ИРИНА КУЛИК: Как пересекаются и взаимодействуют пространство политического и пространство субкультуры, в том числе русского рока? Возможно, рок-музыка, как и мода, используются как инструментарий отождествления?

СЕРГЕЙ ГУРЬЕВ: Насколько можно видеть отсюда, и западный рок, и западная политика — это гораздо менее концептуализированные и отрефлексированные вещи, чем то же самое в России. Они там гораздо более доверчивые люди. Запад — это мир жестких специализаций. А у нас царит мозаическая синтетичность. И еще тут мысли и действия полностью разорваны. В русской политике может преуспеть только человек, не верящий в те идеалы, которые он защищает. А в западной политике вообще по большому счету нет противостояния идеалов. Или же оно носит технологический характер, а здесь оно действительно идеологично...

И.К.: У них идеалы носят технологический характер, но они в них верят, у нас это действительно идеология, но в нее никто не верит?

С.Г.: На Западе неверие политиков в свои идеалы не носит настолько масштабный характер, чтобы превратиться в принцип мировоззрения... А здесь это так. Понятно, что Ампилов имеет меньше шансов, чем Зюганов, именно потому, что он больше верит в коммунизм. Даже на уровне имиджа. Вообще здесь все решает имидж...

И.К.: То есть настоящая гиперреальность — именно здесь, а не на Западе?

С.Г.: Да, абсолютно бодрийаровский мир... Хотя, по Леви-Строcсу, здесь тоже все раскладывается. То есть объект и символ в России максимально далеко отстоят друг от друга... На Западе между ними может быть зазор, но они не разлетаются на разные полюса и не начинают взаимодействовать, как плюс и минус, — то, что происходит здесь. Ультралевые и ультраправые на Западе все же довольно разные вещи, а здесь они по мере возрастания «ультра» приближаются к друг другу до смыкания полюсов. Именно здесь в максимальной степени имидж разрушает личность... Даже отсутствие рефлексии здесь существует как четко отрефлексированный прием, имеющий целью повысить энергоносность личности. Запад по сравнению с нами — это идиллический мир доверчивых людей...

И.К.: Тогда здешнее пространство должно быть максимально структурированным, ритуализированным... И никакие прямые и открытые действия здесь, по идее, не должны быть возможны...

С.Г.: Здесь присутствует огромный пассионарный нецивилизованный слой, абсолютно не структурированный. На Западе же пассионарность конкретна и лучше структурируется... Там, конечно, тоже присутствуют имиджевые моменты, деятельность террористических групп, какой-нибудь ИРА, которая совершает взрывы, только чтобы поддержать напряженность взаимоотношений Англии и Ирландии, а не чтобы как-то их изменить... А здесь необходимость сохранения напряжения между псевдодемократами и псевдокоммунистами — это только самый нижний уровень, дальше существует множество сил, становящихся гирями на многоуровневые весы с миллионом чашечек... Актуальное творчество существует в ситуации некоего напряжения между усредненной реальностью и объектом, в ней находящимся. Напряжение на границах. Советская власть дарила это напряжение любому художнику, насколько бы он ни был динамичен и метафизичен. Это напряжение на границах создавалось за него. Сейчас же рок-музыка и вся отечественная культура оказались в ситуации просто непривычной, когда это напряжение на границах, к плодам наличия которого бессознательно привык обыватель в своем восприятии художественного объекта, приходится искусственно и часто очень неорганично стилизовать. И главным образом к этому и сводится левацкий уклон в наличествующем русском роке, к необходимости стилизации напряженных границ с обществом. Тот же Лимонов говорил о том, что главное для него — это союз всех крайних сил, вне зависимости от того, левые они или правые.

И.К.: То есть фашизм-коммунизм Егора Летова, по-твоему, это чисто стилизаторское усилие по созданию такого напряжения?

С.Г.: Это стилизация не только художественная, но и психологическая. В любом случае Летов — это человек абсолютно не стихийный, четко структурированный, тщательно продумывающий свои жесты и иногда совершающий ошибки на этом пути.

Он делает вид, что пытается политизировать широкие слои своих поклонников, но на самом деле его абсолютно устраивает, хотя он никому об этом не скажет, что по большей части они в гробу видали все его политические декларации. Но, — это по поводу непосредственности западного восприятия реальности, — когда Летов объявил о своей прокоммунистической направленности, масса европейских панков в Голландии, Германии, Швейцарии стали искренне, честно и яростно декларировать: мы отказываемся от родства с этим человеком! Тогда как здесь такая реакции, по меркам продвинутого отечественного поведения, выглядела бы явно монструозно. Еще более иезуитски имиджевая фигура в роке — это Жариков, главный концептуалист в московском рок-андеграунде. В свое время он очень любил «Мухоморов», которые на него сильно повлияли. Жариков первый начал анализировать действием, что есть высказывание, что есть публикация, что есть статья, своим примером доказывая, что если что-то написано, это совершенно не значит, что именно это человек хотел сказать. Человек, решивший, в противоположность ленинградскому року, фиксировать не миазмы своей души, а миазмы в чьих-то чужих душах, вплоть до Урок и прочих деклассированных элементов. Чем, по большому счету, до сих пор занимается — моделирует некие мифологемы, которые он выдает уже не от лица рок-группы, а от лица автора «Молодой гвардии», «Сокола Жириновского» или своих собственных журналов — «К топору», «Атака».

И.К.: Существует ли в этой культуре настоящая политическая ангажированность? Про того же Летова все же трудно сказать, что он на самом деле политически ангажированный артист.

С.Г.: Если политическая ангажированность очевидна, значит, она существует на уровне имиджа и, следовательно, она иллюзорна. Да и в западной рок-культуре, при том, что поддерживать легитимную власть всегда было моветоном, все достаточно усреднено, и чтобы кто-то откровенно начинал докатываться до уголовщины в борьбе с этой легитимной властью — такого не происходило. Даже попытки Леннона сделали из него паяца и остановили многих в дальнейшем Хотя, возможно, превращение стилизованной борьбы с легитимной властью в клоунаду было скорее актом самоиронии. Опять-таки, акции Леннона существовали в эпоху, когда поляризация имиджа и личности еще не произошла. Из зачатки этой поляризации, которые потом стали развиваться в Жарикове и Летове, в этой деятельности Леннона можно усмотреть. Некоторая присутствовавшая в них самоирония стала превращаться из какой-то смягчающей краски в нечто отдельное и самодовлеющее. У Леннона эта ирония была функциональной, она призвана была снять с этих акций невыносимую серьезность, превращающую их в жесткое политиканство. Сейчас ленноновские акции поляризуются на Гринпис и Жарикова с Летовым. У Леннона была некая трехмерность, но в дальнейшем, в западной, гринписовской практике третье измерение стало казаться чересчур дестабилизирующим и было изъято, а в практике Летова и Жарикова, наоборот, возникло еще одно, уже совершенно иррациональное измерение, где истин ность убеждений человека вообще никак не соотносится с его жестами.

Советская идеология постоянно паразитировала на всяческих штампах романтизма, нестяжательства, любви к ближнему, и люди, противостоящие ей, часто культивировали холодность, цинизм, некую извращенность. И сейчас эти холодность и динизм отчасти перекочевали в эдакий розовый добродушный цинизм рэйверской тусовки, а попытки размахивать с тягами романтизма и нестяжательства легко претворяются в оперирование штампами советской коммунистической идеологии, поэтому романтики и нестяжатели столь органично перетекают под знамена Летова.

И.К.: Российский рок — от Гребенщикова до старой «Гражданской обороны» — так или иначе воспевал различные варианты эскапизма. Сейчас он, кажется, мучительно пытается выйти из этого эскэйпа...

С.Г.: Да никто оттуда не выходит, кроме какого-нибудь Шевчука, чьи попытки выглядят неловко и монструозно, как попытки предъявить Летову серьезные упреки в антисемитизме или фашизме. Летов остается эскапистом в том смысле, что эскэйп — это место, где ты оказываешься по ту сторону добра и зла, особенно в нынешнем варианте. Если раньше казалось, что ты выходишь в добро за границу зла, то теперь ты просто выходишь из зоны ответственности, — собственно, ради этого эскапизм и нужен. И последователи Летова — не политически ангажированные люди, а предельные эскаписты. И сам Летов — это очень странная принципиальная аскетическая гражданская безответственность в духе Достоевского, что-то вроде Шатова... Это противоположность ангажированности. Аскетизм, начинающийся с контркультуры, контркарьеры, которую он пытается осуществить, и приводящий к играм с дьяволом, которому надо продать свою душу, чтобы под-питаться от этих темных сил. Именно этого дьявола ищут, впадая в запретные политические зоны, создавая напряжения на краях. Дьявол энергетического суицида...

Материал подготовила ИРИНА КУЛИК