Как и первый «Брат», «Брат-2» Алексея Балабанова, едва вышел в свет, сразу породил бурные идеологические дискуссии и вызвал оценки, обусловленные в основном политическими взглядами. Большая часть зрителей разделилась на два отчетливых и непримиримых лагеря. Резко отрицательное, критическое отношение к картине продемонстрировано в основном либеральной интеллигенцией, западниками, активным «правым» электоратом. Они усмотрели в фильме откровенную ксенофобию, издевательство над ценностями цивилизованного мира, возвращение к холодной войне и первобытный, хтонический домострой. Встретившие картину восторженно едва ли могут похвастаться таким же числом дипломов на одного зрителя, зато их лагерь более сложен по своему политическому спектру и состоит из более разнообразных социальных слоев: от пролетария до чиновника, от крестьянина до художника, от люмпена до полевого командира. Им, в свою очередь, пришлось по душе все то, что вызвало возмущение западников: антиглобализм, антилиберализм, национализм и некая альтернативная, якобы предложенная Балабановым Русская Идея.

Конечно, спровоцированные общественные страсти, а также кассовые сборы «Братьев» способны многое подсказать об интеллектуальном уровне обеих картин^[1]. И все-таки следует различать политические и художественные аспекты. Слишком часто мы инкриминируем произведениям не содержащиеся в них манифесты, «вчитываем» в тексты собственные слоганы, пропуская авторские. (Не забудем также, что речь идет о режиссере, снявшем, в числе прочего, «Про уродов и людей» — картину вполне элитарную.) Сейчас, когда основные страсти вокруг «братской» дилогии улеглись^[2], а впечатления от просмотра уже оформились и еще не забылись, — можно подвести некоторые итоги. Нам хотелось бы показать, что сугубо идеологическое прочтение «Брата-2» (мы остановимся прежде всего на нем) не вполне адекватно и что такое прочтение игнорирует ряд вполне конкретных, значимых элементов картины.

Главное в пропагандистском искусстве — эстетизация проповеди, make-up очевидного (ухослышного) месседжа, обработка лозунга с целью консервации его энергетических потенций и одновременным приданием ему нового мятного вкуса. Можно как угодно экспериментировать с картинками и текстом — важно, чтобы они работали на заключительное, целевое высказывание. Исходя из этих классических представлений, внимательному зрителю будет трудно вписать обоих «Братьев» в разряд пропагандистского кино. Реальный нарратив оказывается здесь сложнее (не-)желаемого и сканируемого подчас на бессознательном уровне «содержания».

Напомню фабулу: главный герой, Данила Багров (Сергей Бодров) вызволяет далекого и неизвестного ему человека (родного брата погибшего друга) из лап влиятельных американских шантажистов^[3]. Процесс этот занимает около недели и сопровождается, в частности, ликвидацией четверых бандитов в Москве, угоном чужого автомобиля, взрывом двух машин в московских дворах-колодцах, ликвидацией двух торговцев оружием, расстрелом порядка десяти случайных (и безоружных) человек из обслуживающего персонала в чикагском рок-клубе и еще нескольких офисных работников, неосторожно оказавшихся на пути ДБ. Заодно «освобождается» и русская проститутка Даша-Мэрилин^[4]. Ее изъятие стоит жизни сутенеру и двум его клевретам.

Почти у каждой реплики, претендующей на роль идеологического слогана, в фильме имеется свой логический (иронический либо серьезный) противовес, текстуальный либо сюжетный. Какими бы, чьими бы ни были логические акценты «Брата-2», зритель на его протяжении слышит все же разноголосицу, а не монолог. «Русские не сдаются!» — кричит Виктор Багров (Виктор Сухорукое) перед тем, как благополучно сдаться американской полиции. «Мы, русские, не обманываем друг друга», — картавит иммигрант, дорого продавая б/у-шный автомобиль. На вопрос: «Вы гангстеры?» — следует ответ: «Нет, мы русские». Данила сообщает Даше, что в России «хорошо». Водитель-частник, тоже проживающий в России, другого мнения: «Были люди как люди. И сразу стали кретины. Парадокс...». Другой русский водила, в Америке, страдает логореей в духе Жириновского: «А, патриот? Русская идея! Достоевский! Держава! Где твоя Родина, сынок? Сдал Горбачев твою Родину американцам! Чтоб тусоваться красиво. А теперь твоя Родина две войны и Крым просрала! Русских людей в Прибалтике сдала. Сербов на Балканах сдала. Сегодня Родина там, где задница в тепле...». С учетом всех само собой разумеющихся дефиниций, таких как боевик, приключенческое кино с саундтреком из русского рока, жанр «Брата-2» можно определить как остросоциальный памфлет, построенный по принципу постпосгмодернистского коллажа.

Образ главного героя также состоит Из антиномий, довольно легко объясняемых. Это уравновешенный и даже сообразительный человек, однако некоторые его слова (дела оставим на откуп жанру боевика, для которого такое поведение нормально) характеризуют его как не вполне психически здорового человека. Например, свое равнодушие к поп-музыке типа И. Салтыковой ДБ объясняет не как-нибудь, но тем, что «на войне такую музыку не слушают»^[5]. Проститутку Дашу он с первого взгляда определяет захваченной в плен и сообщает ей: «Русские на войне своих не бросают». (То, что сама Даша соглашается с бесцеремонным вторжением Багрова в ее жизнь, говорит не о правоте ДБ, но исключительно о ее собственных проблемах и беспомощности^[6].) Внешность ДБ не относится к разряду «сексапильных». В первом «Брате» некая клубная питерская тусовщица^[7] говорит ему, что тот одет «как обсос». Уже упоминавшийся водитель-частник, бросая мельком взгляд на Данилу, считает, что «такого придурка даже баба ждать не будет». Тем не менее, придурок молниеносно покоряет сердца/тела известных, роскошных, недоступных женщин (поп-звезда и телеведущая). Объясняя/извиняя свой каприз, Салтыкова называет ДБ «губастеньким», а американскую телеведущую привлекает в нем явно не внешность и не содержимое головы, а непостижимое дикарство^[8]. Нрав и «общий стиль» ДБ тоже дуалистичен, причем, как и в случае сексуальной карьеры, его объективные черты несколько контрастируют с деяниями и достижениями^[9]. Этот добродушный, по-медвежьи медлительный флегматик проявляет и хладнокровную жестокость^[10], и чудеса оперативности. Он — тот самый простак, который все понимает правильно (в этом нас уверяют развитие и завершение сюжета). Вполне среднего физического развития молодой человек — однако дерется отлично^[11]...

Перечисляя эти не всегда правдоподобные сочетания, мы вовсе не стремимся доказать общую «неубедительность» ДБ. Психология — не та область, где плещутся наши амбиции. Важнее, что герой Бодрова — классический пример имиджевой проекции, ходячее представление обывателя о самом себе, кинематографическая реализация всех его фантазмов. Примитивный, необразованный, не наделенный никакими яркими данными человек последовательно оказывается самым умным, самым сексуальным, самым крутым. Мог бы стать и самым добрым (бескорыстная помощь хоккеисту, спасение заблудшей магдалины, жалость к Белкину-сыну), если б не число трупов. Но и тут Багров ни при чем: на Войне, как на Чечне.

Если Русская Идея в «Брате» откровенно травестируется, то либерализм и политкорректность избраны в качестве самой настоящей, объективированной мишени. Америка изображена страной клокочущих расовых и социальных противоречий. Свои приветствия «How are you?» американцы произносят неискренне, потому что «здесь все просто так, кроме денег». Даже второстепенные персонажи участвуют в перманентной войне всех против всех (дежурное исключение — водитель LKW, перекати-поле). «Откуда я знал, что там нельзя гулять? У нас вот везде можно»^[12]. Политкорректность существует, как можно заключить из фильма, лишь в качестве лицемерного этикета, едва прикрывающего звериный лик взаимной ненависти. Как и положено варварам, наши герои презирают всяческую условность. При этом люди, честно исповедующие «Войну», разделяющие нехитрые идеологические мифы и соответствующе себя маркирующие, Даниле гораздо ближе мирных обывателей, которые в своей непрозрачности только мешают воевать. Например, «фашист» (как он сам представляется) не вызывает у Багрова никаких эмоций, кроме вялого, почти политкорректного упоминания о своем деде, погибшем в Великую Отечественную.

Как известно, «Война» упрощает человеческую психику, примитивизирует ее стимулы и мотивы. Повышается спрос на «принципы», «инстинкты», «почву» и другие механизмы, освобождающие человека от необходимости думать. Одной из таких защитных или компенсаторных реакций является ксенофобия. В первом «Брате» Данила отметился дважды: знаменитым «Не брат ты мне, гнида черножопая» и «Я евреев как-то не очень». В «Брате-2» национализм Данилы благоразумно редуцирован. Вместо него традиционно-обывательскую, невежественно-провинциальную ксенофобию отыгрывает брат Виктор. Здесь существенно, что комический потенциал игры замечательного Сухорукова не опровергает, но, напротив, только усиливает искренность и глубину демонстрируемого расизма. Эпизоды с участием Багрова — Сухорукова — наиболее смотрибельные во всем фильме, а его расистские высказывания — художественно наиболее яркое из всего, что есть в «Брате-2». Еще важно, что основания этих высказываний совершенно различны. Это может быть имперское сознание (о Киркорове ВБ высказывается отрицательно, заключая: «Одно слово — румын». «Так он болгарин», -возражают ему. «Да? Какая разница?»}; возмущение эстетического чувства (негру: «Да ты на себя посмотри — черный, как сволочь. Ты «Мойдодыр» читал?»); исторические счеты (иначе как «бандеровцами» или «бандеровскими суками» ВБ их не называет. К тому же, он полон патриотической решимости отомстить им «за Севастополь»). Но наиболее привлекательной репликой ВБ стала фраза «Свободу Анжеле Девис!». Здесь рупор одновременно взяли в руки а) власть, b) обыватель, с) цитирующий их критицист. Иронизируя над пускай еще советской риторикой, Багров-старший перестает в этот момент быть круглосуточным ретранслятором желтой прессы.

Межнациональная рознь дана в «Брате-2» как неотъемлемое и повсеместное явление окружающего мира. Сутенер, торговец оружием^[13], их компаньоны — сплошь негры и мулаты. Белый полицейский, отпуская Багрова из полицейского участка, материт негров. «Москаль-то мени нэ земляк!» — отрезает украинец. Когда русские герои сидят у костра (здесь аналогия с «маленькими детьми большого города» становится особенно умилительной; ребята чисто раков сели поесть), к ним без всяких внешних мотиваций пристает черный, нарываясь на заслуженный отпор. Бракованную машину Багров покупает у брайтонского еврея. Трижды в картине звучит стихотворение «Я узнал, что у меня есть огромная семья», воспевающее любовь к Родине (Земле) и ко всем ее жителям, от мала до велика^[14]. Но любовь эта весьма разборчива. Расстрелу некоторых врагов (цветных) непосредственно предшествует декламация заключительной строфы: «Всех люблю на свете я!». После ее произнесения тремя точными выстрелами Данила вносит коррективы в актуальный список любимых^[15].

***

Иными словами, перед нами не манифестация определенной идеологии^[16], но манипуляция ею. В этом смысле эффективно сравнение с другим, не менее нашумевшим отечественным кино — «Сибирским цирюльником» Н. Михалкова. И «Цирюльник», и «Брат-2» фабульно идиотичны. Оба страдают неадекватностью декларируемым (приписываемым) идеологическим задачам. Но неадекватность «Братьев» носит сознательно-цинический характер, а Михалков полностью увязает в собственном пафосе. Главная художественная проблема героя Олега Меньшикова в том, что он не обсос.

«Братья» работают с тем и внутри того, что Хайдеггер называл man (неподлинное повседневное существование, обывательские «болтовня», «любопытство» и т. п.), с помощью п/м-эстетики дистанцируясь от честности пропагандистского ангажемента, но при этом откровенно заигрывая с патриотическим дискурсом и «народными» рефлексами. Нечто не тематически, но формально очень близкое (но на пару световых лет более оригинальное) делает на Западе Ларе фон Триер, главный киноциник и манипулятор 90-х. Если мировым славянским аналогом Никиты Михалкова является Эмир Кустурица, то Балабанов, с нужными оговорками, — наш местечковый идиот, догматик и социалист.

Искусство сегодня претендует на широчайший реестр интеллектуального и эмоционального воздействия: от созерцания до транса, от восхищения до отвращения. Любое, даже самое негативное эмоциональное впечатление (например, вызванное насилием) может быть сегодня названо эстетическим. Но даже в этой небывало толерантной атмосфере есть явления, которые частному наблюдателю (или критику, свободно выбирающему объекты исследования) предпочтительнее бойкотировать. Впечатление, от них полученное, не хочется развивать и обсуждать — их хочется признать и замолчать. «Братья» (как и «Танцующая в темноте» Триера) именно из этой неприглядной категории. Да — удаль, с которой их создатели раздают пощечины общественному вкусу, может произвести впечатление. Да — если что-то и способно привлечь интеллектуала в «Брате-2», так это именно антиглобализм и издевательства над нормами политкорректности. (Интересная тема: как постпостмодернистская политика различия, внимания к частному, локальному и т. д. становится сегодня новой, влиятельной, чуть ли не фундаменталистской этикой.) Однако серьезно говорить о том, что картина эта нечто выражает, или содержит, или подразумевает, представляется ошибочным. Возмущение либералов было, в конце концов, неуместным, восторг патриотов — наивен, внимание в целом — преувеличенным.

Ельцинизм привил отечественной критике склонность к некошерной всеядности. Такие важные, незаменимые приемы, как замалчивание, бойкотирование, табуирование, столь блистательно применявшиеся критикой советской (неважно, что они были инициированы государственной властью), непопулярны в современном «открытом обществе». Между тем необходимость разговора обо всем, какие бы выводы ни делались относительно частностей, создает ситуацию, при которой откровенная конъюнктура и провокация являются самым успешным, самым беспроигрышным, самым востребованным типом художественной стратегии. Ибо любой разговор сначала подбрасывает хворосту в тот костер, который иной раз имеет целью затушить. Пусть эти требования звучат утопично, сенильно, бессмысленно, но после эстетического разгула и этического релятивизма 90-х хочется призвать критическую братию к большей избирательности, строгости, сдержанности. Что не подобает рекламировать, о том надлежит молчать.

Прошу извинить за проявленную несдержанность.

Примечания

1. ^ Об этом было справедливо замечено, в частности, Мишей Фишманом в Политру.
2. ^ «Брат-2» был выпущен в прокат около года назад.
3. ^ Надо еще заметить, что «шантаж» основан на контракте, свободно (по неразумию) подписанном жертвой в прошлом.
4. ^ Фамилию-имя этой актрисы узнать неудалось; на официальном, тщательно разработанном и довольно подробном сайте, посвященном «Брату-2», информация о ней по неизвестным мне причинам отсутствует.
5. ^ Его совсем уже сомнительное утверждение, что на войне «слушают «Наутилус Помпилиус» и ему тому подобный русский рок», оставим на совести сценаристов.
6. ^ Впрочем, что она думает о Даниле, остается невыясненным, а пути к возвращению в прошлую жизнь, благодаря энергичным действиям. ДБ, «отрезаны».
7. ^ Один из самых неудавгиихся и надуманных характеров той картины; сказалось незнание модной музыки и клубной культуры.
8. ^ А еще более, видимо, возможность односторонних отношений, анонимности. Здесь приходится додумывать за сценариста, бросившего интригу и соблазн сразу же порогом внешне ничем не мотивированной близости.
9. ^ В клубе «Метро» терминаторский «проход» Данилы по внутренним пространствам сопровождается огнестрельным обезвреживанием всех подряд, в том числе безоружных (в общей сложности — человек десять. Цифра неточная, так как показаны не все оприходованные).
10. ^ Здесь плодотворна аналогия с русским образом бурого медведя — животным «неуклюжим», но при необходимости стремительным и ловким.
11. ^ См. эпизод в отечественной тюрьме, когда ДБ «валит» двух зэков. 
12. ^ См. эпизод в полицейском участке. Хотя в этом монологе ДБ изображает наивного, головой тронутого «лоха», поразительно, насколько озвученная им наивность совпадает, интенсионально и логически, с двумя-тремя другими его высказываниями, вполне искренними. Например, в эпизоде «у костра», когда Данила взрывается: «Да нас так в школе учили! В Китае — китайцы, в Израиле — евреи, в Африке — негры...» (и никто ему не возражает, что сейчас он не в Африке). Этот эпизод, с одной стороны, потрафляет самой невзыскательной аудитории, а с другой — четко фиксирует интеллектуальную беспомощность и инфантилизм крутого, умного Данилы.
13. ^ Любопытно сравнить неприятных американских продавцов оружия (мулатов) с нашим, в чем-то даже симпатичным русским «фашистом». 
14. ^ «Я узнал, что у меня / Есть огромная семья — /И тропинка, и лесок, / В поле каждый колосок! / Речка, небо голубое — /Это все мое, родное! / Это Родина моя! / Всех люблю на свете я!» Первый раз его читает сын банкира Белкина (Сергея Маковецкого); второй раз Данила его повторяет, поднимаясь по пожарной лестнице; третий раз -декламируя Даше-Мэрилин.
15. ^ В саундтреке к «Брату-2» дорожка с «Вечно молодым» группы «Смысловые галлюцинации» объединена с чтением Бодровым этого стихотворения, по-тарантинов-ски завершающегося грохотом выстрелов.
16. ^ Как, с тем или иным знаком, утверждало большинство критиков, например Дмитрий Виленский в «ХЖ» в №37.