Выпуск: №23 1999
Вступление
КомиксБез рубрики
Искусство ведения войны против одной институцииАлександр БренерБеседы
Из чего твой панцирь, черепаха?Зиновий ЗиникГлоссарий
Репрезентация РоссииОлег КиреевИсследования
«Коллективные действия» как институцияЕкатерина БобринскаяКонцепции
Музей и восприятие искусства в эпоху постмодернаДжанни ВаттимоБеседы
Александр Согомонов: музей «постшедевральной» культурыВиктор МизианоКонцепции
О музее современного искусстваБорис ГройсЭссе
Институция — Institutio — Institor...Хольт МайерИнтервью
Йон-Петер Нильссон: Система искусства постидеологической эпохиОлег КиреевСуждения
Музеологическое бессознательноеВиктор Агамов-ТупицынТекст художника
Важнейшее из человеческих правЮрий АльбертГлоссарий
ВернисажВладислав СофроновИнтервью
Ханс Кноль: Есть еще место для аурыВиктор МизианоЭкскурсы
Влечение к важнейшему из искусствАлександр АлексеевХудожественная жизнь в WWW
Художественные институции в интернетеТатьяна МогилевскаяСобытия
На линии МаннергеймаОлеся ТуркинаПисьма
Кельнский скандалОльга КозловаПисьма
Институция в Нью-Йорке: смена масштабаЕвгений ФиксПисьма
Два года независимостиЕлена ЛапшинаПисьма
Венский сецессион: Rouge VulgaireЕлена ЛапшинаСобытия
Манифеста-2Елена ЛапшинаОбзоры
Фотошок без фотошопаАлександр СоловьевОбзоры
Украина: в поисках самоидентификацииЕкатерина СтукаловаКниги
Иллюзия гармонииПетр КуценковВыставки
Выставки. ХЖ №23Анна МатвееваАлександр Бренер. Родился в Алма-Ате (Казахстан) в 1961 год. Художник, литератор, критик. Работает в области объекта, инсталляции и радикального перформанса. Один из основателей т. н. московского акционизма. Автор многочисленных поэтических сборников. С 1997 года живет в Вене.
Как вода не имеет постоянной формы, так и война не знает устойчивых способов.
Сун Тзу. Искусство войны
Уже более трех лет я веду одинокую индейскую войну с большой институцией под названием «современное искусство». Это очень непростая война, и я уже чувствую некоторую усталость. Ведь «современное искусство», о котором я говорю, это не какая-то монолитная, абсолютно упорядоченная, сработанная по традиционным образцам институция типа Третьяковской галереи или ресторана «Славянский базар», если он еще, конечно, существует. Третьяковскую галерею можно демонстрировать полтора часа. Но так называемое «современное искусство» есть продукт современной политической системы нео-либирализма, и, на мой, может быть, несколько варварский взгляд, это одна из весьма действенных и активно работающих моделей этой системы. Модель, включенная в большой идеологический аппарат нынешнего капитализма. Способы функционирования политической системы неолибирализма превосходно проанализировали такие авторы, как Мишель Фуко, Фредерик Джеймисон, Славой Жижек, Пьер Бурдьё. Например, Фуко указывал, что ныне действующая политическая система на Западе работает уже не в режиме жесткой иерархизации, очевидной репрессии или безоглядного подчинения, но как нормализующий и обеспечивающий общественную и частную жизнь механизм, как система контроля и стимулирования, надзора и производства. Эта система базируется не на централизованной и брутальной власти, но на множественных отношениях силы в ограниченных группах и институтах, которые и служат опорой для всего социального тела. Эта система — гибкая, сложно структурированная и неустанно включающая в себя все новые и новые элементы: от последних сортов йогурта до эмигрантских семей из Африки и Азии, от ультрасовременных видов оружия до новейших художественных течений. Да, да, именно так художественные течения в современном мире тоже обеспечивают системы контроля и системы производства, как, например, спорт и туризм.
Институция современного искусства — это экономическая и символическая целостность, в которой артикулируются гетерогенные многоуровневые представления о культуре. Эта институция включает в себя множество оперативных и мобильных элементов — разных микро- и макроинституций. Микроинституции — это галереи, дилеры в своих офисах, коллекционеры, художники, критики и другой обслуживающий персонал. Макроинституции — музеи и кунстхалле, крупные кураторы и коллекционеры, журналы и важные выставки. Все эти элементы постоянно перегруппировываются, тусуются, мутируют, выживают и наживаются. Как я уже сказал, они не образуют монолит или иерархию, но полны внутренней борьбы и противоречий, отдельных конфликтов и столкновений, они постоянно куда-то движутся и чего-то ищут. Чего же «чего-то»? Прежде всего денег, власти, влияния и успеха.
Вот уже год я живу в Вене и наблюдаю местную художественную сцену. На этой сцене идет не слишком явная, но и не очень скрываемая борьба между разными художественными институциями. Ассоциация австрийских критиков (филиал интернациональной AICA) выдвигает публичные обвинения против Музея современного искусства в Вене, инкриминируя ему «неактуальность» и «коллекционирование мертвых объектов». Отдельные художественные группировки борются за власть, используя в своей войне Сецессион и кунстхалле, Музей прикладного искусства (МАК) и другие выставочные площадки. Художники и теоретики, связанные с направлением «institutional critique», проводят свою политику, опираясь на культурный фонд богатейшей страховой компании «General Foundation». Мало-помалу разоряющиеся галереи ищут поддержку у правительства и частных спонсоров. Влиятельный куратор Вайбель старается усидеть сразу на двух стульях: критическом и позитивном. Старики-акционисты погружаются в веселый маразм патриархов.
Все эти сложные и пульсирующие процессы имманентны институции современного искусства, они являются эффектами неравенств и разделений, которые производятся внутри этой институции и составляют ее существование. Институция не боится этих конфликтов и трансформаций, она живет ими. Локальный цинизм, локальная рациональность, частичное лицемерие, экономический расчет, легкая безответственность, интеллектуальный «fast-food» — все это составляет скромное очарование интеллектуальной арт-системы. И что самое главное: все эти внутренние неуравновешенности и конфликты разворачиваются внутри великой концепции «political correctness», диктующей правила игры, стратегии и тактики художественного воспроизводства. Эта концепция есть самый могучий и неоспоримый продукт политики неолиберализма, ее внечеловечный фантом, ее воплощенный мираж. «Политическая корректность» — тот тип общественного консенсуса, который производит слаженные разногласия, упорядоченные неравенства, примиряющие столкновения, умиротворенные конфликты. Это тот тип политического мышления, который ориентирован на утаивание, на сокрытие главнейшего и простейшего факта, а именно: власть продолжает порождать колоссальные неравенства, вопиющие асимметрии в глобальном мире, и эти неравенства по-прежнему могут быть описаны в терминах рабства и господства. И гегемониальная культура, немаловажной частью которой является институция современного искусства, призвана скрывать этот элементарный и требующий безотлагательного рассмотрения факт. А если скрыть его нет уже никакой возможности, то культура пытается превратить этот факт в игру критических дискурсов, в репрезентацию катастрофы и отчаяния, в моралистическую пошлость или в цинический анекдот. На уровне массовой культуры приручаются и используются вчерашние рабы, субкультурные меньшинства, суб-версивные элементы. На уровне элитарной культуры индустрия дискурса промалывает все это в своей замечательной мясорубке и вываливает на тарелку в качестве, скажем, «incorrect» politically correct art, savage social art; cyber-feminism, savage feminism... Изощренная кулинария всегда была сильной стороной арт-системы.
И как же нам с этим бороться? Впрочем, тут сразу же встает второй вопрос: кому это «нам»? Кому бороться? Кто может вести войну против институции? И во имя чего?
Я пишу эту статью в российский художественный журнал. Следовательно, я пишу ее для российских, московских художников. Я их неплохо знаю: Дмитрий Пригов, Никита Алексеев, Вадим Фишкин, Анатолий Осмоловский, Олег Кулик, Юрий Лейдерман, Дмитрий Гугов, Андрей Монастырский, Андрей Макаревич, Павел Пепперштейн, Константин Звездочетов... Эти художники как бы внутри международной институции современного искусства и как бы вне ее. Внутри — потому что институция пустила метастазы по всему миру, в Москву тоже. Это прежде всего метастазы идеологические, заставляющие художников мыслить в категориях современного искусства, пусть даже искаженных, одомашненных. Кроме того, московские художники отравлены пониманием: карьера в современном искусстве — это только интернациональная карьера. Но в то же время эти художники вне институции, потому что институции не нужно слишком много русских художников. Институция дискриминирует. И русские художники этим весьма фрустрированы: они, как и все артисты на свете, хотят успеха, внимания, славы, понимания, признания, денег и власти, наконец... Трудно им, трудно...
Нет, говоря о войне против институции, я, к сожалению, имею в виду не этих художников. Они не желают вести войну, они, скорее, мечтают об интеграции в систему. Но во имя чего необходимо вести войну с системой, я знаю: во имя новых отношений в культуре. Недискриминационных, неподчиненных, нерепрезентируемых в понятиях фрустрации, конкуренции и гегемонии. Новые отношения в культуре — отношения диалога, непрозрачности и оргиастической интенсивности. Отношения, которые не стоит прогнозировать, потому что их нужно будет вырабатывать не проективно, но локально, специфически, здесь и сейчас... Я не совсем идиот: институцию современного искусства мне не осилить. «Бодался теленок с дубом», — как сказал знаменитый русский писатель-делец. Вести войну с институцией — это значит продолжать новые, собственные дискурсы, которые не включены в нынешнюю индустрию дискурса, но враждебны ей, сознательно ей противостоят. Противостоят не слепо и невежественно, но умно и компетентно и вместе с тем неистово. На Западе есть (и всегда были) художники, которые уже начали движение в этом направлении. Их немного, но они есть, потому что на Западе, как всегда, есть много чего. Эти художники работают с разными концепциями, иногда очень персональными, иногда имеющими очень большие интеллектуальные традиции. За ними интересно наблюдать: вот, например, Марко Лоджо в Италии, или Горан Джорджевич в Нью-Йорке, или Эмма Голдберг в Дублине, или группа RAW в Бельгии. Их аргументы против институционального искусства остроумны и компетентны, оригинальны и весомы.
Однако стоит еще раз напомнить, что интеллектуальные аргументы, к сожалению, не демонстрируют институций. Нужны нетерпимость и предельное отчуждение, нужны радикально иные позиции, нужны машины войны, нужны тела без органов. Их может дать уже не Запад, но только третий мир. Они необратимы, я жду их прихода, я сам один из них. Я веду мою войну с помощью тухлых яиц, листовок и истерики, водяных пистолетов и остервенения, моих несчастных комплексов и моей неверной любви. (Барбара, ты со мной?) Я ненавижу политическую корректность и ее постылых агентов, я открыто заявляю им о своей нетерпимости, я бросаю им в лицо мою отравленную слюну. Только агрессивные физические контакты могут изменить этот мир к лучшему!
18 июня 1998