Мне показалось целесообразным вместо публикации традиционного искусствоведческого очерка о литовской ситуации предъявить на страницах «ХЖ» современный вильнюсский художественный дискурс как таковой. А потому в компании с вильнюсским художником Дариусом Микшисом я провел вечер в литовском ресторане. Поглощая блюда национальной кухни, мы исключительно на русском языке обсуждали широкий спектр вопросов, избегая касаться обыденных тем и сосредоточившись на расплывчатых границах литовской национальной идентичности. После ужина аудиокассета с записью интервью была передана Володе Вахману, журналисту, работающему в редакции литовской русскоязычной газеты, с тем чтобы он распечатал наш диалог на твердом диске (сам я потратил бы на это года два, не меньше). Впоследствии Йонас Валаткевичус, критик и куратор из Вильнюса, дополнил нашу беседу авторскими примечаниями. Так и появился на свет этот текстовый гибрид. Дополнительную информацию о художниках и проектах, упоминающихся в интервью, можно найти на веб-сайте вильнюсского Центра современного искусства (www.cac.lt)
Раймундас Малашаускас

 

Примечание «ХЖ»: Редакция, следуя духу проекта, сохранила в нижеследующем тексте оригинальную орфографию.

 

ЗАМЕЧАНИЯ

Раймундас Малашаускас: Мне трудно сформулировать вопрос. Все, что мы будем говорить, обусловлено нашим знанием русского языка.

Дариус Микшис: Но, понимаешь, русские читатели, которые, возможно, будут это читать, конечно, подумают, что эти литовцы выпендриваются, говоря на таком уровне владения русским языком.

Р.М.: Когда переходишь на другой язык, это уже другая реальность. Эти реальности — несинхронные. Например, реальность литовского языка: она медленнее и... меньше. Но ты же должен помнить русский, потому что ты служил в советской армий.

Д.М.: Ну, видишь, если можно научиться, можно и забыть. Ты представь, если бы невозможно было забывать, что бы творилось тогда?

Р.М.: И что бы творилось тогда?

Д.М.: Просто невозможно было бы никуда пойти Ты все время таскаешь с собой все знакомое тебе. Тебя приглашают в гости, а ты приходишь вместе со всеми своими друзьями. Это ужасно!

Р.М.: В каких категориях и терминах ты можешь описать свою личность?

Д.М.: В любых Я могу использовать, конечно, и другие личности для того, чтобы описать себя. Видишь ли, личность — это «кто», а часть моего «что» остается за пределами познания.(1)

Р.М.: Мне понравилось, как кто-то говорил про литовское блюдо «цеппелин», что оно есть проявление типично литовского мазохизма, потому что очень много времени уходит на его приготовление и результат не пропорционален процессу.

Д.М.: Это противоположность fast food.(2)

Р.М.: Если мы будем ассоциировать fast food с глобализацией, то эта тяжелая пища, которую мы теперь едим, функционирует как, скажем, якорь для литовской идентичности. Я хотел сделать видео с Йонасом, где мы говорим по-русски, например, в машине. Сидим в конце салона машины, едем по Вильнюсу и разговариваем по-русски... На видео еще будут идти субтитры на английском языке. Как бы находишься между двумя языками, конструирующими нашу ситуацию.(3)

Д.М.: Но вы этого не сделали.

Р.М.: Зато можно сделать сейчас. Йонас напишет субтитры или комментарии на английском языке нашему разговору... Сидя в этом этнографическом ресторане Вильнюса, мы функционируем здесь как туристы, потому что мы говорим на чужом языке, как и очень многие люди вокруг.(4)

Д.М.: Но вспомни, когда ты не был туристом... Я вот подумал, что жизнь в другой стране обуславливается во многом не тем, какая это страна, а какое впечатление она создает по сравнению с последней страной, где ты жил.(5)

Р.М.: На днях я встретил одну знакомую журналистку. Она мне сказала, что пойдет на вечеринку к модистке, к дизайнеру обряда, ну не обряда...

Д.М.: ...тряпок?

Р.М.: Ну да, скажем, тряпок Темой этого вечера была запланирована Индия.

Д.М.: Зачем тогда так официально?

Р.М.: Это не официально. Это люди искусства, и они хотят творить другое, делать экзотику. Ну вот. Тема вечера — Индия. И каждый приглашенный должен был прийти с какими-нибудь индийскими атрибутами А я подумал, что самой хорошей вечеринкой была бы на тему «Литва». И ты как бы делаешь клон этой реальности, в которой живешь. Когда ты делаешь клон этой реальности, ты начинаешь ее познавать и трансформировать.(7) Конечно, эти дизайнеры, думаю, никогда не сделают вечеринку на тему «Литва».

Д.М.: Почему?

Р.М.: А то, что есть они сами — они никогда это не станут воспринимать как экзотику. Они думают про экзотику в категориях XIX века. Кстати, раз уж мы начали говорить о вещах, о моде, то надо бы упомянуть Нийоле. Ты знаешь, что Алла Пугачева купила у нее, у Нийоле, шубу?

Д.М.: Да.

Р.М.: Так вот, мы с Андершом Креугером зашли на днях к Нийоле и увидели клон этой шубы, которую купила Алла Пугачева. Главные патроны Нийоле — в России, главные клиенты — в России И она сама очень славянского типа.

Д. М.: Она толстая?

Р.М.: Нет. Она — женщина славянского типа. Как она руководит своей фирмой, как представляет себя, эта ее прическа... Кажется, я сказал Андершу, что это имитация кокошника, а он говорит, нет, это прическа жены полковника.

Д.М.: Может быть. Ведь на Западе эта продукция продается, как экзотика, но уже настоящая.

Р.М.: А в России продается, как западная. Ну, как полузападная... Я не знаю, какой там у нее статус

Д.М.: Такой только и может быть. Он очень естественный. Туда, на Запад, — как Восток, а на Восток — как Запад. Очень естественно.

Р.М.: Евалдас Янсас здесь делает работу о литовцев за рубежом, а Деймантас Наркевичус думает о работе, в котором он сам эмигрирует за рубеж Ия подумал, что было бы круто, если б этот фильм совпадал с реальностью. Он показывает этот фильм на выставке, и все думают. «Ну вот, фильм...» А он всерьез куда-то эмигрирует...(8) И это как бы остается неясным: фикция или нет?

Д.М.: Очень жаль, что реальность такая медленная. Я не рвусь быть художником, но, если делать что-то, что, по твоему мнению, позволяет тебе развиваться, это очень интересно. Это то же самое, что кушать полезную пищу.

Р. М.: Ты используешь искусство как технику саморазвития?(9)

Д. М.: Не искусство. Искусство остается результатом, но главнейшим результатом этого развития.

Р. М.: Я предпочел бы все-таки подразумевать искусство не как результат, а как средство, инструмент для делания чего-то. Искусство — как software, который инсталлируешь в свое сознание,(10) и после некоторого времени это начинает преображать твою реалность. Это тоже технология либерализаций.

Д. М.: Видишь, как инструмент я люблю концепцию. Но она, концепция, если она не является предметом искусства, тогда что же такое искусство? Что-то остается от этого разговора, вроде использованных салфеток... Это уже можно называть искусством, потому что это — материальное... Знаешь, очень часто, когда нужно сделать что-то, делаешь совсем другие вещи. Когда речь идет об искусстве, то я думаю, что нужно отстраниться от того места, где оно творится(11) и где происходит какое-то речевое действие, как сейчас, например. Надо отступить не для того, чтобы посмотреть, а вообще отступить.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

Йонас Валаткевичус

1...часть моего «что» остается за пределами познания.
Пожалуй, это самая замечательная черта актуального литовского искусства. В нем отсутствуют четкие позиции, никто не попытался его теоретически обосновать. Подобная ситуация крайне располагает к постоянным изменениям собственной идентификации и к самого различного рода манипуляциям.

 

2...Это противоположность fast food.
Надо признать, что постсоветский вариант fast food все еще остается совершенно противоположным самой идее fastfood. В формулировке «ресторан фаст-фуд» действительности отвечает только слово «ресторан». С другой стороны, крупнейшие сети фаст-фуд только отчасти могут служить символами глобализации Гамбургер в разных странах — не одно и то же... И не похоже, что страны третьего мира, включая территорию бывшего СССР, готовы перейти к стилю жизни fast food

 

3...между двумя языками, конструирующими нашу ситуацию.
Литовская экономика хоть и провозглашает свою западную ориентацию, с не меньшей последовательностью ориентируется и на Восток Единственное отличие современной ситуации от начала 90-х заключается в том, что теперь не существует мифов, способных закамуфлировать реальность Поворотным моментом был российский экономический кризис 1998 года. Реальность, вопреки официальным заявлениям, что российский кризис никак не отразится на литовской ситуации, стала напоминать катастрофу. Только тогда мы узнали, сколько литовских компаний практически на 100 процентов зависело от торговых операций с Россией. Но в сфере визуального искусства никогда ничего подобного не происходило. Этот текст, возможно, за последние десять лет — четвертая или пятая попытка русско-литовского художественного сотрудничества.

 

4...мы функционируем здесь как туристы, потому что мы говорим на чужом языке, как и очень многие люди вокруг.
Литовское художественное сообщество невелико. Оно слишком мало для формирования художественных группировок А потому каждый пытается развиваться самостоятельно, не предпринимая никаких усилий к включению в некий общий процесс Таким образом, «уникальная личность» — наиболее распространенный художественный тип в Литве, а категория авторства остается по-прежнему ценной. Это нужно учитывать, если вы намереваетесь организовать выставку литовского искусства или пригласить литовского художника участвовать в вашем проекте. В особенности сейчас, когда различные формы культурного «взаимодействия» стали, пожалуй, модной темой художественных выставок

 

5...жизнь в другой стране обуславливается во многом не тем, какая это страна, а какое впечатление она создает по сравнению с последней страной, где ты жил.
Это — один из базовых принципов постсоветского литовского искусства, также как и общественной жизни в целом Эта простая истина не так уж очевидна. Самая важная тенденция в социальном дискурсе — официальное отрицание советского прошлого, как будто его не существовало вовсе В искусстве опыт страны, в которой мы все жили десять лет назад, замещается виртуальным опытом страны, в которой литовцы жили до присоединения к СССР, то есть страны, в которой современные литовцы не жили никогда.

 

6...Это люди искусства, и они хотят творить другое, делать экзотику...
Общество в свою очередь также хочет, чтобы они выглядели «другими». Богемное понимание художника по-прежнему превалирует. Именно оно продолжает определять образ художника как в масс-медиа, так и в повседневном дискурсе

 

7...ты начинаешь ее познавать и трансформировать.
Наиболее принципиальный сдвиг в развитии литовского искусства случился около 1995-1997 годов. В этот период поколение художников, появившееся на сцене в начале 90-х, начинает обращаться непосредственно к окружающим реалиям До этого главным было освоение современного интернационального художественного языка и переход от традиционных выразительных средств живописи, скульптуры и т.п. к формам объекта, перформанса и инсталляции

 

8...А он всерьез куда-то эмигрирует...
С начала 90-х — с момента получения Литвой самостоятельности можно проследить несколько волн нелегальной эмиграции. В большинстве своем люди уезжали по экономическим соображениям — только потому, что не могли найти работу в своей стране Художники, присоединившиеся к этой армии эмигрантов, почти все оказались на новой родине намного более законопослушными Свою деятельность за рубежом они начали вполне легально. Хотя причины, заставившие их покинуть Литву, были, конечно, совершенно аналогичными

 

9...Ты используешь искусство как технику саморазвития?
90-е годы в Восточной Европе породили поколение художников, чья деятельность ориентирована на проект. Официальные художники тоталитарных государств действовали сходным образом. Конечно, содержание этих проектов и причины, по которым эти проекты возникали, были другими- тоталитарные художники могут быть определены в политических терминах, а современные — на языке экономики Однако в обоих случаях художественное творчество понимается не как рядовая профессия, а как деятельность, порождаемая внутренней необходимостью (как говорил Кандинский). Как ни странно, Дариус Жиура и Дариус Микшис — на сегодняшний момент, пожалуй, самые радикальные литовские художники — подходят в своем творчестве гораздо ближе к понятиям «искусства, как развитияличноста» и «искусства, как внутренней необходимости». (Господи боже мой, как раз когда я ломал голову, пытаясь сформулировать последнее предложение, зазвонил телефон Я взял трубку и услышал голос. Да-риуса. Я же говорил, что он радикал.)

 

10...Искусство — как software, который инсталлируешь в свое сознание...
Или, может быть, искусство — это дар небес, дающийся нам при рождении? Искусство, которое можно уподобить «программе, инсталлируемой в человеческое сознание» («human software art»), составляет, пожалуй, менее одного процента современного литовского искусства, и вряд ли где-нибудь этот процент значительно больший. Хотя это «human software art» весьма интересно, так как невозможно предугадать, какую программу или комбинацию программ автор использует для своего следующего шага. В отличие от компьютерной реальности, возможности «human software art» ничем не ограничены А для восточноевропейского художника это — единственный эффективный способ выйти за пределы социальных границ: оно не требует от автора определенной социальной, географической или политической принадлежности.

 

11...Когда речь идет об искусстве, то я думаю, что нужно отстраниться от того места, где оно творится...
Однако, когда вы уходите откуда-нибудь, вы, вероятно, оказываетесь где-нибудь еще. Это может показаться забавным, но вы оказываетесь именно там, где создается самое интересное современное искусство. Но следует ли называть это искусством? Думаю, что нет.