должен спать не менее 15 часов в сутки... У каждого из нас есть настоящие проблемы и недостаток ответственности.

О.К.: То есть вы просто не позволяете друг другу впасть в окончательны хаос? И все же содружество художнк ков выглядит странно, т. к, согласи общепринятому мнению, художника как правило, находятся в изнуритель ной конкуренции друг с другом... Н вы смотритесь, как одна семья, ка будто есть какая-то интимность в ва ших отношениях.

Али: Да. Люди иногда искренн считают, что мы живем вместе как од на семья. Но я не представляю, что бы было, если бы мы действительно жили вместе. Я однажды видел, как Тобиас трахался, лежа рядом со мной. Этого было достаточно...

О.К.: То есть вы все-таки жили вместе...

Али: Это было во время выставки которую организовала группа художников из Швейцарии. Сначала они пригласили двадцать человек, но при ехало шестнадцать. Мы тоже в этом участвовали, нас было шесть или семь на тот момент, т. е. целый блок И все участники жили как отряд скаутов -шестнадцать мужиков в одном помещении спали на матрасах рядом друг с другом. Это был действительно серьезный опыт. Выставка была одна из самых ужасных, в которых нам приходилось участвовать, но потом все сошлись во мнении, что жизненный урок, который мы там получили, был очень важен. Что-то было очень серьезное и сильное в том, что столько мужчин жило в одном месте и никто не знал, что делать. Нам было сказано: ничего не делайте, только общайтесь. Будет хорошая еда, марихуана и т. д...

О.К.: Это ли не серьезное испытание, когда ты не знаешь, чего от тебя ждут, и не знаешь, что делать?

Вольфганг: О, мы никогда не знаем, что делать На самом деле, как группа, мы никогда не можем сконцентрироваться ни на чем Это просто невозможно.

О.К.: Что вы почувствовали 11 сентября, находясь близко к месту трагедии в даунтауне Манхэттена?

Вольфганг: Разве это имеет отношение к теме нашего разговора?

О.К.: Если вы не хотите говорить об этом, то не будем.

Вольфганг: Мы не имеем к этому никакого отношения.

О.К.: Я бы не задала этот вопрос, если бы не знала, что год назад вы устроили действительно провокационную акцию в мастерских программы «Нижний Манхэттен» в одной из башен Торгового центра.

Али: Ты видела книгу «В-Thing», которую мы посвятили этой акции? Здесь не о чем говорить, надо просто смотреть книгу. Там все рисунки, которые мы сделали, схемы, чертежи, даже шоппинг-лист. Ведь это была прежде всего физическая акция, все нужно было правильно рассчитать.

О.К.: Я слышала, что те фотографии, где вы стоите на балконе здания, на самом деле поддельные.

Али: Не знаю, не знаю... Я даже не помню, что случилось на самом деле.

О.К.: Я была дважды в этих мастерских и даже в закрытом помещении всегда испытывала головокружение... Я восприняла этот проект как попытку побороть собственный страх

Вольфганг: На самом деле ничего там нет страшного... Наоборот, ты не замечаешь ничего вокруг, пока не выглянешь в окно. Помещение совершенно закрыто и не дает возможности чувствовать пространство за его пределами. Мы как раз решили бороться с этой ситуацией — так появилась мысль о том, что просто нужно выйти из окна.

О.К.: Но после такой сильной акции что можно еще делать в Нью-Йорке? После того, как вы вышли из окна 91-го этажа Торгового центра, теперь, в том же контексте, — что может иметь больший смысл?

Вольфганг: Мы не связаны ни с каким контекстом. Мы делаем проект, когда нам что-то не нравится и мы хотим убежать от этого, — вот что вдохновляет нас. Как мы должны измениться после того, что произошло? Участвовать в дискуссиях о политике вместо тех лекций, которые мы даем здесь сейчас?

Флориан: Когда ты занимаешься искусством, ты всегда знаешь, что то, что ты делаешь, может оказаться пророчеством, т. е. стать политикой, ты просто чувствуешь это.

Али: Ну, это в определенной степени предрассудок

Флориан: ...Почему мы должны меняться вслед за внешним миром, если мы ему не подчиняемся?

Али: ...Говоря о дружбе и сообществах, мы лучше расскажем тебе, как мы делили спальные места в этом сооружении (речь идет о четырех кроватях, расположенных одна над другой, на которых расположились все участники группы «Желатин» во время открытия их выставки в галерее Лео Кёнига). Мы должны были решить, где кто должен спать. Сначала мы решили, что будем голосовать Но потом мы поняли, что если, например, Тобиас получит верхнюю полку, то, поскольку он любитель переспать со всеми женщинами, это могло закончиться плохо для нас всех, если бы мы пустили его наверх Поэтому он получил нижнюю полку...

О.К.: Видимо, у тебя ничего не получилось, т. к я видела тебя спящим все время во время открытия.

Тобиас: Да, никого не было, они были слишком застенчивы.

О.К.: Эта кровать выглядит похожей на то, что вы сделали в P.S.1: там была инсталляция из предметов мебели, поставленных друг на друга, по которым зрители могли свободно гулять...

Тобиас: Кроме этого, там была еще комната, сделанная из холодильника, и сауна. Все это было low-tech и замечательно функционировало во время вечеринок «Warm up», которые P.S. 1 устраивает по субботам, и одна из них проходила прямо наверху этой инсталляции.

О.К.: Расскажите о перформансе, где вы, Флориан и Али, на протяжении двух дней жили в курином обличье. Мне это напоминает акции русского художника Олега Кулика, который перевоплощался в собаку.

Флориан: Вся суть нашего перформанса была в том, что мы выглядели действительно глупо. Просто по-идиотски. Это не было даже смешно, это было жалкое зрелище. Быть курицей — это совсем несексуально, в отличие от собаки. Но нам понравилось жить в этом облике.

О.К.: Вы пишете какие-нибудь тексты или манифесты на эту тему?

Али: Конечно, мы пишем тексты и делаем документацию, но так ничего особенного не манифестируем.

Вольфганг: Нам интереснее делать это, чем думать, зачем мы это делаем

О.К.: Вас четверо...

Тобиас: ...как Битлз.

О.К.: ...Значит, равное число, что наводит на размышление о каком-то совершенном сообществе, в котором всегда царит согласие. Вы — одно единое целое, единое тело?

Флориан: Да, я думаю, что как группа мы представляем собой не партнерство, а именно содружество, т. е. что-то натурально единое, как тело, как семья.

Тобиас: И кстати, следующий наш проект будет называться «Новое поколение». Мы хотим найти женщину, которая согласилась бы выносить четыре оплодотворенных каждым из нас яйцеклетки и родить четверых детей в одно и то же время. Но она должна быть откуда-то издалека, может быть, эскимоской или из Сибири... Ты никого не знаешь?

О.К.: Сейчас ничего не приходит в голову, но я подумаю...

Али: И мы должны поспешить, покуда нам не стало совсем скучно.

Примечания

1. ^ «Кабина для объятий» (hugbox) -работа, которую группа «Желатин» сделала в 1999 году в Ливерпуле. Зритель помещался между двумя матрасами и оказывался сдавленным с двух сторон действием водяного пресса. На вебсайте «Желатина» этот проект описывается так: «Быть в объятии — это что-то действительно очень важное и замечательное. Внутри этой машины, когда вы сжаты, и вам очень жарко и трудно дышать, и вы чувствуете сильнейший пресс на каждый орган вашего тела, вы тем не менее полны доверия к этой машине, потому что сопротивляться не имеет никакого смысла. Это намного сильнее вас. Намного, намного сильнее. Но, выйдя из машины, вы чувствуете, как будто родились заново, что вы любимы и сексуально возбуждены, и вам уютно, и вы чувствуете полностью ваше тело» и т. д.