До поездки в Москву (чуть больше года назад) нам казалось, а вернее, мы были убеждены, что такой культурной глухомани, как Дагестан», нет нигде. Но, пройдясь по московским выставочным залам, галереям, пообщавшись с кураторами и галеристами, мы развели руками — «так у нас то же самое». И проблемы, и вопросы те же; и у нас тоже художники есть, не то чтобы вообще, а даже очень талантливые. И все другие составляющие тоже на месте — искусствоведы, музеи, выставочный зал, союз бравых художников, покупатели-самоубийцы и даже одна маленькая галерея. Как бы набор есть, но выстроить или сварить из него что-либо очень сложно. Вот тут-то и начинаются, как говорится, «региональные особенности». Главной же особенностью нашей региональной художественной жизни является столь непростительное для нашего времени явление, как разобщенность. Идет она издалека, и суть ее в не очень точном понимании изобразительного искусства. Тому есть объективные причины.

Дагестанскому ИЗО чуть больше 80 лет. В силу неразвитости общества и господства вплоть до XIX века общинно-родового строя плюс господство мусульманского права, запрещавшего изображение живых существ, исторически этот вид профессиональной деятельности не сформировался как традиция. Зато мощны традиции орнаментальные и прикладные. Коллективное творчество масс на протяжении сотен веков создало свою культуру, свое отношение и понимание.

Каждая вещь в быту горца непременно и утилитарна, и ритуальна, и декоративна. На суровой и абсолютной целесообразности любой вещи была основана жизнь на протяжении веков. Собственно ИЗО появилось в Дагестане лишь в советский период. Известные русские художники учили талантливых молодых горцев рисунку, живописи, скульптуре. Но эта традация оказалась короткой (20-30 гг.), и вскоре молодое ИЗО Дагестана было поставлено на конвейер соцреализма.

Только в 60-е стала отпочковываться молодая, немногочисленная, но со временем увеличивающаяся братия т. н. свободных художников. Изолированные от общества, они вынуждены были закапсулироваться, сварив себе густой соус из иносказательного, театрального, абстрактно-ассоциативного. В таких условях шел поиск своего собственного визуального языка — и он был найден, а вернее, вспомнен. Из глубин памяти, из архаики, из повседневности местного мировидения и менталитета. Языком нашим всегда был язык знака, символа, иносказательности, он легко считывается в поведении, ритуалах, адатах, народной культуре. Процесс этот завершился к 70-80-м, когда окончательно произошла стыковка: изобразительное искусство, привнесенное, казалось бы, насильно в 20-х гг., стало логическим и более совершенным продолжением духовного наследия прошлого, обрело свою преемственность в абстракции. Появился в этот период и новый тип художника — художник-интеллектуал, художник-философ. Подобного типа художников уже нельзя было обойти стороной. Они стали объединяться в группы, выставляться за пределами республики, хотя и в советской стране. Но все это было камерно: рождение нового происходило в закрытых лабораториях и никто его не пытался понять.

Возможно, что для большинства и сегодня изобразительное искусство — это один большой горный пейзаж в золоченой раме, а все остальное в лучшем случае блажь. Однако все со временем становится на свои места, и затихают споры о чуждости дагестанскому ИЗО «авангарда», и прорывается мода на нечто новое, и информационное поле становится шире. Но все же почти каждый день вот уже два года мы отвечаем посетителям нашей «Первой галереи» «зачем нам (хотя всем) она нужна?» и «что мы (хотя все) будем с этого иметь?» А в перерывах бесконечных споров о нашей пажи («нечего девчонкам делать, придумали себе игрушку — галерею») мы провели 20 выставок, просветительских семинаров и культурных акций; народ стал потихонечку соображать, что искусство не на одно лицо («пейзажное»), и что назначение у него разное, и что стоит оно больших денег, потому что это талант плюс мозги. Но это просветительство дорогого стоит — мы слишком многим оказались обременены. Поиск средств (ведь в непонятное дело никто не вложится), привлечение художников, привлечение посетителей — всем приходилось объяснять и на деле доказывать не просто необходимость, а реальную целесообразность галереи в наших условиях. Потому как материала очень много и его надо обрабатывать — либо потеряем.

А показав — много профессионального, добротного и своего искусства — мы обрели некую уверенность и востребованность. И попечители появились — богатые и понимающие, художники самоидентифицируются в отношениях с галереей, посетителей же у нас 300-500 человек за месяц выставки на 400-тысячную Махачкалу. Да, мы развернули бурную деятельность, потому что душа болит, потому что дело это нравится. У нас есть изобразительное искусство, современное, актуальное, новаторское и традиционное. По ряду причин мы еще пока не освоили всех премудростей современных художественных технологий, у нас не развита инфраструктура, для многих далекое и непознанное — компьютер и Интернет. Но ведь главное — это поток сознания, мысли, идеи, самодостаточность их выражения. А этого материала у нас предостаточно. Если традиционными средствами выражения ИЗО остаются живопись, графика, скульптура, то все более активно художники используют и вполне современные средства выражения — инсталляции, ассамбляжи, прочно входит (для многих непонятно, но страшно интересно) традиция перформанса.

Кстати о перформансе: язык его максимально приближен к нашему местному типу поведения и мышления, он органичен для нас как средство обнажения сути. Пугающее всех, не знакомое практически никому здесь еще в 1998 году слово было принято и понято правильно, как особый язык. Молодые художники смело и охотно идут на эксперимент, который в первую очередь и связан для них с перформансом (некоторые из них состоялись и в галерее: Мурад Халилов «Ангелы с грязными лицами», 1999 г., «Шайтаны»-2000 г.). Для пущей популяризации и всеобщего раскрепощения галерея и несколько крутых художников затеяли провести осенью с. г. в Махачкале «Фестиваль перформанса».

Наряду же с работой «Первой галереи» и сами художники уже с начала 90-х годов самостоятельно (персонально или группой) организовывали свои «неформальные выставки», и тогда и сейчас были лидеры, последователи, тянулась молодежь. В данных заметках немного сложным представляется выделение тех или иных, но, говоря о передовом, мы говорим об Адиле Астеми-рове, Ирине Гусейновой, Апанди Магомедове, Ибрагиме Супьянове, Лене и Тагире Гапуровых, Зайнутдине Иссаеве, Тимуре Сулейманове, Эдуарде Путерброте, Юрии Августовиче, Жанне Колесниковой: они -среднее поколение, но мэтры. Они плодотворно и много работают, и их имена известны и неоднократно звучат на выставочных площадках Москвы, С.-Петербурга и за рубежом. В разное время они были инициаторами таких громких выставок в Махачкале, как «Тотальная каллиграфия» М. Кажлаева в Музее искусств Дагестана, 1999 г., выставки-акции «Контрацепция» — в ВЗ СХ Дагестана, 1994-й — год памяти зверски убитого лидера-художника Эдуарда Путерброта. Самостоятельно и практически без поддержки они выставлялись на крупных московских площадках — в Манеже, ЦДХ, Центре Гете, Третьяковской галерее, галерее «А-3», Музее народов Востока.

Именно художники в середине 90-х годов, когда в Махачкале начался творческий бум, поддержали и помогли провести новые, интересные и перспективные проекты. Это были молодежная выставка «AЛAMAT», конкурсная выставка среди профессионалов «Золотой штрих», фестиваль моды «Кавказский стиль» и др. Они поддержали авторитетом и делом, помогли встать на ноги многим инициативам. Все эти проекты имеют продолжение и сегодня, но, к сожалению, от их творческой принципиальности и новаторства осталась только привычка «ежегодника», превратившись потихоньку в провинциальную тусовку, оставив публику наедине с мыслью «где же истинное искусство, каково оно?» И опять проблема «разобщенности». Ведь не для кого не секрет, что в деле высокого искусства массы все же надо образовывать и направлять, желательно профессионально. А наши доморощенные «советские» искусствоведы с наступлением новых времен самоустранились, за дело брались люди либо слабо подготовленные, либо, что чаще и хуже, беспринципные и меркантильные. И пока катило все без разбору и отбору, и много воды утекло, пока все поняли, что выставка — это не просто картинки развесить, это профессиональное решение, концепт, от которого зависит не только судьба художника, но и в целом ситуация, и тогда творческий процесс, настоящий, а не мнимый, часто остается сегодня предоставленным самому себе.

И если бы к имеющейся у нас неплохой базе: Музею искусств, Союзу художников, Художественному училищу, Институту культуры с УГФ, художественным частным студиям и школам добавить пару галерей, то уж тогда с меньшим усердием обществу пришлось бы доказывать необходимость искусства и культуры. И только через свое национальное (понимаемое и поддерживаемое) мы станем цивилизованной частью мира, а не какой-нибудь «тьмутараканью».