Но что значит ПЕРЕУЧЕРЕДИТЬ искусство? Искусство не парламент, не заговор посвященных и даже не институция. Искусство — это практика. В искусстве намерения договоры не играют никакой роли. Поэтому переучередить — это, прежде всего, вспомнить и заново реализовать первичный импульс, которым руководствовался художник в молодости. Начать все с чистого листа, не учитывая контекста, истории, статусов и приличий.

Для меня этот первичный импульс был в конце восьмидесятых. Наверное, между 1988 и 1990 годами. Это еще ДО уличного акционизма (хотя акционизм довольно естественно из него проистекал). Тогда существовала литературно-критическая группа «Министерство ПРО СССР». Сейчас из ее активных членов кроме меня остался (в деле) поэт Дмитрий Пименов. К сожалению, большинство артефактов и документации того периода почти полностью утеряны (сохранились какие-то ошметки). А многие из них обладали именно ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫМ характером.

Идеальный пример учреждения основ нового искусства, конечно, реди — мейды Марселя Дюшана. Как говорил сам Дюшан в 1960-е годы: «Как вы понимаете, я мог бы за все это время сделать тысячи реди-мейдов, но я остановился именно на тех, на которых остановился». А что это значит? Это значит, что каждый реди-мейд — это ВЫСКАЗЫВАНИЕ. И даже еще больше: весь ряд реди-мейдов — это связанная осмысленная фраза. Именно из-за своей предельной элементарности дюшановские реди-мейды обладают учреждающим статусом. Действительно, что такое «Сушилка для бутылок» и «Фонтан»? Это двойное высказывание о скульптуре. Или, вернее, о путях рефлексии в модернистской скульптуре. «Сушилка» — каркас, скелет. «Фонтан» — тело, объем. Мы до сих пор находимся в этой парадигме. Даже любые попытки создавать рукотворные пластические артефакты не могут избежать соотнесенности с ними.

Почему именно реди-мейды обладают учреждающим ресурсом? Потому что они просты, элементарны и являются результатом выбора. А выбор и есть учреждающий акт.

Как следует выбирать?

Прежде всего, такой акт должен быть лишен каких-либо признаков эстетического. Эстетика сейчас — это как бы вид «орнамента», барочного излишества. Ничего плохого в ней нет, но эстетика не первична, на эстетике не основать нового начала.

Необходимо избегать серьезности. Это кажется парадоксальным, но подлинное Начало должно изначально знать о своем Конце. И здесь без юмора (и черного в том числе) не обойтись. Новое рождается в смехе.

Непременным атрибутом нового начала является некоторая жестокость. Это как в родах без боли не обойтись. Понятно, что жестокость в искусстве ни в какое сравнение не идет с жестокостью в политике. Однако надо быть готовым к травматическому опыту.

Мне очень нравится название книги Дэвида Джослита «После искусства». В этой работе Джослит предлагает понимать образы как род валюты. Все было бы ничего, если бы не скандально ничтожные артефакты в качестве иллюстрации.

Насколько именно образы могут претендовать на этот статус? (Заметим, что с победой капитализма, хотим мы того или нет, но валюта, деньги — это единственная КУЛЬТУРНАЯ реальность и ОБРАЗЕЦ.). На мой взгляд, образы, по определению освобожденные от своего материального носителя, — это вариант иллюзионизма, то, что на протяжении ХХ века подвергалось беспощадной критике. Авангардистский эквивалент образов как раз им прямо противоположен — это чистая материя.

Не образы являются новой валютой, а оставшиеся ПОСЛЕ искусства следы, воспоминания, документы, руины, «мощи», фрагменты, куски, места былой славы… Именно история искусства имеет монетарную ценность валюты. Джослит (в другом тексте) сам вводит понятие «исторического объекта», противопоставляя его устаревшему «произведению». Но что является историческим объектом в искусстве?

На московской сцене уже идет работа с историческими объектами. Яркий пример — недавно открывшаяся выставка Яна Гинзбурга «Механический жук», посвященная работе Ильи Кабакова «Жук». Гинзбург использовал планшеты самого Кабакова, взятые из его мастерской. Эти планшеты — вид исторического объекта. Хистори-мейд! Или работа Ильи Федотова-Федорова, когда он остатки краски после реставрации картин Кандинского залил в пластиковые колбы.

Найдите унитаз, в который ходил Дюшан! Разройте могилу Родченко и выставите его скелет! Отрежьте кусок от «Черного квадрата» и продайте его на Сотбис! Это и будет ВАЛЮТА искусства и новое его основание.

Конечно, критика товарного фетишизма в нынешней ситуации первостепенна.

Продолжение следует.