«Альтернативные тезисы»
Галерея «Есентай», Алматы
Куратор: Тогжан Сакбаева
27.07–3.08.2018

В прошлые исторические эпохи искусство, бравшее на себя общественно-политические функции (неважно, критические или апологетические), зачастую прибегало к иносказаниям и аллегориям. Просвещенные современники Жака-Луи Давида без труда считывали актуальные подтексты «Клятвы Горациев» или «Похищения сабинянок», хотя ими дело, разумеется, не исчерпывалось. В наши дни это искусство эзопова языка основательно подзабыто: публика ждет от художника «прямых высказываний» на злобу дня, а власти относятся к таким высказываниям более или менее терпимо, справедливо полагая, что их влияние на общественное сознание минимально. Но ситуация меняется, и нам впору заново осваивать забытое искусство. Эта перспектива, сколь угодно удручающая сама по себе, вполне может оказаться эстетически плодотворной. И, возможно, нам стоит поучиться у тех, кто привык жить и работать в обстановке куда более жесткого контроля, в странах, где государство не столь равнодушно относится к критике в свой адрес, хотя бы и облеченной в художественную форму.

Подобные соображения приходят в голову после посещения выставки «Альтернативные тезисы» в алма-атинской галерее «Есентай», объединившей работы художников среднеазиатского региона (помимо Казахстана представлены также Узбекистан, Киргизия и Афганистан). Признаться, поначалу я мало что понял в общем замысле. Начать с названия: о какой альтернативе речь? Альтерна тиве чему? Может, имеется в виду, что представленные тезисы альтернативны друг другу? Легко списать «Альтернативные тезисы» на общую риторику современного искусства, которое упорно делает вид, будто движется против течения и бросает вызов конвенциям.

К счастью, экспозиция содержит прозрачные намеки, которые дают понять, что это название — не более чем эвфемизм. Главный среди них встречает зрителя чуть ли не на пороге. Работа «Модернизация сознания» (2017) Сауле Дюсенбиной — казахстанской художницы, практикующей социальную сатиру в форме дизайна, — представляет собой кое-как свалянный войлок (мне он напомнил кошмы, которые продавались в Средней Азии в советские времена и расползались через месяц эксплуатации), в центре которого имеются три надписи «RUHANI JANGIRY / MODERNIZATION OF CONCSIOUSNESS / МОДЕРНИЗАЦИЯ СОЗНАНИЯ».

Тут требуется небольшая справка для российского читателя: «модернизация сознания», или «третья модернизация» — это программа культурных реформ, основные положения которой изложены в статье президента Нурсултана Назарбаева «Взгляд в будущее: модернизация общественного сознания» (2017)^[1]. Эта программа дополняет две другие — политическую и экономическую; вместе они призваны вывести Казахстан в число тридцати наиболее развитых стран мира. «Занять место в передовой группе, сохраняя прежнюю модель сознания и мышле ния, невозможно», — говорится в начале статьи. Однако через несколько строк мы читаем: «Первое условие модернизации нового типа — это сохранение своей культуры, собственного национального кода» (курсив мой — А. Ф.).

Дальнейшее чтение лишь подтверждает первое впечатление: составители программы, выражаясь языком Лурка, явно постарались соблюсти взаимоисключающие параграфы. Так что уточнение насчет «типа» модернизации — не лишнее. Впрочем, русский перевод оригинального казахского названия («Рухани жаңғыру») намеренно неточен; правильнее было бы сказать — «Духовное возрождение». В целях дальнейшего рассуждения упомяну также, что первым пунктом последней, «практической», части статьи, где сформулирована «повестка дня на ближайшие годы», значится перевод казахского языка на латиницу.

В комментарии к своей работе Дюсенбина цитирует статью президента: «В новой реальности стремление к обновлению — это ключевой принцип нашего развития. Чтобы выжить, надо измениться. Тот, кто не сделает этого, будет занесен тяжелым песком истории». Далее она пишет: «Я, художник Сауле Дюсенбина, пытаюсь соответствовать призывам времени в новом историческом периоде, и я не хочу быть занесенной тяжелым песком истории. И, как художник, пытаюсь объединить в своей работе три важнейшие заповеди модернизации: навыки предков, переход на латиницу и трехъязычие. Чтобы выжить, надо измениться».

Войлок Дюсенбиной реет над экспозицией как знамя. Однако, рассказывает галеристка Тогжан Сакбаева, некоторые посетители в штатском, особенно чуткие к прекрасному, нашли работу больше похожей на половую тряпку (что является истинной правдой) и потребовали объяснений у организаторов. Пришлось их разуверять, апеллируя к национальным традициям казахов.

Место, которое работа Дюсенбиной занимает в пространстве выставки, убеждает в том, что начертанные на ней слова и являются подлинным названием всего проекта. Стоит это понять, как все встает на свои места и вопросы вроде приведенных в начале этой статьи отпадают. Каждый участник вольно или невольно (во втором случае — благодаря контексту выставки) предложил собственную версию модернизации сознания/духовного возрождения.

Так, Виктор и Елена Воробьевы в «Глобальном тексте» (2018) сделали апгрейд своей старой работы «Один из способов выравнивания горизонта» с отступающей вдаль отарой: они замазали весь фон белой краской на манер Übermahlung Макса Эрнста, а овец пометили буквами латинского алфавита. Как всегда у Воробьевых, злободневная реплика совмещена здесь с остроумной инсценировкой одного из эпизодов в истории модернизма — в данном случае концептуального искусства, которое вторгается в живописную среду вместе с латиницей, заполняющей казахскую степь. Учитывая то, что один из авторов (Елена Воробьева) продолжает время от времени писать картины (одновременно испытывая сомнения в целесообразности этого занятия), можно предположить, что в «Глобальном тексте» художники тоже пытаются соответ ствовать духу рухани жаңғыру и вспоминают о собственной «традиции».

Двигаясь в том же направлении, что и латинизированные овцы Воробьевых, зритель встречается с видео Бахыт Бубикановой «Бозторгай» («Жаворонок», 2018), в котором художница подпевает популярной казахской песне о сироте и сиротстве, а потом начинает плакать, сроднившись с ролью жертвы, брошенной на произвол судьбы. Место действия — какой-то пустырь в Астане с трансформаторными будками, за которыми виднеется «модернистская» пирамида из стекла и металла — одно из подразделений Университета им. Н. А. Назарбаева. В комментарии к работе, напечатанном в каталоге, упоминается о «склонности к драме» как отличительной особенности казахского народа. Я бы сказал — как и любого другого. Возможно, тут существеннее то, что героиня «Бозторгая» плачет посреди столицы, будто на пепелище, а еще то, что этим плачем она пытается сродниться со своими соотечественниками — бесхитростными слушателями душещипательной песни.

Еще одна остановка на пути модернизации сознания — переливающийся золотом рукодельный иконостас Александра Барковского «Благостный джихад» (2016–2018) с пятиконечными звездами, автоматами Калашникова, георгиевскими лентами, императорскими коронами и прочими патриотическими атрибутами, составляющими иконографию какого-то нового — и одновременно глубоко первобытного — криминально-милитаристского культа. Мне эта работа (текстильная) вдруг напомнила хоругви Тимура Новикова, особенно из числа самых поздних. Впрочем, ничего странного: это и есть очередной поворот истории, начавшейся четверть столетия назад симулятивным эстетизмом, пропущенным сквозь призму позднесоветского домашнего китча. С инсталляцией Барковского тематически перекликается видео Умиды Ахмедовой и Олега Карпова «Русские идут» (2018), в котором снято костюмированное представление в честь 9 мая в ташкентском метро — с ряжеными исполнителями и подпевающими слушателями «из толпы».

Дальнейшее движение заводит нас в «Тупик» Вячеслава Ахунова (2007). Персонаж этого фильма, снятого в одном из старых районов Ташкента, идет по узким улицам, где с обеих сторон его окружают глухие саманные стены, но раз за разом оказывается в тупике; постепенно у него появляются последователи — молодые и, как можно предположить, вполне «модернизированные» люди, чей облик диссонирует с запустением и нищенской обстановкой.

Выйдя из тупика, в самой дальней точке маршрута мы обнаруживаем «Стул и топоры» Рашида Нурекеева (2018) — автора картин и ассамбляжей-ребусов, наполненных малопонятными для непосвященного аллюзиями на реалии современного Казахстана. На сей раз прочтение не вызывает особого труда: одиннадцать топоров висят на стене, один загнан в спинку стула. Какой ни выбери — результат один; таков неутешительный итог «модернизации» по версии Нурекеева. Можно лишь уточнить, что эта емкая метафора имеет очень конкретный смысл в стране, где полным ходом идет борьба за престолонаследие и все гадают о возможном преемнике 78-летнего президента, стоящего во главе государства без малого 30 лет.

Прямым откликом на слова Назарбаева, сравнившего состояние кризиса в стране с болью в плечах (!) гусеницы, у которой начинают расти крылья, является фотоколлаж Зои Фальковой «Когда режутся крылья» (2015). Работа представляет собой трехчастный орнамент, выложенный из куриных крыльев, окороков и гузок, то есть мертвой плоти, не способной ни к каким метаморфозам помимо разложения. Левая часть триптиха своими очертаниями напоминает крылья бабочки, центральная — вышеупомянутую гусеницу, правая же образует квадрат: идеальная симметрия и равновесие этой фигуры в корне подрывают возможность движения в том или ином направлении.

Не все из «альтернативных тезисов» столь же прямолинейны и критически заточены, как некоторые из ранее упомянутых работ. Так, киргизские участники выставки (Медер Ахметов, Улан Джапаров, Марат Райымкулов, Валерий Руппель) представили проекты с «мерцающими» смыслами — как мерцает флаг в работе Джапарова «Флагшток» (2018), по словам автора, символ «мерцающей» государственности и одновременно «неочевидных решений и ситуаций», где, в отличие от ситуации, изображенной Нурекеевым, есть место для выбора. А «Куурдак — новый киргизский орнамент»^[2] (2007–2016) Руппеля — серия ярких войлочных объектов, изображающих внутренние органы (сердце, печень, почки и т. д.), — вообще далек от политики и скорее тяготеет к концептуальному дизайну, всерьез, а не издевательски, как войлок Дюсенбиной, утверждающему ценности традиционного ремесла. Смычка между современным и декоративно-прикладным искусством, идущая вразрез с общепринятыми нормами, вообще является характерной особенностью киргизской сцены.

Еще менее очевиден «тезис» Александра Угая «Больше чем мечты, меньше чем вещи» (2015) — две ментальные карты, «восточная» и «западная», в основу которых положены, с одной стороны, китайская «Книга перемен», а с другой — «современная мифология». Основная интрига сосредоточена во второй карте, принцип построения которой заимствован Угаем у Лакана. Используя матрицу из двенадцати терминов, разбитых на три группы («Структура бессознательного», «Образ», «Память» и «Материя») и актуализируя в каждом случае лишь некоторые из этих терминов, художник начертил 64 «созвездия» (по числу гексаграмм «И Цзин»), то есть графических схем, соответствующих различным философским, научным и эстетическим понятиям. Так, понятию «история» соответствует созвездие «символическое — рефлексия — коллектив», понятию «метафизика» — созвездие «реальное — время» и так далее. Квазинаучный метод этой работы, с точки зрения формального решения близкой некоторым произведениям классического концептуализма, вместе с комментариями автора могут навести на мысль об абсолютной серьезности подобных определений: искусство тут словно встает на путь познания реальности. Но рискну предположить, что глубинный смысл этого предприятия противоположен: мне тут видится на смешка — пусть невольная — над попытками разума описать, стабилизировать, «заклясть» мир с помощью своего категориального аппарата. Возможно, в этой и других своих работах Угай примыкает к давней традиции критики рациональности посредством систематизированного безумия, конструируя значения лишь ради их разрушения. А если так, то его проект, в своей строгой отрешенности столь далекий от публицистического духа «Альтернативных тезисов», переводит критику на другой — так сказать, метафизический — уровень.

Расположенная на втором этаже одноименного торгового центра, в окружении дорогих магазинов, галерея «Есентай» вроде бы менее всего располагает к каким бы то ни было (художественно или политически) радикальным жестам. Тем более неожиданно выглядит производимый эффект. Остается лишь пожелать, чтобы этот эффект не оказался случайностью, а был закреплен и развит в ходе дальнейшей работы.

Примечания

1. ^ Статья Главы государства «Взгляд в будущее: модернизация общественного сознания» // Официальный сайт Президента Республики Казахстан. Доступно по http://www.akorda.kz/ru/events/akorda_news/press_conferences/statya-glavy-gosudarstva-vzglyad-v-budushchee-modernizaciya-obshchestvennogo-soznaniya. Ссылка приведена по состоянию на 6 августа 2018.
2. ^ Куурдак, или куырдак — жаркое из бараньего мяса и субпродуктов, традиционное блюдо тюркских народов.