Выпуск: №18 1997
Вступление
КомиксБез рубрики
Ангелический ВерсачеАлександр БалашовПубликации
Дендизм и модаРолан БартПубликации
ПослесловиеСергей ЗенкинСимптоматика
Мода на историюАлександр АлексеевКонцепции
Парадоксы империй эфемерногоЖиль ЛиповецкийИсследования
Заметки о моде и унисексеОлег АронсонКруглый стол
Разве мода безответственна?Георгий ЛитичевскийТенденции
Поза — это поза — это позаКольер ШорПерсоналии
Фабрика найденных одеждДмитрий ПиликинПерсоналии
Гудрун Кампл: коллекция моделей телесностиДмитрий Голынко-ВольфсонСимптоматика
Культовое кино на закатеСергей КузнецовЭссе
После того, как это стало моднымЕкатерина АндрееваЭссе
Огюрн и Харуспекс в лучах заходящей аурыГеоргий ЛитичевскийКонцепции
Мода: лов перелетных означающихВиктор МазинБиеннале
Мода, вино и оливковое маслоФранческо БонамиГлоссарий
Глоссарий. ХЖ №18Анатолий ОсмоловскийDocumenta
«Черные дыры искусства»Поль ВирилиоDocumenta
Документа ИксЕкатерина ДеготьDocumenta
Разгрызать или сосать леденцы? Заметки к Documenta XТомас ВульфенDocumenta
Концептуализм. «Скорбное бесчувствие»Вильям МейландКниги
Сюрреализм: продолжение следует...Сергей ДубинКниги
Труд взора и игра словВладимир СальниковПисьма
Хорошая галереяЕвгений ФиксВыставки
Выставки. ХЖ №18Ольга КопенкинаКАК БЫ и НА САМОМ ДЕЛЕ[1] — выражения, характеризующие различные поколения сегодняшних русских интеллигентов и, соответственно, картины мира, их отражающие. Привычка через каждые пять предложений добавлять «на самом деле» характеризует поколение, выросшее в 1960-х годах и реализовавшееся в 1970-х годах. «Как бы» говорит поколение, выросшее в 1980-х годах и не реализовавшее себя в 1990-х. На самом деле — выражение мыслящих позитивно физиков, кибернетиков, семи-отиков-стуктуралистов. Как бы — выражение современников постструктурализма и постмодернизма. На самом деле расставляет все точки над «i», утверждает истину в последней инстанции. Говорящий на самом деле более чем уверен в своих словах и в том, что реальность можно описать истинными высказываниями, отбросив ложные. Его запоздавший идеал — логический позитивизм и верификационизм с «Логико-философским трактатом» во главе, который как раз был введен в оборот русской культуры в самом конце 1950-х годов. Общая форма высказывания говорящего на самом деле примерно такова: «На самом деле все ясно, все обстоит так-то и так-то». Для говорящего на самом деле реальность и описывающие ее тексты разведены и изоморфны. Говорящий на самом деле, как правило, знает или думает, что знает, чего хочет
В характерологическом плане говорящий на самом деле прежде всего реалист и чаще всего экстраверт. Внешняя реальность имеет для него самодовлеющую ценность. Если что-то не ясно, то это можно всегда выяснить, применив «пару формул» и держась здравого смысла. На научном жаргоне лингвистики 1960-х годов мышление на самом деле называли God's truth (истина от Бога). Противоположный тип мышления называли hocus-pocus (манипуляционизм). Этот противоположный образ мысли и представляют люди, говорящие как бы. Эти люди читают скорее не «Логико-философский трактат», а «Философские исследования» того же автора. Они любят повторять слова «Барт» и «Деррида». Мышление как бы — ровесник семантики возможных миров, вернее, ее массовой интеллигентской адаптации. Как бы — это, собственно, и означает «в одном из возможных миров». Речевая стратегия как бы — это стратегия неуверенности и неопределенности, но претендующая на большую глубину по сравнению с разговором на языке на самом деле
Человек как бы в противоположность человеку на самом деле в характерологическом плане аутист-интроверт. Существование реальности и вообще существование чего бы то ни было для человека как бы далеко не бесспорно. При этом в отличие от картезианца и солипсиста он готов даже сомневаться в существовании собственного Я, так как находится в постоянном измененном состоянии сознания, в деперсонализации. Он вполне может сказать: «Я как бы не существую». Текст и реальность для сознания как бы переплетены, причем реальность всегда менее фундаментальна, чем текст, выступающий как интертекст в 1980-е годы и как гипертекст в 1990-е. Мышление на самом деле строго бинарно, мышление как бы — многозначно. В сущности как бы и на самом деле выступают в высказывании как модальные операторы.
Сравним три высказывания:
1. Он пришел.
2. На самом деле он пришел.
3. Он как бы пришел. Высказывание 2 отличается от высказывания 1 тем, что его истинность гарантируется интеллектуальным авторитетом и осведомленностью говорящего, его уверенностью в положении дел и ясностью картины — при желании истинность этого высказывания может быть верифицирована. Высказывание 2, таким образом, вносит в реальность ясность и определенность. Он утверждает нечто вроде: «Уж кто-кто, а я-то знаю, что предложение «Он пришел» истинно, потому что я всегда располагаю исчерпывающей информацией об интересующих меня вещах, а реальность ясна и определенна, если называть вещи своими именами». Напротив, высказывания типа 3 смягчают, размывают границу между текстом и реальностью. «Он как бы пришел» означает: «Возможно, он пришел, во всяком случае, я только что его здесь видел, но реальность так текуча и неопределенна, что ничего логически нельзя гарантировать; может быть, я обознался и это был не он, может быть, он действительно пришел, но за это время успел уйти». Если конъюнкция высказывания 2 и его отрицания, как и высказывания 1, составляют противоречие: «На самом деле он пришел» и «На самом деле он не пришел», то конъюнкция высказывания 3 и его отрицания не приводит к противоречию: «Он как бы пришел» и «Он как бы не пришел».
Это высказывание составляет (как бы составляет) третье логическое значение в логическое системе как бы. Аксиомы бинарной логики в этой системе не действуют. В частности, закон двойного отрицания здесь не имеет силы: высказывание «Он пришел» эквивалентно высказыванию «Неверно, что он не пришел». Но высказывание «Он как бы пришел» не эквивалентно высказыванию «Неверно, что он как бы не пришел».
Сознание как бы, стирающее границу между высказыванием и реальностью, — это сознание классического постмодернизма, если считать таковым все модернистское послевоенное искусство, включающее «Доктора Фаустуса», «Волхва», «Бледный огонь», «Школу для дураков», «Хазарский словарь».
В настоящее время мышление как бы себя исчерпало, но что будет дальше, неизвестно[2].
Вадим Руднев
***
ПЕРИФЕРИЯ. Очевидно, что даже при самом беглом анализе нельзя отвлечься от связи этого анализа с местом, где он становится возможным: местом пересечения индивидуально-перцептивного опыта и опыта культурно-символического. Естественно, что аналитика «периферии» выражает своим дискурсом подобную «пересеченность» — как содержательно, так и структурно.
Конечно, первое, что раскрывает это понятие — это его оппозициональное устройство, та априорная форма, в которой заложен принцип структурирования большинства пространств, сформированных современной культурой. Единая фигура центра и периферии как будто предполагает единство той иерархичности, которой пространство будет подчиняться, чтобы вместить человека, соединиться с ним. Топологический энтузиазм работы человека с пространством во многом зависел от того, как человек обозначает предел этой работы — как он устанавливает связь с тем местом, которое в результате этого движения должно остаться вдали, на границе. Периферия (в фигуре «центр — периферия») постоянно коррелирует с фигурой «верх — низ» (особенно наглядно, сверхвыразительно в политической топологии, в практиках социально-политической идентификации). «Периферия — низ» указывает на кривизну пространства: удаленность не есть просто то, что постоянно, линейно уходит к границе моей пространственно-символической сферы. Другими словами, как топологический оператор означает не столько удаленность, сколько «кривизну», давлению которой подвергается мое восприятие пространства, «кривизну» как функцию движения, как меру смещения, использование которой позволит осуществиться опыту нахождения и удерживания себя в центре. Разъединение оппозиционных связей в постмодернистских практиках, эрозия всех априорных фигур перцептивного опыта не отменяет смысл периферии, но акцентирует этот смысл на микроструктурах повседневного: периферия топологически кодирует эффект вытеснения, но скорее не в психоаналитическом ключе, а в микроструктурах повседневного, в непрерывном искажении картографии повседневного, утраты краев, пределов. Таким образом, периферия интериоризирована человеком как знак исчезновения тех состояний, которые явились продуктом истории повседневности после сворачивания последней в абсолютно плотную точку разрешимости всех состояний в одном, точку, в которой возможен мгновенный доступ к любому состоянию. Конструктивность понятия «периферия» неотделима от конструктивизма цельности, диалектическим элементом которой «периферия» работает. Как назвать эту цельность и не является ли она прежде всего телом, т. е. принципом абстрактного отношения «глубины/поверхности», «внутреннего/внешнего» и т. д.? Возможно, если периферия опирается на метафорику тела, она является одновременно продуктом телогенеза и его условием. В подобной одновременности легко усмотреть универсальность периферии как отношения, становящегося реальным не самим по себе, а в качестве неотъемлемого знака реальности, совпадая с опытом ее возможности.
Дмитрий Король
***
РЕПУТАЦИЯ — один из ограничительных антидемократических принципов человеческого общения, формирующий и предписывающий личный контекст. Используется господствующей властью для разграничения, контроля и разделения социальности. Зачатки современного понятия «репутации» можно усмотреть уже в средних веках с их юридическим запретом на межклассовое общение. В либеральной модели общественного устройства «неразборчивость в связях» не ведет к уголовной ответственности, но, в большинстве случаев, закрывает возможность успешной профессиональной карьеры. Посредством репутации определяют «неподчиненного субъекта» и обрушивают на него весь комплекс современного аппарата принуждения через т. н. «общественное мнение». Элиминация репрессивности репутации — одна из задач микрополитики.
МИКРОПОЛИТИКА — термин, введенный в современный философский дискурс Ж. Делезом/Ф. Гватгари. Микрополитика — это сознательное сопротивление и изменение различных общественных «воспитательных» процедур и институтов, таких как школа, детский сад, тюрьма, репрессивных ритуалов подчинения в различных учреждениях (например, чинопочитания), направленных на формирование антропоморфной конфигурации социума.
Актуальные проблемы микрополитического сопротивления впервые были сформулированы в таких художественных авангардистских группировках, как русский кубофутуризм и формализм (20-е гг.), французский сюрреализм (20 — 30-е гг.), Тель Кель (60-е гг.). Теоретики этих художественных направлений заострили внимание политических революционеров на очевидном противоречии, когда революционные по духу тексты, призывающие к освобождению и борьбе против буржуазного общества, облачались во вполне пристойные буржуазные формы и несли таким образом реакционный способ потребления информации. Авангардисты, наоборот, хотели совместить эстетическую и социальную революции, утверждая, что революционную информацию необходимо потреблять только революционным образом. Микрополитика — это изменение способа восприятия окружающей действительности.
Французский постструктурализм пошел еще дальше. Мишель Фуко утверждал, что «человек, о котором нам говорят и к освобождению которого призывают, уже сам по себе — эффект подчинения, более глубокого, чем он сам». Поэтому микрополитика стратегически направлена против антропоморфности, а тактически против т. н. здравого смысла (т. е. ценностей Просвещения). В формировании микрополитического отношения к сопротивлению громадную роль сыграл Вильгельм Райх со своей теорией эмансипации детской сексуальности, которая, конечно, не имеет никакого отношения к педофилии. Педофилия — это эксплуатация детского незнания о сексе и наслаждении; эмансипация, наоборот, это, прежде всего, предоставление такой информации. Микрополитика в своем современном варианте только отчасти имеет отношение к традиционному авангардистскому нонконформизму (сопротивлению общепринятым ценностям), основной объект ее атак — здравый смысл, пронизывающий общество.
СЕКСУАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА РЕПРЕЗЕНТАЦИИ — термин, введенный в 80-е годы в художественном сообществе современного искусства и быстро завоевавший признание за его пределами — в политологии, социологии и феминизме. Этот термин, естественно, не имеет ничего общего ни с «рекламой тампаксов», ни даже с «голыми девками» на рекламных плакатах (или, во всяком случае, имеет к «этому» отношение во вторую, если не в третью, очередь). Сексуальная политика репрезентации — это сознательное формирование собственной привлекательности, которое учитывает ту или иную поведенческую модель между полами в тех или иных человеческих коллективах. В разных обществах, в разных классах и субкультурах эта модель различна, поэтому политики, менеджеры, имиджмейкеры и люди других коммуникативных профессий выстраивают сексуальную политику репрезентации в зависимости от «среды обитания». Например, в некоторых западных культурах социально активные женщины отвергают помощь мужчин, если этого не знать, можно попасть в «дурацкую историю» (типа «Добчинский/ Бобчинский» Гоголя). Но сам факт воздержания от помощи на более глубинном уровне формирует комплекс отношений к женщине как к самостоятельному социально активному существу — это проявляется в улыбке, одежде, манере вести разговор у мужчин (и, наоборот, у женщин по отношению к мужчинам). Сексуальная политика репрезентации свидетельствует об очень высокой степени саморефлексии современного человека, и ее нельзя с ходу относить к распространенной ныне политкорректности или к банальной социальной манипулятивности. То, что наши «политологи» выдают за «харизму» политических лидеров (очень удобный термин для того, чтобы ничего не объяснить), на пятьдесят процентов состоит из интуитивно формируемой сексуальной политики репрезентации. Безусловно, сексуальная политика репрезентации обладает определенным потенциалом репрессивности хотя бы потому, что подразумевает разделение общества по половому признаку, но выявление и разработка методологии преодоления этой репрессивности возможны только после осознания принципов ее работы в современном обществе.
ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ — один из главных репрессивных инструментов т. н. демократического общества, направляемый на неугодные господствующей власти меньшинства, художественные и политические группы и проекты, частные мнения и т. п. и т. д. Общественное мнение — продукт социологической сциентистской утопии и системы демократического представительства. Если методология социологических опросов населения, паразитируя на вере человека в позитивность научного знания, сообщает представительству легитимность, то само представительство через репрессивные механизмы государства является непосредственным проводником «общественного мнения». Когда находится политическая структура или субъект, берущий себе право говорить от чьего-либо имени, возникает общественное мнение, которое есть не что иное, как тотализа-ция и манипулирование общественным молчанием (никакое общество не обладает своим мнением, единственное, что есть у него — это молчание (или шум негодования/радости, что то же самое).
Анатолий Осмоловский