I

Французский математик Рене Том в своем труде «Структурная устойчивость и морфогенез», цитируя эстонского биолога Иоганна Икскюля, соглашается с ним в том, что создание механизма любой машины, допустим часов, всегда происходит по центростремительной модели. «Это значит, что сначала изготавливают все части часов — стрелки, пружинки, колесики — затем монтируют на общую основу». Развитие животного, например, тритона, по мнению Икскюля, всегда организовано центробежно — от зародыша. «Сначала возникает гаструла, в которой появляются зачатки, которые затем развиваются в органы. План существует в обоих случаях. В случае часов он управляет центростремительным процессом, а в случае тритона — центробежным»^[1]. От себя Том поясняет, что «это не значит, что сравнения живой механики с техникой, созданной человеком (автоматами, компьютерами и т.п.), не имеют смысла. Но эти сравнения могут быть уместными только для некоторых механизмов, уже собранных и работающих». Они оказываются заведомо неприменимыми к глобальной структуре живых существ и спо­собам функционирования материи в целом.

Долгое время фундаментальная вера в определенность, основанная на ньютоновской механике и христианской теологии, определяла то, как человечество выстраивает свои отношения со средой, друг с другом и любыми другими живыми организмами по описанной Икскюлем центростремительной модели, представляя реальность в виде управляемого механизма, который можно разобрать на части и точно так же собрать обратно^[2].

Наша эпоха ставит определенность под сомнение. Уверенность в механистическом устройстве мира становится все более шаткой даже в научном сообществе, что во многом связано с возникновением в конце ХХ века новых дисциплин — нелинейной физики, теории сложных систем, неравновесной термодинамики и созданной Рене Томом математической теории катастроф, появление большинства из которых показательно совпало по времени со стремительным развитием информационных технологий.

Мир оказывается флуктуирующим, шумовым, хаотическим, более близким к той динамически неустойчивой реальности, которую смогли в свое время создать силой воображения греческие атомисты. И именно эта неустойчивость, в которой потенциальное всегда больше реального, делает возможным существование жизни, культуры и искусства^[3].

II

В своих собственных, вполне визионерских для того времени рассуждениях Рене Том идет намного дальше приведенного в начале текста примера и дает несколько определений формы: как отдельно взятых «дискретных сущностей», на которые раскладывается «множество поля ощущений, создаваемого органами чувств», и как «дискретного выражения свойств среды»^[4]. Суммируя его дальнейшие заключения, можно (не без риска упрощения) сказать, что форма в таком понимании представляет собой некую математически обособленную область пространства, которая при условии сохранения собственной целостности может подвергаться различным трансформациям. Том вводит в математическое моделирование понятие «катастрофа», которое обозначает скачок или резкое изменение «в облике явлений». Форма (или система) возникает, развивается и, проходя через серию таких изменений, разрушается или эволюционирует.

Катастрофа включает в себя точку, называемую точкой бифуркации, когда система оказывается перед выбором нескольких сценариев своего дальнейшего развития. Момент выбора чаще всего определяется нерегулярными колебаниями и принципиально не прогнозируем по причине сложности устройства самих рассматриваемых систем и их высокой чувствительности к «начальным условиям», которые невозможно вычислить с абсолютной точностью. После прохождения точки бифуркации открывается пространство для множества новых явлений и состояний. Это могут быть колебательные химические реакции, неравновесные пространственные структуры или химические концентрационные волны^[5].

 

III

Бифуркации обычно следуют друг за другом каскадами и разворачиваются в однонаправленную эволюционную последовательность, которая в неравновесной термодинамике обозначается как «стрела времени». Стремление материи к равновесному и рассеянному состоянию, то есть к энтропии, парадоксальным образом делает ее активной и запускает в системах процессы самоорганизации. Из этих постоянно усложняющихся систем и складывается гиперхаос — глобальная вероятностная картина реальности, предлагаемая французским философом Квентином Мейясу в качестве нового неметафизического Абсолюта^[6].

Видеоработа художницы Сары Кульманн «C.A.R.R.I.E.», показанная на выставке «Опыты нечеловеческого гостеприимства»^[7], заканчивается фразой: «Отношения между свободными от романтики молекулами угле рода меняются, графит превращается в алмаз, алмаз в сверхпроводник, фосфор чернеет, натрий становится стеклом. Материя меняется. Будь как девяносто процентов вещества во Вселенной под давлением в сотни и тысячи миллионов атмосфер. Во время взрыва меняйся к лучшему»^[8]. Человеческое и нечеловеческое отражаются друг в друге, в очередной раз стирая различие между природой и культурой, в результате чего мы сами, как и наноматериалы из видеоработы, становимся продуктами самоорганизованных процессов, частицами хаоса, складывающимися в самоподобные фрактальные структуры вроде «мозаики Пенроуза» или исламского орнамента «гирих».

 

IV

В своей последней статье «Кость еще не брошена», вышедшей в 2000 году, Илья Пригожин рассуждает об истории как о последовательности бифуркаций. Главный пример, на котором он базирует свое рассуждение — стремительный переход от палеолита к неолиту, произошедший практически одновременно в разных точках планеты. Драматический качественный сдвиг в истории человечества, который Пригожин связывает с более систематическим освоением растительных и минеральных ресурсов, привел к разделению труда и социальному неравенству, крайние формы проявления которых имели место вплоть до XIX века, пока новый виток развития технологий не дал толчок к пересмотру социальных отношений. Наступление «информационной эры» видится Пригожину не менее значимым событием, он связывает его не только с новыми надеждами, но и с рисками возникновения новых форм контроля и порабощения^[9]. Немецкая художница Хито Штайерль в тексте «Море данных: апофения и (не-)распознание закономерностей»^[10] также сравнивает современность с неолитом, но уже в куда более пессимистическом ключе. В стремительном распространении и развитии технологий она видит причину возникновения нового типа магического мышления, порождающего суеверия^[11].

V

Описывая разницу между метаболической, то есть развивающейся во времени и пространстве, и статической формами, Рене Том замечает, что любая форма в конечном счете может рассматриваться как метаболическая^[12]. В случае тех форм, которые мы привыкли считать статическими, метаболизм распределяется на временных шкалах, превосходящих возможности нашего восприятия, в связи с чем может определяться только по косвенным признакам.

Любой камень, скала, метеорит, доисторическая окаменелость (то самое архиископаемое, которое Квентин Мейясу использует в качестве своего главного философского аргумента), угрожающе надвигающиеся на нас в своей неподвижности — это предельно замедленные гиперпроцессы^[13], метаболические формы, изменения которых мы не замечаем по причине того, что их длительность оказывается колоссально растянутой относительно времени существования любых живых организмов.

Подобная точка зрения открывает возможность мира, в котором остается не так много места для противопоставления субъекта и объекта, как и прочих дихотомий и бинарностей. Но отменяются они с учетом иных уста новок, чем те, которые предлагает объектно-ориентированная онтология. В дан­ном случае перед нами разворачивается плюралистическое многообразие форм, пересекающихся и включенных друг в друга на разных уровнях процессов, подвижных и меняющихся с разными скоростями, но по отдельности лишенных какого-то особенного онтологического приоритета. Само их восприятие, или словами чилийских ученых Умберто Матураны и Франсиско Варелы — «непрерывное сотворение мира через процесс самой жизни»^[14], его рождение и внутреннее разворачивание в акте познания становится вполне материальным. Процессы оказываются даны нам объективно, но не на уровне точных траекторий своего развития, а — статистических данных, оставляющих пространство для случайности и свободы выбора.

 

VI

Более двух миллиардов лет назад на месте современного рудника Окло в Габоне образовалась огромная гранитная плита размером в несколько десятков километров. В течение последующих 500 миллионов лет она медленно разрушалась, превращаясь в песок и глину, которые смывались и слоями оседали в дельте древней реки. За десятки миллионов лет толщина осадков увеличилась настолько, что нижние слои оказались утопленными на глубину в несколько километров, сквозь них просачивались подземные воды, насыщенные солями урана. Уран постепенно накапливался, образуя рудные тела в виде «линз» диаметром порядка десяти метров. Таким образом, около двух миллиардов лет назад сложились условия для самопроизвольной цепной реакции, запустившей работу природного термоядерного реактора, о существовании которого ученым стало известно лишь в 1970-х годах, в результате обнаружения в рудах местонахождения изотопных аномалий^[15].

Работа Александры Сухаревой «Двойник» в определенном смысле стала такой же аномалией внутри размеренной и неоднородной структуры выставки «Генеральная репетиция»^[16]. Повествование о цветке водного гиацинта и светящемся радиоактивном стекле — урановой вазе, тонуло в свете наполненного звуками зала. «Обывательские предметы и изысканные украшения — послы скрытого в повседневности, изредка намекающего о себе на исходе дня. Они расцвечивали зеленым сиянием хомячий уют подоконников и обеденных столов в лучах заходящего солнца»^[17]. Отношения внутри работы как силы гравитации определяют поведение входящих в зал в присутствии опасного радиоактивного агента, производя двойника — реальный кинетический фантом, главной чертой которого является колебание.

По мнению многих свидетелей и свидетельниц разыгрывавшаяся в пространстве музея драма словно проецировала себя на окружающий городской ландшафт, где сквозь тонкий слой хомячьего уюта современной Москвы, превращенной многоэтапной реновацией в лишенное исторической памяти неместо, начинали просвечивать имперские фантазии о радиоактивном пепле.

Примечания

1. ^ Том Р. Структурная устойчивость и морфогенез. М.: Логос, 2002. С. 150.
2. ^ Пригожин И. Конец определенности. Ижевск: редакция журнала «Регулярная и хаотическая динамика», 1999. C. 18.Пригожин уточняет, что такие представления, хоть и являлись доминирующими в западной культуре, но были распространены далеко не везде. Многие традиционные культуры, а также развитые культуры Востока, либо совсем не выстраивают различия между природой и культурой, либо прочерчивают границу между ними совершенно иными способами, воспринимая реальность как некую «спонтанную гармонию». 
3. ^ Пригожин И. Конец определенности. C. 68.
4. ^ Том Р. Структурная устойчивость и морфогенез. C. 16.
5. ^ Пригожин И. Конец определенности. C. 63.
6. ^ Мейясу К. После конечности: эссе о необходимости контингентности. Перевод с французского Лины Медведевой. Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2015.
7. ^ Выставка «Опыты нечеловеческого гостеприимства» проходила в пространстве Московского музея современного искусства в апреле–мае 2017 года, будучи организованной частным фондом «Виктория — искусство быть современным».
8. ^ Кульманн С. «C.A.R.R.I.E.» (2017), фрагмент текста из видеоработы.
9. ^ Пригожин И. Кость еще не брошена // Наука и жизнь № 11 (2002).
10. ^ Steyerl H. A Sea of Data: Apophenia and Pattern (Mis-)Recognition // Duty Free Art. London: Verso, 2017. P. 47–61.
11. ^ Например: «Запас слов, извлеченный из разделения сигнала и шума, удивительно пасторальный: “собирание урожая” данных, “копание” данных, “добыча данных” свидетельствуют о том, что мы как будто переживаем еще одну масштабную неолитическую революцию со своими магическими формулами»; «Различные виды сельскохозяйственных и горнорудных технологий, которые развивались в эпоху неолита, переизобретены, чтобы применяться к информации». Steyerl H. A Sea of Data. Перевод Анны Боталовой доступен по https://syg.ma/@anna-botalova-1/morie-dannykh-apofieniia-i-pattierny-nie-raspoznavaniia.
12. ^ «Не стоит, впрочем, скрывать, что различие между статическими и метаболическими формами — это идеализация, которую трудно выдержать до конца. Если верить в гераклитово panta rei (все течет), то любая форма метаболична при рассмот рении фундаментальных явлений, обеспечивающих устойчивость, в достаточно мелком масштабе». Том Р. Структурная устойчивость и морфогенез. М.: Логос, 2002. C. 79.
13. ^ Обыгрывается понятие гиперобъект, использованное британским философом Тимоти Мортоном в тексте «Экология без природы» // Художественный журнал № 96 (2016). С. 22–31.
14. ^ Матурана У., Варела Ф. Древо познания: биологические корни человеческого понимания. М.: Прогресс-Традиция, 2001. С. 2.
15. ^ См. Шуколюков Ю. Природный ядерный реактор // Химия и жизнь № 6 (1980). С. 20–24.
16. ^ Выставка «Генеральная репетиция» проходила в Московском музее современного искусства в апреле–сентябре 2018 года, включала в себя собрания ММСИ, частных фондов «Кадист» и «Виктория» и была в основном организована усилиями последнего.
17. ^ Сухарева А. Из текста к работе «Двойник».