Среди тех занятий, которым мы с энтузиазмом или безразличием предаемся день ото дня, по-настоящему расшевелить нас может лишь неустанный поиск нового образа жизни. Эстетика и прочие теоретические дисциплины в который раз доказали свою вопиющую несостоятельность, а потому заслуживают нашего величайшего презрения. В этой связи представляется необходимым обрисовать те направления исследований, которые бы в полной мере отвечали требованиям момента, и здесь я прежде всего имею в виду наблюдение за случайными или, наоборот, предсказуемыми процессами, происходящими в пространстве наших улиц.

Слово психогеография, предложенное одним неграмотным кабилом в качестве общего термина для обозначения тех феноменов, изучению которых я и несколько моих друзей посвятили лето 1953 г., кажется мне в этом смысле довольно удачным. Оно не противоречит материалистической точке зрения, согласно которой наше мышление и существование обусловлены объективной реальностью. Предметом собственно географии является определяющее влияние природных сил (состав почв, особенности климата и пр.) на экономическую структуру общества и, соответственно, на то представление, которое это общество может иметь об окружающем его мире. Задачей же психогеографии должно стать изучение общих законов, согласно которым пространство, организованное сознательно или нет, воздействует на эмоции и поведение людей. Соответственно, эпитет психогеографический — не без удовлетворения отметим его приятную неопределенность — может быть применен к тем открытиям, которые готовит нам этот тип исследований, к их влиянию на мир человеческих чувств или, если взять еще шире, к любой ситуации или образу действий, которые по сути своей так или иначе с этими открытиями связаны.

Хорошо известно, что пустыня обычно располагает к монотеизму — так почему должен казаться алогичным или лишенным интереса тот факт, что район Парижа между площадью Контрэскарп и улицей Арбале формирует у людей тягу к атеизму, усиливает забывчивость и приводит к расстройству устоявшихся привычек?

К понятию утилитарности следует подходить исторически. Так, перепланировка городов при Второй империи была обусловлена стремлением властей иметь как можно больше свободного места для передвижения войск и использования артиллерии против бунтовщиков. Однако, если взглянуть на проблему иначе, кроме как глазами полицейского, пекущегося о полноте контроля, то османновский^[1] Париж будет выглядеть творением идиота, полным шума и ярости, но абсолютно лишенным смысла. Что же до нынешнихпроектировщиков, то их прежде всего заботит беспрепятственное движение автомобилей, число которых растет с головокружительной быстротой. Можно с полным основанием предположить, что ориентирами для градостроителей будущего станут не менее утилитарные соображения — а это, в свою очередь, повышает интерес к возможностям психогеографии.

Нынешнее изобилие частных автомашин есть не что иное, как результат постоянной пропаганды, посредством которой производитель-капиталист пытается внушить людям — и, признаем, добивается в этом ошеломительного успеха, — будто обладание автомобилем является одной из тех привилегий, которые общество отводит лишь избранным своим членам. (Однако неуправляемый прогресс, как правило, уничтожает сам себя: до чего же приятно слышать, как префект парижской полиции призывает автомобилистов пользоваться общественным транспортом!)

Все мы хорошо знаем, с какой яростью большинство людей, лишенных привилегий, готовы отстаивать свои жалкие преимущества. Исполненная пафоса иллюзия привилегированности, как правило, вдохновляется при этом представлением о счастье, господствующем ныне в буржуазной среде и опирающемся на отлаженную машину рекламы, где отыщется место и для эстетических идей Мальро, и для слоганов «Кока-колы», — представлением, скорейшего банкротства которого следует добиваться неустанно и всеми доступными средствами.

К основным из этих средств относится, несомненно, систематическое претворение в жизнь нескончаемого множества провокационных замыслов, нацеленных на превращение всей нашей жизни в захватывающую игру, а также последовательное обесценивание индустрии традиционных развлечений, за исключением, разумеется, тех, которые могут сделать городскую среду более привлекательной. Самое сложное в данном случае — это посредством внешне бредовых практик обеспечить совершенно серьезную и реальную привлекательность новых идей для стороннего человека. Для достижения этой цели может подойти и умелое использование привычных средств коммуникации, однако внезапное устранение от общения или же поступки, способные самым решительным образом обмануть ожидания приверженцев традиционных средств сообщения, могут при изрядной экономии средств создать ту самую атмосферу дискомфорта, которая идеально подходит для введения в обиход принципиально новых представлений об удовольствии.

Убежденность в том, что для формирования заданного комплекса переживаний достаточно всего лишь правильно понимать ситуацию и неукоснительно соблюдать ряд заранее оговоренных правил, лежит у истоков «Психогеографической игры недели», которую не без некоторого юмора предложил своим читателям журнал «Потлач» (№ 1):

«В зависимости от того, чего вы хотите добиться, выберите страну, более или менее населенный город, более или менее оживленную улицу. Постройте дом. Оборудуйте его всем необходимым. Оптимально используйте как внутреннюю отделку, так и окружающий ландшафт. Задайте время года и время суток. Соберите подходящих для вашей цели людей, подберите соответствующую музыку и напитки по желанию. Освещение комнат и темы для разговора также должны отвечать поставленной задаче, равно как погода или воспоминания, которые вы хотели бы сохранить об этом вечере. Если все расчеты были верны, полученный результат должен соответствовать вашим требованиям».

Необходимо неустанно наводнять рынок идей (даже если в настоящий момент о его существовании можно говорить лишь с известными оговорками) настоящей лавиной желаний, реализовать которые было бессильно старое общественное устройство, но отнюдь не наш современник, пусть и с минимальным набором имеющихся у него средств. Соответственно, едва ли не политическим интересом становится как можно более гласное противопоставление этих желаний тем элементарным потребностям, что неустанно пережевываются в кинофильмах или психологических романах наподобие книжонок старого писаки Мориака. («В обществе, основанном на бедности, товары худшего качества неизбежно потребляются большим количеством людей», — объяснял Маркс бедняге Прудону.)

Мечты о царстве всеобщего изобилия могут быть реализованы лишь путем революционного преобразования всего мира, снизу доверху. Внезапно зарождающийся посреди улицы островок совершенно иного настроения, очевидное наличие в городе зон разного психического климата, наименее утомительная дорога (вовсе не связанная с удобством ландшафта), которую сами собой выбирают наши ноги во время бесцельных прогулок, наконец, привлекательный или отталкивающий характер каких-то мест — всего этого мы попросту не замечаем или же не хотим разглядеть за этими феноменами их конкретных причин. Люди обычно отдают себе отчет в том, что одни районы города нагоняют на них тоску, а другие улучшают настроение. Однако чаще всего они объясняют это себе тем, что на красивые улицы просто приятно смотреть, а трущобы вызывают депрессию — и точка. На самом же деле разнообразие возможных сочетаний и вариаций психоэмоционального климата (которое можно сравнить с бесконечным множеством химических соединений, получаемых при смешивании ограниченного числа чистых элементов) способно пробудить в нас столь же сложные и не похожие друг на друга чувства, как и любое другое зрелище. Первая же попытка взглянуть на проблему, освободившись от навязчивых стереотипов, покажет нам, что влияние различных кварталов города на человека ни количественно, ни качественно не сводится лишь к архитектурному стилю зданий, ни, тем более, к удобству жизни внутри них.

Сказанное выше подводит нас к необходимости исследовать особенности городской планировки в тесной связи с теми чувствами, которые они вызывают у человека. Поначалу, однако, такие разыскания могут породить лишь абстрактные гипотезы, и наша задача — неустанно корректировать их с помощью новых опытов, беспощадной критики и самокритики. Некоторые картины Кирико (а в основе их, несомненно, лежат архитектурные по своей природе впечатления) обладают способностью словно бы отражаться на вдохновившие их объекты внешнего мира, изменяя их и становясь своего рода чертежами или моделями этих зданий — а значит, однажды все тревожные кварталы и аркады мира смогут подхватить очарование этих работ и воплотить его в реальности.

С красотой карт парижского метро могут сравниться разве два пейзажа Клода Лоррена с изображением гавани на закате дня — они выставлены в Лувре и за окном им противостоят совсем иные городские картины. Говоря здесь о красоте, я, разумеется, имею в виду не пластическую красоту, поскольку новая красота может быть только красотой ситуаций, а всего лишь не оставляющее равнодушным отображение — и у Лоррена, и на картах — всей суммы возможных влияний местности на человека.

Среди множества более сложных способов воздействия на окружающую среду именно обновленная картография более всего подходит для немедленного использования. Изготовление психогеографических карт или внесение изменений в карты существующие — например, более или менее произвольная подмена одного района другим, — способно пролить свет на природу тех путешествий, которыми руководит даже не закон случайности, а властная потребность противостоять привычным в данном случае побудительным мотивам (совокупность которых обозначается обыкновенно словом «туризм», и этот «опиум для народа» вызывает у нас такое же отвращение, как спорт или приобретение товаров в рассрочку). Так, один знакомый рассказывал мне недавно, как он путешествовал по горам Гарца, в Германии, строго следуя при этом линиям карты Лондона. Конечно, эта игра выглядит детской забавой по сравнению с теми возможностями по тотальному переустройству городской архитектуры и планировки, которые вскоре откроются для каждого. Пока же можно выделить несколько частичных и, соответственно, не столь сложных практик, начиная с элементарного перемещения привычных нам декораций в места, где мы совсем не ожидали бы их увидеть.

Так, в предыдущем номере этого журнала^[2] Мариен предложил, дождавшись окончания бездумной траты глобальных ресурсов человечества на задуманные неизвестно кем предприятия, собрать все конные статуи мира на одном гигантском пустыре. Случайные прохожие — а будущее по праву принадлежит им — смогут по достоинству оценить этот ирреальный кавалерийский эскадрон, который можно будет даже посвятить памяти величайших палачей человеческой истории, от Тамерлана до Риджуэя^[3]. Кстати, в этом проекте также реализуется и одно из основных требований нынешнего поколения: воспитательная ценность.

На самом деле ничего подобного ожидать не приходится до тех пор, пока действующие в истории массы не осознают истинную сущность навязанных им сегодня условий существования во всех сферах жизни и не овладеют практическими средствами их изменения.

«Воображаемое — это то, что стремится стать реальностью», -сказал один писатель, имя которого по мере его примечательной умственной деградации постепенно стерлось у меня из памяти. Невольная узость такого взгляда является вместе с тем своего рода лакмусовой бумажкой, способной обнажить фарсовый характер всех предшествующих революций в искусстве: все, что стремится остаться нереальным, есть лишь пустая болтовня.

В жизни мы встречаем как веские причины для полного упадка духа, так и бесчисленное количество более или менее вульгарных развлечений и наград, и как распорядиться ими, зависит только от нас. Не проходит и года, чтобы кто-нибудь из дорогих нам людей не расписался в полном своем бессилии, так и не сумев воспользоваться представившимися ему возможностями. Вражеский лагерь, в который переходят такие капитулянты, по природе своей обрекает людей на беспросветную тупость. Он насчитывает уже миллионы таких глупцов, и пополнение их рядов несколькими новичками не меняет дела. Основным признаком моральной ущербности для нас остается терпимость, в каких бы формах она ни проявлялась.

Сентябрь 1955

 

Перевод СЕРГЕЯ ДУБИНА

Примечания

1. ^ Барон Османн, Жорж (1809-1891) — префект Парижа, руководил капитальными работами по переустройству города.
2. ^ Текст был опубликован в журнале «Les levres nues», основанном бельгийским сюрреалистом и анархистом Марселем Мариеном (1920-1993).
3. ^ Риджуэй, Мэтью (1895- ?) — американский генерал, командовал войсками США в Корее (1951-1952).