Конец десятилетия настиг нас быстрее, чем кто-либо мог ожидать. Одно из объяснений этому в том, что миллениум завершился в Чехии уже в 1989 году. То, что происходило после этой даты, — уже другая эпоха.

Последнее поколение, пришедшее в жизнь при старом порядке и ставшее своего рода мостом в будущее, ярче всего проявило себя в творчестве группы художников «Твердоглавых». Их искусство выполнило на локальной сцене роль проводника постмодернистских тенденций, но со многих точек зрения творчество этих художников несло в себе и реакционные черты: в нем остались законсервированы многие особенности чешского искусства еще начала XX века. Проходящая ныне в Праге выставка этих художников похожа на экспозицию живописи далекой исторической эпохи. Только лишь некоторые члены этой группы — Петр Никль, Франтишек Скала и Иржи Давид оказались способными адаптироваться к новой ситуации и сохранить открытость к изменениям и динамике.

Период медленного течения времени сменился после 1989 года бешеной динамикой перемен. Чешское искусство вынуждено было за несколько лет пройти путь, который западное искусство проходило тридцатилетие. Реклама, поп-культура, киноиндустрия, телевидение, Интернет, промышленный дизайн — все это ворвалось в художественную среду, которая ранее знала лишь станковую живопись и фигуративную скульптуру. Кажется, что реклама, кинофильмы и телевидение «крадут» искусство у художников или по меньшей мере отчуждают от него публику.

Ситуация прекрасно схвачена в неосуществленном проекте Для Венецианской биеннале молодым художником Давидом Черни. В его скульптурной инсталляции «Художественный грабеж» группа жуликов, преследуемая полицией, пытается украсть живописное полотно. Причем само это произведение есть, собственно говоря, трехмерная реплика, позаимствованная из какого-нибудь голливудского фильма. Поскольку же скульптура серого цвета, мы не можем сказать, на что похоже живописное полотно: искусство, в сущности, не имеет в этом случае никакого значения. Что важно, так это действие, напряжение, нечто, что мы не можем получить от станковой живописи. С точки зрения художника, это единственный способ привнести действие обратно в искусство.

Искусство XX века — это героический проект. Но с концом столетия от героизма не осталось и следа. Искусство авангарда некогда было способно шокировать аудиторию, некогда оно воспринималось с усмешкой и недоумением или же — провоцировало репрессии и преследования. Ныне же искусство это принято — принято с полным равнодушием. Чешское искусство эта ситуация сильно «ушибла». В целях самозащиты художник обратился к самому себе, к сфере сугубо интимных проблем, к герметическому художественному языку. Оппозицией этим тенденциям может считаться шумное и экстравертное искусство Петра Шурувки. Оно сформировалось в Остраве, большом индустриальном городе, где люди, природа и искусство вынуждены быть сильными и выносливыми, чтобы выжить.

В сущности, говорить о чешской ситуации как о самостоятельном феномене не вполне оправданно. Ведь, пожалуй, наиболее значимым изменением последнего десятилетия было то, что мы преодолели место, вышли за его пределы, мы ныне — часть некоего большого целою. Даже если национальные чувства способны еще воздействовать на искусство и его оценки, результаты этого выглядят все более нелепыми. Мы нуждаемся в том, чтобы соразмерять нас со всем миром, а не упираться взглядом на клаустрофобичную и замкнутую локальную сцену.

Есть в художественной жизни 90-х еще одна симптоматичная тенденция — это исчезновение сильного художественного сообщества. После 1989 года, сразу же после преобразований, мы стали свидетелями многочисленных групповых выставок и событий, организованных самими художниками и для самих себя. Сегодня в Праге нет ни одной галереи, которую бы содержали художники. 90-е — и это универсальная тенденция — уже не эпоха групповых выставок. У нас нет больше общей эстетики, у нас нет более общего языка. Как к этому относиться? Как к чему-то негативному? Искусство уже не навязывает тебе общей судьбы. А для нас это значит свободу!