Флорентийская биеннале — прекрасное начинание! Прекрасна уже сама идея использовать моду в роли Троянского коня, т. е. внести современное искусство в город, уже не первое десятилетие пораженный энцефалитной летаргией. Идея эта вполне достойна такого блестящего менеджера искусства, как Джермано Челант^[1], и мага художественного маркетинга, как Луиджи Сеттембрини, и только они могли осуществить этот проект в столь рекордно короткое время. К сожалению, их начинание осталось не подкрепленным убедительной кураторской концепцией... Раскиданная по нескольким экспозиционным площадкам, биеннале была неудобна для последовательного осмотра. Наконец, самое главное: освоив грандиозный бюджет в девять миллионов долларов, биеннале не смогла породить инфраструктуру, которая в дальнейшем могла бы быть использована для развития современного искусства в регионе, столь равнодушном к современной художественной практике. В экспозиции, развернутой в Форте Бельведер, было представлено семь масштабных инсталляций, каждая из которых была результатом совместной работы известных художников и модельеров, таких как Рой Лихтенштейн и Джанни Версаче, Джени Хольцер и Хельмут Ланг, Дэмиан Хирст и Миуча Права, Оливер Херинг и Рэй Кавакубо, Юлиан Шнабель и Азедин Алайя, Тони Крэг и Карл Лагерфельд... Однако пары эти были подобраны довольно неуклюже: приглашенные к сотворчеству художники и модельеры оказались совместимыми, как вода и масло. Даже Прада и Хирст, использовавшие в своей работе Uncle Sam had а farm iah, iah, oohh (Была у дядюшки Сэма ферма ой-ей-ей-ей-ей) домашних животных, не смогли переступить черту между патетикой и скандалом: представители организаций защиты животных строго отслеживали, как ведется уход за лошадьми, козами, кроликами, гусями и цыплятами. Дизайн выставки принадлежал Арагате Исозаки, загнавшему каждую из инсталляций в прихотливые конструкции из крашеной фанеры, что придало экспозиции характер малобюджетной импровизации...

Еще одна выставка состоялась в помещении старого железнодорожного вокзала — Стационе Леопольда, в котором архитектор Денис Сантачиара спроектировал полупрозрачную тентовую конструкцию. Под этим стеклянным матовым небом известные модельеры получили возможность выступить в роли художников, создав работы, доказавшие, что подлинное искусство чаще всего не имеет ничего общего с бюджетом. Впечатление производили, пожалуй, лишь лабиринто-подобное сооружение Москино и инсталляция Миссони, воссоздающая атмосферу ночной дискотеки.

Уровень же других работ оказался совершенно несостоятельным: Жаль, что на этой биеннале, где искусство встретилось с модой, кураторы не опирались на художественные критерии в оценке и селекции проектов модельеров. В результате им не удалось избежать очевидной опасности: известные модельеры слишком зависят от своего фирменного стиля. На самом же деле современная мода все больше уходит от системы звезд: она диверсифицируется, обретает все большее число смысловых уровней. Не случайно поэтому, что в сентябрьском номере «Vogue» большинство рекламных полос принадлежало не Армани, Зандеру, Лагерфельду, Кельвину Кляйну и им подобным, а компаниям по выпуску косметики и розничной торговле более демократической одежды. Работа этих секторов и представляет в настоящее время наибольший интерес. Если и допустить, что мода сегодня не умирает, то нельзя не признать, что она подвержена серьезным мутациям. Во Флоренции же, представленная в связке с художественными знаменитостями, мода выглядела как поцелуй смерти. Игнорированными здесь оказались самые интересные достижения как в области моды, так и искусства. И это обидно, поскольку искусство сегодня действительно пытается осмыслить влияние моды на художественный язык и на творческий процесс в целом. Достаточно вспомнить таких художников, как Сильви Флери, Ванесса Бикрофт, Вольфганг Тильманс, Крис Мур, и многих других! Однако никто из них на этой биеннале представлен не был. Почему? Ответ очевиден. Сегодня изыскание средств на художественные проекты превратилось в совершенно самостоятельный вид профессиональной деятельности. Именно в этом и преуспели Челант и Сеттембрини, а то, что касается «художественного руководства» (если воспользоваться их собственной терминологией), то это им, видимо, представлялось менее важным. Пожалуй, и одной пятой гигантского бюджета биеннале хватило бы на то, чтобы осуществить целую серию выставок и исследований в области современного искусства, на то, чтобы заложить во Флоренции серьезные основы интеллектуального потребления моды и искусства. Ведь индустрия моды имеет сегодня дело с большой и диверсифицированной аудиторией, поэтому оправданными представляются меньшие по размаху, но более продуманные вложения, цель которых — воспитать образованного потребителя, способного лавировать между различными и противоречивыми средствами массовой информации. Через два года по идее нам должны предложить что-то новенькое: предполагается, что у следующей Флорентийской биеннале будет иная тема. Хотя похоже, что в городе, где царствует мода и только мода, искусство будет неизменно приноситься в жертву. Единственная надежда на прославленных флорентийских виноделов и производителей оливкового масла: может, они, придя на смену модельерам, предложат на этот раз диалог искусства с миром гедонистических ценностей. Хотелось бы надеяться и на то, что в течение двух последующих лет художественные руководители поймут, что их авторитет лишь возрастет, если они отступятся от кураторства — занятия слишком низменного для их управленческих целей и начальственных амбиций. Флоренция — территория, которую современному искусству еще суждено завоевывать. Теперь, когда Троянский конь проник в город, давайте его выведем, пока ему не подпустили «красного петуха».