Дорогие коллеги!

Вы попросили меня высказать свое суждение о последней декаде уходящего века и о том, как воспринималась Россия в это десятилетие. Задача эта достаточно трудна, поскольку, к сожалению, слишком много наших надежд на продолжение сотрудничества и развитие взаимопонимания не осуществилось. Но я ценю оказанное мне внимание и охотно отзываюсь на ваше предложение. В 1990-е годы проникновение русской культуры сюда, в Соединенные Штаты, было совсем незначительным: мало чему удалось преодолеть барьер капиталистической незаинтересованности. Культурная индустрия превращала некоторых россиян в знаменитостей, будь то конькобежцы или тенниссисты. В мире искусства немногие русские получили признание, и их творчество расценивалось в рамках их собственной интеграционной устремленности. Балетные труппы, певческие ансамбли и русские цирковые коллективы совершали турне по городам Соединенных Штатов, зарабатывая конвертируемую валюту в довольно внушительных суммах. Много высококвалифицированных специалистов перебрались из России в американские университеты. Однако в Соединенных Штатах почти ничего не знают о том, что происходит в культурной жизни постсоветской России — это не становится здесь предметом обсуждений или темами выступлений. Типично это даже для университетских кругов. С распадом Советского Союза сошла на нет обусловленная холодной войной конъюнктура, что привело к свертыванию финансирования научных исследований в области русской и советской культуры. Дошло до того, что, сколь это ни прискорбно, были закрыты некоторые отделения русской литературы (как это случилось в Корнуэльском университете, где я работаю). Преподавателей же, не подлежащих увольнению, перевели на отделение сравнительного литературоведения. Студенты же, в русофильские годы перестройки и гласности рвавшиеся изучать русский язык, оказались теперь без учебных программ.

С окончанием периода холодной войны на Западе стало принято говорить о глобализации культуры. И это в равной мере присуще как сторонникам этого процесса, так и его оппонентам. Для проглобалистов это означает появление на мировом рынке совершенно нового типа культурной продукции: эклектичной «всемирной музыки», региональных программ для MTV, отделов импортных товаров в сети розничных магазинов, если привести несколько наиболее показательных примеров. Однако (за исключением кварталов, где проживают иммигранты) ни в одной из новых отраслей культурной индустрии русская продукция не добилась значительных успехов. Что же касается стратегии антиглобалистов, ведущих борьбу против культурного империализма США (заглушающего голос независимых деятелей культуры как в Америке, так и повсюду), то и она тоже носит глобальный характер. Кампании антиглобалистов в защиту локальной культурной продукции от глобальной гомогенизации происходят в глобальном публичном пространстве, а потому мало чем отличаются от проглобалистов.

Однако чего, собственно, мы лишились? Замечательной современной русской прозы? Русских фильмов, продолжающих славную традицию Тарковского и Сокурова? А существует ли все это? Правда ли, что проблема состоит лишь в том, что затруднен доступ к их интернациональной дистрибьюции? Или же по существу дело заключается в другом — в том, как финансируется сфера культуры в постсоветской России, переживающей экономические трудности? Если государство не оказывает поддержки деятелям культуры, то, значит, культурная продукция попадает в зависимость от покровительства «новых русских»? Но ведь в сферу их интересов входит лишь искусство, которое прославляет их и выражает их не бесспорные художественные вкусы? В связи с этим мне вспоминаются ужасающие в эстетическом плане сооружения в центре Москвы, связанные с деятельностью Церетели. Как прискорбно, что после ликвидации контроля над сферой культуры со стороны государства в России продолжает существовать традиция низкопоклонства перед сильными мира сего!

Самое поразительное культурное различие между Востоком и Западом в постсоветский период можно проследить на примере понятия, которое также стало предметом острых политических разногласий. Я имею в виду национализм. В то время как в целом на Западе (в частности, в Соединенных Штатах) национальные художественные формы были поставлены под сомнение, в бывших социалистических странах национализм имеет несомненный культурный резонанс. А это, признаюсь, мне трудно понять. Возможно, это обусловлено различием путей формирования гражданского общества. Позвольте мне высказать свою точку зрения на этот счет. Соединенные Штаты, их гражданское общество лишено этнической идентичности. И это окончательно состоялось в 1990-е годы. В наиболее экономически и политически развитых регионах страны любая этническая группа представляет собой меньшинство, ни одна из них не имеет неоспоримого права господствовать над другими. В настоящее время я живу в Нью-Йорке. Редко когда мне попадается водитель такси, для которого английский язык — родной, примерно один случай из двадцати поездок А в метро в часы пик — многоязыкая разноголосица и разнообразие человеческих типов: индийские, иудейские и исламские головные уборы, множество карибских диалектов и вполне возможно услышать речь выходцев из Северной или Южной Азии. «Национальная» культура Соединенных Штатов -это этнический гибрид. И в университетах мы стремимся представить студентам все ее многообразие. Были отменены обязательные традиционные занятия по литературе и искусству в русле европейско-американского «канона», который в прошлом мы и воспринимали как национальную культуру. Мы -левые интеллектуалы — выступали за эти преобразования, поскольку видели в том противоядие от расовых и этнических предрассудков, которые представляли собой самую большую угрозу американскому гражданскому обществу. Интеллигенция правых взглядов (включая правых представителей церкви) объявила тогда нам культурную войну, реакционеры хотели сохранить идею превосходства белой расы, европейско-христианского культурного наследия. Если бы в таком культурном противоборстве победу одержали правые, это могло повлечь за собой разрушение американского гражданского общества, окончательный его раскол на этнические гетто, где царили бы взаимная ненависть и насилие. Подобная перспектива вызывала естественный ужас, и эти умонастроения вызревали не только в университетской среде, но и охватили все общество. Поэтому можно с полным правом утверждать, что Соединенные Штаты восприняли события в Сербии как проекцию своих ночных кошмаров. Ведь, по сути, у нас самих существовала угроза балканизации. С точки зрения психоанализа, подобное можно назвать трансфером, и, быть может, такое объяснение даст вам возможность понять, почему в Соединенных Штатах левые были так нерасположены к открытым выступлениям против очевидно преступных бомбардировок НАТО. При имевшемся раскладе возникновение этнических границ воспринималось как неприемлемое в Соединенных Штатах, где этническое многообразие было неотъемлемо внедрено во все структуры общественной и политической жизни. Еще американский президент Вудро Вильсон после последовавшим за первой мировой войной распадом Австро-Венгерской империи предложил Балканам в качестве решения стоящих перед ними проблем создание этнически идентифицированных национальных государств. Важно припомнить, в каком контексте было сделано это предложение. Политику национального самоопределения Вильсон рассматривал главным образом в качестве альтернативы политическому объединению народных масс на классовой основе. Большевистская революция угрожала Версальскому мирному договору, поскольку провозглашаемое наступление на классовых врагов воспринималось как большая опасность в буржуазной Европе и на Западе. Вместе с тем вильсоновская концепция национального самоопределения отнюдь не подразумевала этнически чистых государств. Скорее, в соответствии с американским опытом сложившиеся территориальные общности рассматривались как национальные государства, национальная культура которых могла определяться через господствующую этническую группу. В то же время она была обязана уважать права национальных меньшинств — защита прав меньшинствам гарантировалась в законе о создании национального государства.

В конце двадцатого века передвижение людей и смешение народов — процесс неизбежный. Политика идентичности (включая этническую идентичность) является симптомом этой ситуации, а не ее полярным Другим. Однако же в действительности люди лишены подлинной свободы перемещения, динамика которого осуществляется в экономическом ландшафте и определяется неуправляемой глобальной капиталистической экспансией. Что же касается русской культуры в 1990-е годы, у меня сложилось прочное убеждение, что она становится все более изолированной. Причину же этого я вижу в жестко антидемократической форме внедрения капитализма в России. Исходным моментом здесь явилась обвальная девальвации рубля, породившая социальную незащищенность самых широких социальных слоев, включая интеллигенцию и людей искусства. А потому равный культурный обмен становится невозможным.

 

Перевод с английского ЛЮДМИЛОЙ БУРМИСТРОВОЙ