Процедура, являющаяся одной из важнейших составных частей системы (современного) искусства. Объединяет по крайней мере три компоненты:

— символическую;

— экономическую;

— дискурсивную.

Процедура вернисажа присуща и музейной, и галерейной практике. Но поскольку музеи у нас не имеют отношения к современному (contemporary) искусству, а последнее — к музеям, то ограничимся в данном случае галерейными вернисажами.

1. Символическая значимость вернисажа, пожалуй, наиболее очевидна. Это символика традиции — как в историческом понимании, так и в актуализированном (то есть как символика коммуникации). Первостепенность символической составляющей вернисажа объясняет то, почему посещение выставки публикой ограничивается несколькими часами вернисажного вечера. Вернисаж востребует именно эту символичность присутствия и символичность единения. За его (вернисажа) пределами посетитель востребуется уже как зритель и покупатель («не-символично», вернее, не только и не столько символично), следовательно, количество зрителя стремится к нулю (современное искусство нигде не требует своего «созерцания» в классическом смысле этого понятия; у нас его еще и не покупают).

2. Об экономической значимости современного искусства (в России) следует говорить в сослагательном наклонении. Поэтому экономика искусства присутствует в своем символическом выражении — как оперирование символическими ценностями (символическим капиталом). В этом отношении можно сказать, что и современное искусство вообще, и вернисаж в частности принадлежат сфере «символического капитализма» (в том числе и как «только» символического, вне упорядочения конкретными социально-экономическими механизмами). В данном случае «экономичность» вернисажа исчерпывается конструированием или даже симулированием паблисити, индекса цитирования (упоминания), «раскрутки» в СМИ и т. п. (По сути, две выделенные выше компоненты — экономическую и символическую — можно рассматривать как две оси единого «искусственного капитализма».) Отметим еще один аспект нашего «символического капитализма» — он позволит объяснить, почему именно в Москве находится большинство галерей и, следовательно, проходит самое большое количество вернисажей. Итак, в настоящее время Москва — это «черный рынок власти», то есть место, в/на котором власть меняется на деньги (и наоборот) по самому выгодном)' курсу (поэтому здесь и «крутится» большинство российских денег). Соответственно, именно в Москве деятелю современного искусства можно обменять свой символический капитал на внимание СМИ (это внимание — субститут власти) с наибольшей выгодой. Москва — это место, где сосредоточено наибольшее количество политической власти (поэтому сюда устремляются деньги) и не меньшее количество символической власти — СМИ и т. п., — поэтому сюда устремляется и «символический капитал».

3. Дискурсивную составляющую вернисажа невольно, но точно описывает следующее банальное суждение, стремящееся быть «критическим»: «На вернисаже все стоят спиной к искусству и только болтают друг с другом». Но, во-первых, произведение современного искусства и не требует, чтобы его благоговейно созерцали (см. выше). Во-вторых, «произведение современного искусства (СИ)» с трудом (или вообще не-) отличимо от «речи о произведении СИ», а «создатель СИ» с трудом отличим от «зрителя/потребителя СИ». И причина этому — не пресловутая «замкнутость», «эзотеричность», «никому-не-нужность» современного искусства, а то, что произведение СИ ЗАДАЕТСЯ дискурсом о СИ. Не существует «конечного» (минимального) набора признаков СИ. Произведение СИ — это то, что институция СИ признает, НАЗЫВАЕТ произведением СИ, то, что дискурсивными процедурами современного искусства будет описано как произведение СИ.

И вернисаж — важнейшая составляющая этих дискурсивных процедур. Этому способствует и «хронотоп» (связь с исторической традицией плюс организация его пространства) вернисажа, и даже его психологическая атмосфера. Посетитель вернисажа оказывается в довольно агрессивной среде: чтобы не чувствовать себя никому не нужным идиотом, ему необходимо уметь как-то подключиться к броуновскому движению тел и разговоров. Конечно, это можно сделать с помощью всем известного набора тривиальностей. Но ведь это можно сделать и предложив какой-никакой разговор о выставке... Одного того, что речь об искусстве ВОЗМОЖНА на вернисаже, достаточно для его «оправдания» (поскольку «этимологическое прошлое» вернисажа — это «лакировка»). Кроме того, небольшое количество алкоголя, возможность легко менять собеседника при его или собственной усталости, возможность обратиться к экспозиции в паузе между двумя собеседниками и тем самым «остаться» в ситуации, не выпасть из нее — все это создает оптимальные «условия возможности» речи об искусстве (хотя четко она будет артикулироваться в другом, конечно, месте). Даже некоторая нервозность из-за необходимости найти и удержать собеседника задает важный тонус — тонус необходимости говорить. В общем, вернисаж — это место уникального сочетания необязательности и востребованности речи, но разве такое сочетание не является оптимальным для любого искусства?

Конечно, далеко не все, что произносится на вернисажном вечере, имеет хоть какой-то смысл. Но речь об искусстве (бессмысленная болтовня посетителей вернисажа) и произведение искусства (его невнятица) не разделены пропастью... И тем не менее ведь из того, что далеко не все написанное в книгах имеет отношение к истине, не следует, что книги не надо писать и читать.