Егор Рогалев «Гиннунгагап»
Перформанс в соавторстве с Антоном Быковым,
Натальей Наумовой и Андреем Тетекиным
Культурный центр ЗИЛ
01.09.2017

Егор Рогалев: Черный шум — это способ отображения катастрофических процессов, произвольная и случайная совокупность сигналов, в каждом из которых нет ничего случайного и произвольного. Лес существует как шум, как множество пересекающихся и пронизывающих друг друга импульсов. Его неоднородность — это постоянное изменение состояний относительно точки равновесия, гул необратимых процессов движения, роста и увядания, меняющиеся формы проявления энергии, ее переносы и трансформации, запускающие усложнения спектральной структуры. Растянутая во времени и пространстве катастрофа. Хаос, пугающий и завораживающий отсутствием причины, цели и смысла.

Евгения Суслова: Кажущееся отсутствие причины, цели и смысла говорит об ограниченности нашего языка: мы видим соответствия, но у нас нет способа обращения с ними. Лес вытягивает мысль в своем направлении, заставляя психику работать физически так, чтобы эта работа была доступна сознанию. Лес — это индекс, указание, цифры на письме, плохо согласующиеся с со­общением, но все же позволяющие ему достичь цели. Лес — это событие, раз за разом отражающееся в нашем способе производить структуры в согласии с материей.

Борис Клюшников: Да, схватывая индексальность леса, мы вступаем в отношения с экологией без природы. В лесу нет ничего натурального, первые киборги выходят из леса. Киборг — это не просто человек с дополнительными протезами и механическими частями. Его первая зафиксированная в литературе позиция заключалась в возможностях постоянного фармакологического воздействия на мозг^[1] путем бесперебойного введения наркотических средств с целью смыть границу между человеком и средой. Подобно тому, как водолазы используют «жидкие технологии», чтобы наполнить легкие влагой, превращающей тело и океан в сообщающиеся сосуды без скачков давления, лесные экокиборги упраздняют границу между банальным разделением на внешнюю среду и человека. Лес — это психоделическая ситуация, где психоделическое неразрывно связано с технологиями и кибернетикой. Вот почему лесная музыка задействует технологию, она так же ненатуральна, как и сам лес. За счет реверберации лес и звук симулируют синестетическую среду. Это не анархо-примитивизм — за природное против технологии. Скорее, это бунт цифрового и экологического против новоевропейских границ человеческого. Реакционное настаивание на фигуре человека в его исторической маске трансцендентального эго — главное препятствие авангарда — восстания анонимных материалов внутри жизни и технологии, защитное поле антивирусного software, которую пытаются хакнуть радикальные лесники и музыканты…

Е.Р.: Получается, что киборг — это в том числе и шаман, заваривающий себе напиток из мухоморов или хвойника. И здесь визуальная и фрактальная математическая регулярность леса, скорее всего, является лишь следствием его нерегулярности на более глубинном уровне. Помыслить ее можно, в том числе и употребив психоделический отвар. Лес — это не череда событий, а скорее, одно большое событие. В него по умолчанию вложены разнородные события чуть меньшего масштаба, пересекающиеся и подсоединенные друг к другу разными способами, но уж точно не следующие друг за другом равномерными причинно-следственными рядами. Я думаю, что народы Севера и коренные американцы до недавнего времени похожим образом мыслили исторические процессы, представляя их в виде «смены застойных и динамических фаз» и «бессистемного бурления»^[2], лишенного конкретного направления. Ориентируясь во времени, они в первую очередь отталкивались от погодных условий, где важными вехами становились аномальные события — экстремальная температура, повышение уровня воды, падение метеоритов, лунное затмение или явление кометы.

История как «зеркальная анфилада бесконечно отражающихся друг в друге катастроф»^[3] вполне может быть изображена в виде черного шума, который производит лес или погода. «Небольшие различия в начальных условиях рождают огромные различия в конечном явлении… Предсказание становится невозможным»^[4]. Взмах крыльев бабочки способен вызвать не только ураган, но и социальные потрясения. Опыт подобных размышлений действительно стирает границы между искусственным и естественным.

Е.С.: Предсказание изменения леса — это и есть наиболее точное определение желания, искомая позиция живого, стремящегося схватить сложность. Отношения со средой похожи на высокотехнологичный спорт, где победителем становится максимально совпавший со средой, но все еще живой игрок. Лес — это отпечаток онтологии.

Е.Р.: Мы не можем охватить своим восприятием всю протяженность леса-события, но можем оказаться внутри него и почувствовать на себе его взгляд. На самом деле — наш собственный взгляд, который хвоя или листва возвращают очищенным до чистого присутствия и лишенным всякого семантического значения.

Е.С.: Тогда какова его природа, если она может поглощать взгляд? Математическая регулярность леса не согласуется с моим опытом его проживания. Регулярность стоит на какой-то основе, которая может искажаться. На что лес может указывать? Зависит ли это от того, что он может значить? На видео событие дано как вспышки искусственного света, которые не могут говорить о естественном свете; свет падает на деревья, но не в пустоту между ними. О событии говорит лес, говорит сложным отношением. Я могу войти в одну из них благодаря камере. Лес становится попеременно то пространством, то картиной, то сценарием. Нет ли здесь ключа к его способности поглощать?

Ольга Данилкина: Я не вижу лес, я чувствую эффект — бесконечный саспенс — от картинки и звука. Я вижу кино, которое производит на меня эффект.

Лес регулярен, регулярность — это ритм, здесь лес — это ритм, как и звук — шум — выдержан ритмически.

Ритм в лесу — это природа, как стук сердца или нервные покачивания ноги. Ритм в кино и звукозаписи — это экстракт природного, как кристаллический орнамент или травяная настойка. Ритму все равно, природен он или техногенен — он производит эффект.

Киборг — это наш мозг, который использует экстракты для того, чтобы получить нужную реакцию нервной системы.

Е.Р.: Любой ритм возникает из стремления к согласованности, когда различные периодические колебания стремятся образовать определенный рисунок или узор. Сама периодичность вполне обоснована физическими законами, но над тем, чтобы понять, как несколько объектов могут сами по себе приходить к одинаковому колебательному значению, ученые бились довольно долго и лишь недавно стали немного разбираться в этом вопросе.

Нейронаука все чаще говорит о том, что эти же механизмы лежат в основе возникновения сознания, а значит, напрямую участвуют в формировании любого смысла. Синхронизация, при которой различные зоны коры головного мозга вовлекаются в точно скоординированные высокочастотные колебания, становится равнозначной семантическому схватыванию^[5].

Подобные процессы пронизывают реальность на всех уровнях, несмотря на то, что законы термодинамики на первый взгляд говорят об обратном. Мы можем наблюдать множество структур, которые согласованно собирают сами себя, а также скопления одушевленных и неодушевленных объектов, совершающих синхронные действия. Но лишь в немногих случаях у нас есть четкое понимание того, как это происходит. Оказалось, что найти объяснение пространственной упорядоченности, как, например, в случае возникновения кристаллических решеток, намного проще, чем описать возникновение синхронизма — слаженности во времени.

Изучая колонии синхронно мигающих светлячков, передачу электронных импульсов клетками сердца и другие самоорганизующиеся системы и процессы, исследователи постепенно пришли к неожиданно простому и лаконичному выводу, что совершаемые действия сами по себе являются переносчиками энергетических взаимодействий, словно подталкивая вовлеченные в них объекты к одному значению^[6]. Математические доказательства этих догадок требовали очень масштабных расчетов, что технически удалось осуществить лишь в недавнее время.

О.Д.: Мне кажется интересным здесь то, как внимание исследователя обратилось именно к узору и согласованности, и вопрос возник именно о них как о свойстве, тогда как это может быть лишь следствием, эффектом — примерно так же, как стремление к «зелености» есть эффект выработки хлорофилла в листьях. Я это к тому, что ответ дается на вопрос, а вопрос — это оптика, а не объективный факт. Это примерно то же, о чем говоришь ты, Егор, но с другого бока. Может быть, математика в данном случае становится такой же оптикой, просто она приходит на смену оптики разделения на человеческое и природное?

Е.Р.: Такая оптика возникает как историческая необходимость. Сегодня мы напрямую сталкиваемся с последствиями собственного инструментального отношения к миру. И эффекты синхронизации в очередной раз дают нам понять, что никакой природы как Великого Внешнего не существует. Светлячки и орбиты планет синхронизируются по тем же математическим принципам, что нейроны и клетки, создающие ритмическое чередование систолы и диастолы в желудочках сердца. Природа — это все, что есть внутри нас и вокруг нас. Такой всеохватывающий отказ от природы напрямую связывает решение экологических проблем с изменением общественного устройства, а также требует радикального пересмотра наших представлений о самих себе как человеческих существах.

Е.С.: Если действительно светлячки и орбиты синхронизируются по тем же принципам, что нейроны и клетки, то что должно произойти, чтобы запустить концептуализацию на этом глубоком гомогенном уровне и породить язык, учитывающий законы отношения не форм и функций, а энергетических соответствий?

Е.Р.: На мой взгляд, для этого необходимо постоянно политизировать различные шумовые, визуальные, психоделические и словесные практики, другими словами: осуществлять революцию повседневной жизни — в этот раз экологическую. В недрах этого процесса и сможет родиться новая чувственность, а с ней и новые формы ответственности и бдительности, новое отношение к миру, которое и станет в итоге новым языком. Хочется надеяться, что, используя его, мы в большинстве случаем сможем обходиться без слов в привычном для нас понимании.

Такой подход во многом противоположен акселерационизму. Вместо ускорения он требует паузы и пристального всматривания в складки и разломы реальности и мышления, внимательного вслушивания в производимый ими гул. Приостановку не стоит путать с ускользанием или бегством. Наоборот, она предполагает полную открытость миру и происходящим в нем процессам. Грубо говоря, если сейчас сознание чаще всего представляется в виде туннеля или коридора, то здесь главная задача состоит в том, чтобы трансформировать его в подобие перцептивной сферы, открытой для восприятия во всех направлениях. Это, безусловно, будет способствовать возникновению новых форм коллективности и отчасти может стать логическим продолжение анархо-коммунистической программы Петра Кропоткина. Она оказалась не слишком востребованной в индустриальном XX веке, нацеленном на прогресс и индустриализацию, однако легла в основу большинства радикальных экосоциальных инициатив.