Техники власти
 

В Беларуси любой значимый вопрос является политическим. Но не в том смысле, что решение принимается в процессе общественного обсуждения и соглашения^[1], а потому что оно принимается единолично президентом. Поэтому возможность существования и характерные особенности художественных практик также вольно или невольно являются политическим вопросом.

Однако белорусская власть только на первый взгляд представляет собой монолитный и даже персонифицированный государственный аппарат. При более детальном рассмотрении понимаешь, что это мозаичное образование. Чтобы это ощутить, достаточно посмотреть, как устроено городское пространство Минска, где стерильные проспекты, застроенные сталинским ампиром, пересекают переулки, заполненные казино и отелями, которые сложно соотнести с властной квазисоциалистической идеологией и риторикой. Городское пространство разделяется на зоны, внутри которых власть создает и поддерживает специфический режим дисциплины, то есть систему легитимных возможностей и невозможностей. Закономерно, что наиболее символически нагруженные для власти зоны времени-пространства предоставляют меньше всего возможностей для спонтанных действий граждан; там царит строжайшая дисциплина. Примером сверхнормированных зон могут служить городские публичные пространства в период проводимых властью ритуалов (например, выборов или праздничных парадов).

Границы и режимы разных зон зачастую неявны и нигде не зафиксированы. Они актуализируются лишь в момент их нарушения. Примером такой актуализации могут служить как политические, так и художественные акции, не санкционированные властями. Так, во время акции «Личный монумент» художник Михаил Гулин последовательно пересек несколько таких городских зон вместе с инсталляцией, состоящей из разноцветных кубов. Как только он пересек границу Октябрьской площади (центральная площадь Минска), он тут же был арестован. Аналогичные ситуации повторяются из года в год во время политических акций, которые всегда имеют четко очерченную траекторию, проходящую за пределами символических зон власти.

Любопытная попытка гражданского присвоения центральных площадей города была предпринята несколько лет назад, когда активисты и горожане связывались через социальные сети и выходили на спонтанные «молчаливые акции протеста» без предводителей и лозунгов. Единственным концептуальным наполнением акций было молчание и периодические аплодисменты, которые маркировали несогласие с властью через саркастический жест субверсивной аффирмации. Из этого следует, впрочем, один интересный вывод — что политическая жизнь в Беларуси бинарна: ты можешь быть либо «за» (пассивность — это тоже «за»), либо «против». Более тонких различий — хотя бы посредством лозунгов в среде тех, кто против, — никто не проводил. Впрочем, власти достаточно быстро научились пресекать подобные политические флешмобы.

С другой стороны, за пределами символических зон репрезентации власти (хотя и вплотную к ним) медленно, но верно вырастает на деньги восточных инвесторов капиталистический мегаполис средней руки с другими дисциплинарными нормами. Мозаичность городских пространств иллюстрирует переходное состояние страны в целом — от советского прошлого через «социально-ориентированное белорусское чудо» к обыкновенному капитализму.

Несмотря на призрак капитализма, который маячит на белорусском горизонте, власть (в первую очередь благодаря ее персонифицированному характеру) в своих техниках управления остается весьма консервативной, приближаясь к тому, что Фуко назвал дисциплинарным обществом. В соответствии с идеей Фуко, зонирование является одной из технологий власти; своего расцвета оно достигло в начале ХХ века. Фуко рассматривал дисциплинарные зоны как средство организации эффективного производства товаров (фабрики и заводы) и субъективностей (тюрьмы, школы и т.п.). В белорусской ситуации дисциплинарные зоны также могут производить исключительно символический продукт — например, создавать симулякр властной легитимности посредством идеологически выверенных городских пространств.

По версии Фуко, дисциплинарные общества со второй половины ХХ века переживают кризис, ввиду того что «появляется все больше людей, которые дисциплине не поддаются»^[2]. Речь идет о том, что дисциплинарная организация общества неспособна справиться с гетерогенными сообществами. Белорусские власти предпочитают преодолевать социальную гетерономию радикально — любые нарушители дисциплины (например, гражданские и художественные активисты) мгновенно выпадают из легитимной жизни общества, становясь своего рода homines sacri Джорджо Агамбена и лишаясь правовой защиты.

Техники белорусской власти не стоит сводить лишь к силовым проявлениям (хотя по численности полиции на душу населения Беларусь занимает одно из первых мест в мире). Не менее эффективным средством манипулирования населением является внедрение в социальную реальность страхов и фобий. Власть использует их как средство мобилизации населения и для «внесения страсти» в симуляцию политики. Страхи и фобии оказываются гораздо действеннее чем, например, «Идеология государства», которая с недавних пор преподается в школах и университетах вместо дисциплины «Мировая художественная культура». В результате у запуганных человеческих масс возникает своеобразная негативная солидарность, основанная не на общих чаяниях, а на индивидуальном отчаянии.

Любой дисциплинарный режим объясняет свое существование общественной полезностью — лишь соблюдая дисциплину, общество может оставаться эффективным, производительным и гармоничным. В этом смысле нарушители дисциплины — это в первую очередь вредители, подрывающие эффективность и общую гармонию. Белорусская власть в борьбе с «вредителями» не оригинальна. Показателен один из последних случаев, когда был объявлен экстремистским альбом «Пресс-фото Беларуси-2011», в результате чего партия каталогов, отпечатанная за пределами Беларуси, была задержана на таможне. Власть, пользуясь своим излюбленным приемом — размытостью правовых формулировок, — вернула в правовое поле старое слово «экстремизм» и использовала его применительно к художественной продукции.

Карго-арт
 

У белорусского дисциплинарного общества присутствует родовая связь с определенным типом культурных практик — своеобразным Gesamtkunstwerk, — а именно с доставшимися в наследство от СССР массовыми культурными и художественными мероприятиями, во время которых в тотальных инсталляциях военных парадов и празднований происходит слияние народных масс. И это вполне в духе дисциплинарной власти. Ведь что такое дисциплинарное общество, как не общество, организующее людей в пространстве и времени? Посредством подобных ритуальных художественных практик власть дает массам выразить себя, а не реализовать свои права. То есть создается некоторая суррогатная краткосрочная солидарность, которая вырывает человека из пронизанной тревогой индивидуальной повседневности.

Однако переходный характер политического режима вносит изменения во взаимоотношения власти и художественных практик. Последний год мы видели активные попытки власти присвоить другой тип художественных практик — современное искусство. В результате возник достаточно специфичный белорусский феномен, который вполне правомерно можно назвать карго-артом — название отсылает к карго-культу, существовавшему на протяжении XX века на некоторых островах Океании.

Смысл карго-культа заключается не просто в абсурдном поклонении объектам более развитой культуры: например, грузовому самолету. На деле поклоняющиеся рассчитывали посредством выполнения ряда ритуалов получить «божью благодать» — груз-карго. Меланезийцы верили, что если повторить действия американских пилотов и работников аэродромов, то в итоге самолет сбросит груз и для них. Поэтому для ритуальной симуляции строились целые посадочные полосы и диспетчерские вышки из тростника. Карго-арт в белорусском контексте — это такое же желание, выполнив ритуальные действия, получить некое «карго». И здесь этой симуляцией оказываются символические практики западных обществ, в том числе современное искусство. Символическое «карго», к которому в данном случае стремятся власти, — это легитимация белорусского режима в мировом контексте.

В качестве примера подобного карго-арта можно привести состоявшуюся в конце

2012 года 1-ю Минскую триеннале современного искусства. Одним из наиболее показательных примеров того, как смешиваются разные техники власти, может служить тот факт, что на выставку современного искусства, которое развивается в фукольдианском обществе контроля и является «излишком свободы» этой техники власти, вход осуществлялся через металлоискатели и под надзором милиции. Разделение на зоны и присутствие тех, кто обеспечивает специфическую дисциплину, отсылает к упоминаемому выше дисциплинарному обществу. Другим недавним примером стал призыв-приказ президента Александра Лукашенко сделать выставку современного искусства к Чемпионату мира по хоккею, который пройдет в Минске в 2014 году. Процесс создания и результат этого проекта можно предсказать уже сейчас.

Пространство независимого искусства
 

В зазоре между пространственными и ментальными властными линиями образовалось пространство независимого искусства. Факт существования в авторитарной Беларуси независимого современного искусства не в последнюю очередь обусловлен тем обстоятельством, что власть не считывает смыслы, циркулирующие внутри художественного сообщества. То есть, не понимая языка, на котором современное искусство критикует ее, власть не фиксирует нарушение установленной дисциплины. Так в Беларуси появилась своеобразная «траектория ускользания» современного искусства.

С другой стороны, само художественное сообщество до недавнего времени не стремилось выходить в публичное пространство, вполне довольствуясь создавшимся положением. Как и в случае Украины, внутри художественного сообщества существовала «коммунитарность от нехватки» (Н. Кадан), которая работает так же, как в ситуации кораблекрушения — только собравшись вместе, невзирая на различия интересов и взглядов, уцелевшие могут выжить. Таким образом независимое искусство могло существовать в отсутствие активных выставочных площадок, институций, дотаций государства и рынка произведений искусства.

Существование в замкнутом пространстве чревато сразу несколькими последствиями — во-первых, оно ведет к утрате контакта с внешним миром. Бросается в глаза разрыв между художественной средой и культурным потребителем, который в итоге привел к радикальной постановке вопроса: «А есть ли адекватное нашему времени и контексту белорусское современное искусство?» И эта проблема раз за разом поднималась и в текстах, и, собственно, в работах художников. Вместе с тем речь идет не только об изоляции искусства от культурного потребителя, но и об утрате интеллектуального диалога. На протяжении достаточно длительного времени художественное сообщество никак не соотносилось с актуальными философскими и культурными практиками, полагаясь скорее на неотрефлексированную «чуйку». Авторская позиция заменялась авторскими терзаниями в ограниченном пространстве художественной сферы. Предельная чувствительность к внешнему контексту, которая является необходимым и достаточным условием современного искусства, подменялась нарциссическими рефлексиями.

К счастью, описанная выше ситуация изоляции за последние несколько лет изменилась — в первую очередь благодаря налаживанию международных контактов, обмену опытом и набирающими обороты образовательными инициативами в сфере современного искусства. Однако не приходится сомневаться, что все выставочные площадки и инициативы находятся под наблюдением властей и, по сути, представляют собой санкционированный «излишек свободы», который в случае необходимости может быть быстро ликвидирован.

***

Непростое положение толкает белорусскую власть не только к хаотичным метаниям во внешней и внутренней политике, но и к поиску новых способов легитимации и позиционирования себя за пределами Беларуси, в том числе посредством присвоения практик и символического капитала современного искусства. Зная анахроничность и неразборчивость госаппарата, можно предположить, что в ближайшее время нас ждут помпезные «славянские базары» от искусства и «заигрывание» с независимыми агентами, к которым необходимо относиться весьма настороженно.

Примечания

1. ^ Политика в ее демократическом понимании отчуждена от белорусского общества. Подробнее об этом см.: Шпарага О. Отчужденное общество в центре Европы // http://artaktivist.org/otchuzhdennoe-obshhestvo-v-centre-evropy/.
2. ^ Фуко М. Дисциплинарное общество в кризисе// Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. Ч.1. М.: Праксис, 2002. С. 320.