03.05.01-08.05.01
47-й международный фестиваль
короткометражного фильма в Оберхаузене

Оберхаузенский кинофестиваль — мероприятие у нас неизвестное или малоизвестное (русские киноманы все больше «Оскаром» интересуются). 47 лет подряд антиголливудски настроенные киноинтеллигенты борются с коммерцией в кино и вообще со всем плохим на свой страх и риск и на деньги — свои и самых разных организаций, чаще всего каких-то министерств по культуре, туризму, строительству, молодежи, любви, дружбе и взаимной вежливости... Традиции фестиваля — боевые, левые, когда-то его организаторы и авторы боролись за все прогрессивное и против всего реакционного. Следы боев с Системой заметны совсем рядом с кинотеатром «Лихтбург», где проходит фестиваль, на городской площади: вмурованы в мостовую бронзовые доски, на одной — пикассовский голубь, в память об антиядерном движении, на другой — руки раба, разрывающего цепь, в честь Нельсона Манделы. Однако к маю 2001 года левизна, похоже, несколько рассосалась, как рассосалась она в Германии вообще (все здесь увлечены глобализацией, интернационализацией, борьбой с плохими людьми и нехорошими нациями, не признающими прав человека), где, кроме малопонятных антиглобалистов (у которых пока нет ни яркого вождя, ни внятной идеологии), самый левый — Йошка Фишер. Да и вся левая культура давно адаптирована к консюмеризму и миролюбиво-гуманному НАТО, защищающему кротких европейцев от кровожадных русских, сербов и других чудовищ, которые каждый раз появляются словно по мановению волшебной палочки из цилиндра западных пропагандистов, гусинский здесь — символ борьбы за свободу слова. Но фестивальные достижения демократии налицо: в конкурсе могут участвовать и видеохудожники. Форматы принимают любые, хоть VHS. И правда, откуда у передового деятеля культуры дорогая техника?! Ведь самый продвинутый буржуй не даст протестующему артисту денег на полнометражный фильм. Потому «Оберхаузен» — не «Оскар», не Каннский фестиваль, — предприятие небогатое, но страшно интеллигентное и престижное.

Одна из особенностей местного контекста: того культа «художественного», западного кино, как у нас, здесь нет. Для совка кино — окно в заграницу, в истинную реальность. В то время как западный интеллектуал всегда там жил. Хотя, конечно, кино все равно для всех, и для наших и для ихних, остается большей реальностью, чем сама ее физическая наличность. Когда-то граница между советским интеллигентом и «гегемоном» проходила по Феллини, который, как казалось этому интеллигенту, и работал-то исключительно для него. У участников оберхаузенских конкурсов есть свой, наработанный за почти полвека зритель. Это интеллигентные люди, все говорят по-английски. Сам Оберхаузен — городок в центре старого промышленного района, что-то вроде нашего Нижнего Тагила. Когда-то неподалеку от жилых кварталов находились заводы — индустриальный ад. В войну его усердно бомбили союзники. Теперь здесь постиндустриальный рай. На месте шахт и домен — парки, аттракционы, рестораны, отели на берегах прорытых каналов, чистый воздух, зелень, наукоемкие, экологически безупречные производства. По выходным сюда приезжают оттянуться мещане. Шопинг здесь — исключительный. Возможно, как раз пролетарскими традициями района объясняется выбор, сделанный в пользу этого места в качестве центра киносопротивления. Пролетарское происхождение местной культуры заметно по еде. По сравнению с Баварией готовят здесь на редкость невкусно и вредно, после еды каждый раз — изжога. Как оберхаузенские повара умудряются так нарезать помидоры и нарвать салат, что сочетание их немедленно провоцирует гастрит, знал, наверное, один Карл Маркс и унес это знание в могилу! Но ничего не поделаешь: откуда у отчужденного от всего и вся пролетария гастрономическая культура?

Но все сказанное — контекст. Текст — конкурсные фильмы. Большая часть — немецкие, даже если они лишь сделаны на немецкие деньги, как работа киевлянки Оксаны Чепелик, меньшая — остальные. Отсюда -два конкурса, интернациональный и немецкий, с международным и немецким жюри. Но отбор осуществляют немецкие эксперты. И надо отмстить, организация мероприятия идеальна. Россией занималась профессор Кристиане Бюхнер, художник, специалист по русско-советской культуре. Ее подход оказался очень широк. Поэтому на конкурсе и киношная, целлулоидная, «Болдинекая осень» (1999, 12 мин.) питерца Александра Рогожкина, и профессиональное видео «Абоненты» (2000, 11 мин.) москвичей Виктора Алимпиева и Ольги Столповской, и скромная лента автора этих строк — «Танцующий Шива и его адепт» (2001, 10 мин.), производство которой обошлось в 40 у. е. Продукция бывших советских республик присутствовала в лице самых различных поделок: от этнонационалисти-ческой «Свадьбы» (2000,14 мин.) латыша Виестурса Каиришса (с «народными» обрядами в исполнении фольклорной группы, — далась всем им деревенская экзотика!) до длиннющего галлюциногенного клипа «Путь к нирване» (2000, 14 мин.) Ма-ита JIaaca из Эстонии. Впрочем, кое-что получилось неплохо, например комедия Ерлана Нурмухамбетова «Воскресенье» (1999,13 мин.). Вообще азиаты и южноамериканцы оказались более артистичны, витальны и проблемны, чем их коллеги из Первого и европейской части бывшего Второго мира. «Моя мигрантская душа» (2000, 35 мин.) Жасмин Кабир рассказывает о судьбе бангладешских гастарбайтеров в Малайзии. Однако никаких премий эта лента не получила. То ли тема избитая, то ли эксплуатация иностранных рабочих приветствуется в глобализирующемся мире, то ли цветные в принципе неполноценные люди, чтобы о них так радеть?! Бледнолицые заняты метафизическим, общечеловеческим: депрессиями на почве безработицы, любви и просто по причине нарушения метаболизма. Особенно активны на ниве общечеловеческого молодые кинодеятели, у которых личный опыт явно в дефиците, о чем свидетельствует фабульная заштампованность. О меланхолии рассказывает «Вторник» (2000, 14 мин.) поляка Михала Гажды (хулиганы убивают симпатичного и благородного безработного инженера) и «Нейлоновая луна» (2000, 8 мин.) Киллу Сукмит и Маре Лаанимет, молодых режиссеров из Эстонии (молодая швея-калека поет по телефону). Авторы — совсем молодые люди. Много фильмов о любви, в основном однополой, страшно пафосных. В испанской ленте «Doors Cut Down» (2000, 17 мин.) Антонио Хенса проворный прыщавый старшеклассник долбит в общественных туалетах случайных парней, до тех пор пока не встречает настоящую любовь — красавца байкера и взрослого, которому он, наконец, отдает свое сердце и прямую кишку. А вот австралийский гомофильм «Ваге» (2000, 9 мин.) Деборы Стратт — юморной. Две однополые пары, мужская и женская, случайно замечают друг друга во время ласк, мужчины ведут себя очень либерально, а вот кобла ужасно ревнует свою возлюбленную. Однополая патетика, возможно когда-то и радикальная, указывает на консерватизм мероприятия. В наше время имеет смысл бороться за что-нибудь более радикальное, например за легализацию педофилии. Последняя стала в наше время камнем преткновения, как когда-то гомосексуализм, именно из этой точки ведет наступление реакция.

Все русские фильмы — асоциальны и метафизичны. «Болдинская осень» по рассказу Виктора Ерофеева просто на Достоевского тянет, он про русскую литературу (как видите, кто-то еще верит в ее существование, кроме филологов) и про Бога. В фильме Алимпиева/Столповской разговор между юношей-калекой, вынужденным сидеть дома, и случайной телефонной знакомой происходит на фоне быта аэропорта, где разворачивался свой независимый сюжет. В моей собственной ленте кадры вечеринки современных художников перемежаются горящей Останкинской телебашней, я танцую с Андреем Монастырским, а башня горит. Одним словом, мелкотемье. Правда, Оберхаузенский фестиваль тем и хорош, что предоставляет трибуну частному и малозначительному высказыванию.

Были в конкурсе и экспериментальные фильмы, собственно видео-арт, все очень скучные, как и положено опытной художественной продукции. Самый скучный, эстонский, о котором я уже упоминал, в Москве такие снимали лет пять назад, в эпоху моды на рэйв и галлюциногены, он даже получил премию — Groser Preis города Оберхаузена в DM 15.000. Самую крутую «авангардную» ленту сняли два канадца явно трансильванского происхождения — Даниель Боринс и Иштван Кантор, очень модные люди, — «Broadcast» (2000, 21 мин.). Чего только тут нет! И садо-мазо, и куча текстов, какие-то провода, экраны, видеокамеры, голый живот авторши, Торонтский деловой центр, шумовой саундтрек... И этим грузили зрителей 21 минуту.

Но больше всего раздражали клише, они особенно часто попадаются на целлулоиде (киношники просто не могут без пошлятины!). В двух разных фильмах, корейском и бельгийском, на одном сеансе, смерть показывают совершенно одинаково. Но что поделаешь, любое кино состоит из клише, иначе его не смотрели бы, потому что без клише кино обречено на непонимание, что постоянно происходит с современным искусством! Кроме штампов, в кино слишком много сентиментальщины, фильмов об истинных, настоящих, человеческих чувствах: о рождении (о родах), о смерти, о любви, о материнстве, отцовстве, семье, дружбе...

Самый лучший фильм конкурса «Nest of Tens» (1999, 27 мин.) американской видеохудожницы Миранды Джулай, потрясающе снятый и мастерски смонтированный. Его не с чем сравнить, потому что он — абсолютно не кино. Слава богу, его наградили аж двумя премиями! Из русских отметили только «Болдинскую осень», грамотой. Но в киномире оберхаузенская метка дорогого стоит.