Сегодня «работать в области искусства» — быть художником или критиком, оценивать деятельность художника, изучать историю искусства или другими путями изыскивать художественное в оформлении современности — в первую очередь означает обеспечивать полное отсутствие «искусства» в системе производства, предъявления и регистрации «современной культуры». Это кажущееся парадоксальным состояние имеет ряд оснований, среди которых мы выделим одно: если в своих исторических (отошедших, отсутствующих) формах искусство представляло собой производную от языка, исходящую из языка, но достаточную для репрезентации себя как самостоятельной языковой формы различимую систему означающих, то сегодня это полностью погруженная в язык и рассеянная в языке практика, не позволяющая отличать ее от других форм дополнительных планов выражения современной культуры и даже идентифицировать ее как «искусство». Иными словами, форма любого «признака жизни искусства» — картины, выставки, статьи, каталога — не только не ограничивается самим фактом осуществления или совершения действия в зоне искусства, но действительно осуществляется или становится действительным (присутствующим в культуре), когда переходит в язык в опосредующих, представляющих «искусство» текстах. Совершенно очевидно, что, во-первых, речь идет о кризисе практики репрезентации в целом, поразившем, например, выставочную деятельность как таковую и поставившем под вопрос институт авторства, а во-вторых о коррекции, которой была подвергнута безусловность употребления слов «история», «критика», «искусство» — применительно к практикам, существующим под этими именами в современности. Так, например, на вопрос — принадлежит ли современность истории? — мы имеем основание отвечать — нет, с тех пор, как современность полагает, что ей принадлежит история. История (history) искусства XX века — это история (story) снятия «искусства» как практики, изъятия его из перечня поводов и мотивов отношений в процедурах осуществления и выявления «современного искусства» и сосредоточенности на его номинативной функции в симулировании историзма и властности. Наблюдение фактов искусства на протяжении последних 150 лет позволяет констатировать последовательную деградацию означающего в знаковой системе «искусства», а вместе с тем деградацию и последующую смерть самого этого института как знаковой системы. Одновременно это процесс исчезновения признаков события в области, определяемой как «современное искусство». Событие как тема, событие в искусстве, а точнее, невозможность, несбыточность события в этой практике звучит в работах Павла Аксенова, выполненных в 1991-1992 годах и объединенных названием «Что-то случилось».

Цикл состоит из нескольких серий Выделим среди них две. Форма одной живописная версия вышивки крестом, где основной сюжетный мотив — наблюдение, а происшествие не идентифицируется, другой — станковая графика, имитирующая детское рисование, комиксы, инфантильное и параноидальное иллюстрирование действия»

Что может означать такое «действие», если «работа» осуществляется исключительно благодаря эксплуатации «декоративной» и «иллюстрирующей» функции искусства? Причем и та и другая изъяты из арсенала «современного искусства» 60-80-х годов, и это не реклама, не промышленный дизайн, не оформление многотиражных журналов, а маргинальная, неактуальная и репрессированная область представлений о «художественном» и «прекрасном». Здесь же идет речь не о переносе или коррекции понятия «художественное», а перекодировании наличествующих средств «искусства», о попытках симулятивного вторжения в процедуры маркирования культурных фактов или о фиктивной реабилитации репрессированных элементов.

В этой практике, с одной стороны, ми встречаем продолжение одной из линий работы группы «Коллективные действия», а с другой — использование возможностей иной, пластической стратегии, когда в теме «события» прежде всего звучит мотив «отсутствия» (ср. «Пустотный канон» у КД) и только это отсутствие создает искомое языковое пространство, альтернативой которому служит агрессивное присутствие, прочитываемое как вульгарный макабрический страх смерти.

Когда нам слышится — «что-то служилось», мы спрашиваем -где может разворачиваться «ка сое-то действие»? Где можно видеть те происшествия, те случайные признаки сбываемости человеческого, а в данном случае — авторского усилия, в результате которого возникает прямая речь, когда раскрывается проницаемость предъявленной художнику предметности и текстуальности? В действительности, ничего не происходит — ни в повествовательной линии изображения, ни в представлении самого произведения как «факта искусства» нет и не может быть ничего, кроме имитации, ни в каком «жесте автора», ни в каком придуманном намеке на то, что этот жест или это произведение свидетельствуют о неясных «новых процессах» и «состояниях», которые якобы характеризуют очередной «этап» в «современной культуре» и «современном искустве».

И тем не менее цикл работ Павла Аксенова на самом деле подчинен событийности, хотя эта тема возникает не в процессе демонстрации авторского действия, а благодаря тактичному сокрытию или исполнению отсутствия художника-автора в ходе расследования (или разборки) механизма подчинения индивидуального, случайного предсказанному или заданному — операции, в ходе которой вскрывается зазор, позволяющий нам вспоминать о «вечном возвращении подобного» (Ницше) и отражением которого является зазор между планами выржения и содержанием в структуре знака.

Поэтому очень интересным становится то, как в форме выбранной нами серии звучи» вопрос: что может «быть искусством» или, в более широком смысле, «быть культурой», как может и может ли существовать искусство и что наш вминает о нем в условиях современности.

То, что показывает П. Аксенов, это истории (stories), лишенные всякого историзма и именно поэтому оставляющие просвет, в котором возможно неисторизованное событие. Эти истории напоминают сцену из детского фильма «Ghostbusters», когда разрушительные силы тьмы появляются в обличье детской игрушки, мультипликационного персонажа, а один из положительных героев, объясняя правила поведения своему коллеге, говорит: «Если кто-нибудь спрашивает тебя — ты Бог? — ты должен отвечать — да». «Что-то случилось» в области не предшествующей, но предстоящей тем практикам, которые объединены именем современного искусства, и это «что-то» — уход искусства как практики из культурной действительности и сохранение имени искусства для обозначение замещающих его фиктивных действий, направленных на симуляцию жизнедеятельности этой безъязыковой субстанции, обеспечивающей фактами механизмы массовой информации. Нет никаких оснований ждать от нашей культуры, что она, не будучи в состоянии пережить свою современность и постоянное навязывание своего осуществления в этом месте и этом времени, сможет измениться таким образом, что сама испытает растерянность перед собственной версией историзованного, подчиненного ее уговорам, обессмысленного прошлого. Трудно поверить, что эти исключающие существование истории тиражирование и переживание «событий», которыми наполнены информационные сети, окажутся в состоянии «быть» иным образом, кроме как бесконечно свидетельствовать о своем присутствии в историческом настоящем. Искусству сделано предложение присутствовать и быть теп, чем оно должно «быть» (и чем в проекте современности оно только и может «быть») — Искусством. И чем труднее художественным практикам отказаться от этого предложения, тем больше у нас оснований сомневаться в том, что современность располагает этим институтом. Именно это заставляет нас не уделять слишком иного внимания процедурам предъявления искусства, не настаивая на его присутствии, но сознательно устранять (и тем самым сохранять) его, в отличие от действий десятков Авторов, их представителей и союзников, паразитирующих на мифологии Современной Культуры, представляющих себя героями Истории Жизни Искусства, ожидающих продолжения собирания этой Истории, на страницах которой они хотят видеть вписанными и свои имена.