Черное море. Одесса. Аудитория Высшего инженерно-морского училища. Профессор Коваленко берет мел и уверенным жестом пишет на доске формулу. Энтропии… И пошло-поехало — Порядок, Хаос, Энергия, Стрела времени, Пространство, Вселенная!.. Формулы с годами забываются, но возникшее тогда ощущение тайны, Целого, Космоса, который лежит где-то «здесь и сейчас», преследует меня всю жизнь. Оно было и тогда, когда тонны холодной воды давили на нашу подлодку, начиненную советскими торпедами. И тогда, когда звездная Вселенная надо мной расширялась и бешено при этом колебалась, выбрав наш корабль центром своего вращения. И на операционном столе, когда потерянный мир вдруг возвращается к тебе после действия сильного наркоза. И каждый раз перед белым листом бумаги, в котором уже скрыты все значения, все возможности, а ты — художник — находишься в иллюзии, что сейчас что-то проявишь, добавишь, организуешь и тем самым приостановишь процесс все возрастающей Энтропии!

Ведь что значит создать что-то? Будь то корабль или произведение искусства. Это привнести в мир то, чего раньше в нем не было, то есть — из хаоса создать структуру.

Илья Пригожин, бельгийский физик, кстати, русского происхождения, считал, что искусственное детерминировано и обратимо, а естественное непременно содержит элементы случайности и необратимости. То есть любые события — это следствие неустойчивости самого хаоса. Известны две концепции понимания мира. Первая — мир устроен просто и подчиняется законам, не оставляющим места для новации. Вторая — мир непостижим. Ее символизирует Бог, играющий в кости. Пригожин полагал самым разумным отыскать узкую тропинку между этими двумя концепциями. И с моей точки зрения эту тропинку протаптывает искусство.

***

В Балтийском море есть кладбище затонувших кораблей. И я как-то подумал: а что если попробовать их спасти, применив собственный рецепт — через искусство? Я разрисовал яркими красками эти торчащие из воды останки, превратив их в художественный образ. Так родился проект «Корабельное воскресение». Тему перерождения утилитарного, милитаристского в эстетическое я продолжил в проекте «Северный след Леонардо». Как известно, первым изобретателем подводной лодки был Леонардо да Винчи. Сохранился эскиз субмарины, который художник сопроводил подписью: «Как с помощью приспособлений многие получат возможность оставаться под водой в течение определенного времени... Я не публикую и не разглашаю мой метод по причине злобной природы людей, которые занялись бы предательскими убийствами на дне морей, разрушая корабли в их самых нижних частях и топя их вместе с командой». Я разрисовал настоящую, действующую подводную лодку и проплыл на ней по Северному Ледовитому океану, переместив ее таким образом из сферы войны в сферу искусства. То есть, наполнив новым содержанием машину, несущую смерть, я трансформировал ее в объект искусства. Это стало началом моего длящегося проекта «Утилизация стай». Человечество всегда будет воевать, но желтая субмарина, читай «искусство», непотопляема в своем стремлении к миру. С тех пор моя субмарина путешествует по миру. Она всплывала в Париже, Люксембурге, в Москве, Венеции…

***

Согласно Платону, люди проводят свою жизнь в «подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет». Но они отгорожены от огня и света стеной и обречены видеть только то, что у них прямо перед глазами. А перед глазами у них только собственные тени и тени вещей, которые проносят поверху стены, как в театре, другие, более «свободные» люди. Узники пещеры рассматривают эти тени, судят о них, дают им название, считая истинными, в то время как суть вещей им недоступна. То есть пещера — это то место, где истину ищут, но где ее нет. Но люди не могут оторваться от иллюзий повседневного восприятия. А истина — там, у Солнца: в мире идей, доступных философам и художникам.

Тема платоновской пещеры меня интересует давно, и отсылки к ней можно уловить во многих моих работах. Сейчас я работаю над проектом, в котором она является альфой и омегой, формой и содержанием.

Инсталляция из льда и воды, которую можно назвать и скульптурой, и архитектурным сооружением, разместилась в самом центре Москвы — в северной части ландшафтного парка «Зарядье». Я называю ее климатроном или термобилем, потому что здесь концептуально важны понятия тепла и холода. Эта температурная составляющая связывает климатрон с темой энтропии. Со вторым законом термодинамики. Поскольку в замкнутой системе тепло переходит от более нагретого тела к менее нагретому, то постепенно их температуры сравниваются, энтропия повышается, и система приближается к тепловой смерти, что, по некоторым гипотезам, и грозит нашей Вселенной. Соответственно, чтобы понизить энтропию, нужно поддерживать разницу температур, а для этого необходимо прилагать определенные усилия. Поскольку мы в пещере, то речь опять же об идеях. Лед, в отличие от зеркала, не отражает, а вбирает в себя свет. В данном случае — свет лучей из мира идей. Вопрос в том — смогут ли люди их уловить? Уловить сигнал…

И моя собственная инсталляция на выставке про энтропию в Венеции, которая проходила в 2011 году, как раз об этом — о сигнале из мира эйдосов, метафорой которого выступает болид, космическое тело.

Оплодотворяющий первозданную природу болит запускает Стрелу времени. Стивен Хокинг рассматривал три различные стрелы времени. Термодинамическая, то есть направление времени, в котором возрастает беспорядок, или энтропия. Психологическая — то, как мы воспринимаем течение времени. И космологическая — направление времени, в котором Вселенная расширяется. Считается что только совпадение направлений всех трех стрел допускает существование разума. Согласно же теории относительности, наш пространственно-временной континуум искривлен гравитационными волнами, которые образуются в результате движения материи. И каждое тело — источник волны, которая воздействует на другие тела и объекты и изменяет их. Но оно и само меняется под воздействием волн, порождаемых другими телами. Пространственно-временная рябь никогда не прекращается… Океан/Далай дышит… и ничего не знает о времени. Ни прошлого, ни будущего, только настоящее, только волнение. Осознание времени, его неумолимости — удел человека.

Достоевский говорил: «Человечество как океан, в одном месте тронешь — в другом отдается». Только через поступок мы понимаем, что живы. И в этом действии и освобождение, и ответственность. И для художника вдвойне. Потому что волны, которые он порождает, имеют большую амплитуду.

Океан/Далай — комплексная инсталляция, которую я реализовал после путешествия на Тибет через Гималаи. Там я снимал фасады древних монастырей, по которым пробегают Волны Вечности. На экране их воплощают буддийские тяжелые занавески, повернутые к Солнцу! Я дую с экрана на 12-метровый туннель воды, и по нему пробегает реальная волна, здесь, перед зрителями. Далай в переводе с древнетибетского  — Океан, но не как вместилище воды, а как в фильме Тарковского «Солярис» — общее пространство мыследеятельности, которое и связывает человека с Вселенной. Далай — Мир, где смыкаются прошлое, настоящее и будущее, где волны стихий — Огня, Воды, Воздуха и Земли, формирующие Океан Мировых Энергий — сливаются с волнами информации.

Но согласно теории информации, энтропия — это свойство не системы, а нашего знания о ней, и то, как мы ее описываем на основании этого знания.

Ницше говорил: «Искусство нам дано, чтобы не сойти с ума от истины». А философия… По утверждению Монтеня, «философствовать — значит, учиться умирать»… Однако в последние лет десять очень много говорят и о смерти самой философии. Как, впрочем, и о смерти искусства, смерти автора…

Федя Конюхов ворчит на меня: «Чего ты все свои инсталляции делаешь? Надо что-то для вечности создавать». Имеется в виду, что инсталляция — вещь временная. Ты работаешь, тратишь много интеллектуальных и физических сил, к твоей работе подключены множество людей, на выходе получается что-то масштабное, эффектное, но выставка заканчивается, и все разбирается. И нередко на создание работы уходит гораздо больше времени, чем на ее демонстрацию. И в этом смысле ты вроде как действительно делаешь вещи, с позиции вечности, мимолетные. Но что значит вечность? И разве только прочный материал монумента, установленного «на века», гарантирует ее? Самая знаменитая работа Дюшана «Фонтан» представляла из себя обычный фарфоровый писсуар, подписанный R. Mutt (Р. Дурак). Вскоре после демонстрации он пропал, якобы был выброшен на помойку. Спустя почти сорок лет Дюшан делает первую реплику, и не факт, что на ней был тот же писсуар, что и в семнадцатом году. А еще через десять лет другие художники сделали восемь копий дюшановского «Фонтана», которые сейчас хранятся в разных музеях. Дело же не в физической долговечности произведения. Важен эффект, который оно произведет. Художник редко что-то создает с мыслью: «Вот это я делаю для вечности, это увековечит мое имя». Он реагирует на проблемы современности, пытаясь открыть какие-то новые бытийные просторы, и вопиет к миру. Есть такое библейское выражение: «Глас вопиющего в пустыне». В обыденной жизни оно употребляется в значении, что некто не может достучаться до сердец людей, не находит нужного отклика. Но библейское толкование этого фразеологизма несколько иное. Иоанн Креститель на берегах Иордана призывал к покаянию и исправлению. И люди, которые слышали его голос, распространяли весть о нем, и пророка приходили послушать и другие. То есть, исправляя кривизну людских сердец, Иоанн предуготавливал пришествие Христа, иными словами, указывал путь к спасению.

И мой проект «Голос в пустыне», который я реализовал на 5-й Биеннале современного искусства в Марракеше, с одной стороны — реакция на конкретное событие, случай с «Costa Concordia», который отразил довольно общую ситуацию — социокультурную, социальную, — связанную с тем, что мир оказался в таком состоянии, когда капитан огромного парохода может бросить четыре тысячи человек и убежать с корабля, терпящего бедствие. Вопросы этики постепенно перестают быть важны… На открытии я показывал перформанс: над склоном холма в пустыне Агафай, где находился гигантский корабль 60 метров в длину — клон «Costa Concordia» из стали и бамбука, летали вертолеты и потоками воздуха и воды уносили песок, открывая надпись «Vada а bordo!» («Вернись на борт»), я сбегал вниз с горы и поднимал буквы этой надписи, призывая трусливых капитанов вернуться на борт. Но, с другой, этот мой проект в первую очередь о спасении — каким образом мы можем спастись? Кто те люди, которые приведут нас к этому спасению? Кто возвестит о рождении младенца Христа? И в проекте об энтропии образ младенца в утробе — это потенциальная возможность рождения нового мира.

***

Искусство для птиц и рыб — так порой определяют мое искусство. В определенной степени так можно сказать и об Антарктической биеннале, первый форум которой прошел этой весной 2017 года. Я долго к ней шел, целых двенадцать лет. По одной из гипотез, Антарктида — это Атлантида, исчезнувшая с лица Земли двенадцать тысяч лет назад. Под двухкилометровым ледовым панцирем скрыты развалины городов атлантической цивилизации — того самого идеального государства, о котором рассказывал Платон. Есть версия, что много тысяч лет назад этот ледяной континент находился между Америкой и Африкой, но в результате страшного тектонического катаклизма он переместился к Южному полюсу, и все погибло. Так это или нет, но в любом случае недавно гипотеза о том, что Антарктида не всегда лежала подо льдами подтвердилась — поднятые из пробуренных скважин биологические остатки свидетельствуют о том, что когда-то на этом континенте было тепло. И даже очень. Людвиг Больцман предсказывал нашей Вселенной гибель от холода. И если согласиться, что Антарктида — это и есть погибшая Атлантида, то можно сказать, что это сбывшееся предсказание Больцмана в миниатюре. Поэтому Антарктическая биеннале для меня — это возвращение через искусство тепла, которое этот континент некогда утратил. И значит — сопротивление энтропии.