Д.Г.: Я хочу взять у вас интервью для «XЖ». Ваш грандиозный проект возрождения живописи, огромных картин визуально сегодня самое заметное явление. Скажите, вам очень важен размер?

В.Д., А.В.: Конечно. Мы не тот народ, который выбирает маленькую невыразительную картину, написанную Комаром и Меламидом.

Д.Г.: Скажите несколько слов о принципах, положенных в основу вашего замысла.

В.Д., А.В.: Для нас картина — это большой, сложный, целостный мир. Гармоничный, лишенный однозначности. Мы создаем многоуровневую живопись, рассчитанную и на интеллектуалов, и на простых людей. Картина должна быть прежде всего полнокровной. Когда мы пишем, то возвращаемся к исконной территории искусства. Может быть, там и скрыто самое интересное. Картина консервативна по своей природе. Нам доставляет радость ее задумывать, писать и заканчивать. Ты, наверное, хочешь, чтобы мы произнесли какой-то комментарий к нашей деятельности?

Д.Г.: Это совсем необязательно.

В.Д., А.В.: Мы тоже так считаем. Комментарий нам не нужен: картина должна сама за себя говорить.

Д.Г.: Давайте попробуем разложить ваш многоуровневый подход на составные части. Когда вы говорите, что рассчитываете на интеллектуалов, кого и что имеете в виду?

В.Д., А.В.: Ну, понимаешь, МОСХ жив, картина еще не умерла, и когда начинаешь заниматься живописью, то обязательно в него влипаешь. Под интеллектуалами мы имеем в виду наших с тобой общих знакомых, то есть тех, у кого есть некоторое представление о том, что в искусстве за последние сто лет произошли какие-то изменения. И вот этим людям нужно доказать, что ты не полный дурак.

Д.Г.: С интеллектуалами в целом понятно. То есть вы вводите в картину пароль, по которому они будут распознавать своих. А как выглядит уровень, рассчитанный на простых людей?

В.Д., А.В.: В своих картинах мы говорим о больших ценностях, о глубоких и сильных чувствах, мы противостоим и чудовищности жизни, и чахлости искусства. Мы реабилитируем важные темы, такие, как любовь, рождение, красота, поэзия, сентиментальность; мы создаем картину мира способом картины. И этот мир — гармоничен, в нем нет ненормальности. Нормальному человеку сегодня нет места в искусстве, и самое радикальное, что мы можем сделать, — это настаивать на нашей нормальности.

Д.Г.: С последним я готов поспорить. Я скорее описал бы состояние, запечатленное вами на полотне, как симуляцию нормальности. Только очень доверчивый доктор мог бы выписать вас с той дурдомовской территории, которая нам предложена судьбой для занятия искусством.

В.Д., А.В.: Мы стараемся сохранить некоторую степень искренности.

Д.Г.: Давайте попробуем описать ваши картины для читателя, который их никогда не видел.

В.Д., А.В.: Вот наша первая огромная работа из этой серии, называется «А ну-ка, отними». Сделана в мае 94-го года. Мы тогда напряглись и быстро написали ее к выставке на Кузнецком, чтобы посмотреть, какая будет реакция.

Д.Г.: Ну и как результат?

В.Д., А.В.: Всем понравилось, за исключением там Авдея. А Косте Звездочетову понравилось, и Никите Алексееву, и Филиппову. Но это можно не писать.

Д.Г.: А чего Авдею не понравилось?

В.Д., А.В.: Ему глобальность линии не нравится, хотя сейчас он уже, кажется, успокоился. Для нас эта картина была качественно новой работой, захотелось заняться чем-то позитивным и перестать в мелких проблемках копаться. Мы создавали картину нового рая. Первая работа писалась тяжело: мы ее раз пять переделывали, шли методом тыка. У нас внутри нее очень много сюжетов. Здесь и девочка, дразнящая медвежонка конфетой, колибри, бабочки, девушки на качелях (все обнаженные), ягуар, коровы. Действие разворачивается в лесу средней полосы России. К картине не было предварительного эскиза. А теперь мы предварительные эскизы разрабатываем. А тогда все приходилось переписывать в натуральный размер. Это многострадальная работа.

Д.Г.: Для райской живописи это правильный путь.

В.Д., А.В.: Только очень утомительный.

Д.Г.: А как вам удается работать вдвоем?

В.Д., А.В.: В некотором смысле мы делаем большую халтуру. Мы представляем маленькую бригаду халтурщиков, в таком хорошем, советском смысле слова. То есть люди знают, какой социальный заказ дан, сколько потребуется времени, материалов, и мы исполняем на том уровне, на котором надо. Тут не требуется каких-то необыкновенных высот и глубин достичь, а тут, главное, сделать нормально.

Д.Г.: Как это достигается?

В.Д., А.В.: Это требует времени, не то что сразу взялись за холст. Сначала все тщательно взвешивается, сюжет долго обсуждается, в конце концов он очень простой получается, но за этим большая работа стоит. Литературность, рассказ нам очень важны. Традиции передвижников.

Д.Г.: Для работы вам требуется много источников.

В.Д., А.В.: Детали, нюансы у нас огромную роль играют. Вот 'две коровы. Одну мы взяли у Пластова, другую писали с фотографии, но она от пластовской не очень отличается. Часть березы тоже пластовская, собачка пластовская, из другой картины. Мишки — с фотографии, фигуры девушек — из порножурналов, корзина с цветочками вообще ниоткуда: ее из головы рисовали. Но главное здесь не ребус: что откуда — попробуй отгадай, а главное здесь — картина мира, которую мы делаем. Вот береза, мы ее сами могли написать, но в апреле таких не было, пришлось взять у Пластова. Для нас главное — сделать большую, хорошую, ясную, простую картину. А так мы всем пользуемся.

Д.Г.: Это ощущение спокойствия, изобилия, эротики в вашей картине насколько соответствует тому, что вы на самом деле испытывали, когда ее писали?

В.Д., А.В.: Наше общество нуждается в таком искусстве, гармоничном, а его нигде нет: ни в МОСХе, ни в нашей среде.

Для нас это альтернатива всякой зауми, агрессивности. Мы просто хотим это сделать. Нам здорового, положительного не хватает, и мы его изображаем. Позитивное — это не то, что есть, а то, к чему надо стремиться. То, что мы делаем, вообще тяжело словами описывать. Это же живопись! Она должна в глаз проникать! Если картина сделана убедительно, то ее рационально не разложишь, объяснять ее бессмысленно. Мы рисуем идеал жизни.

Д.Г.: Интересно, откуда идеал берется. Какая правда за ним стоит.

В.Д., А.В.: Правда — это не та категория, которая нас интересует в искусстве.

Д.Г.: А какая интересует?

В.Д., А.В.: Мечта о русском рае нас интересует. С некоторой, конечно, долей иронии: все это штампы, но родные. Вот картина «Золотая Рыбка». Два на три с половиной метра. Холст, масло. Изображена река, светит полуденное солнце, летят лебеди, на первом плане изображена группа девушек, выходящих из воды, исполненных неги, эротики. Плавают утки, лебеди, лебедята. Маленький мальчик-негр несет на руках золотую рыбку.

Д.Г.: По-моему, это целая рыбина.

В.Д., А.В.: Она действительно большая, он ее только что выудил, вот здесь, среди камышей. На дальнем плане заливные луга, там опять же голые девушки. Типично русский пейзаж. Все.

Д.Г.: А это парная к ней?

В.Д., А.В.: Да. Размер аналогичный. Называется «Бемби». На заднем плане написан матерый олень, он грустно смотрит на зрителя.

Д.Г.: Мне кажется, — он был маленьким олененком?

В.Д., А.В.: Но потом вырос: ты просто до конца не дочитал. У нас уже старый Бемби. Но он весь золотой. На первом плане поле подсолнухов, сзади — новостройки. Московские, типа Жулебино или Новокосино. Все люди, которые видят картину, говорят: это у нас. А мы из головы рисовали. В небе радуга, вдали — гроза. Низко летают стрижи. На первом плане группа девушек, одна из них — негритянка, ползет на четвереньках. В противоположном углу — девушка, наголо бритая, лузгает подсолнух.

Д.Г.: Похоже на «Полицию нравов».

В.Д., А.В.: Что-то есть. Юноша фотографирует на память девушек, позирующих ему на фоне оленя. Все фигуры обнаженные.

Д.Г.: Как вы представляете своего зрителя?

В.Д., А.В.: Мы создаем картины для различных социальных групп и институтов. Вот одна из них, написанная для колхозников и новых фермерских хозяйств: «Праздник урожая». Жаркий солнечный день, пашня. На травке, у борозды, группа мужчин и женщин, колхозников и колхозниц, фермерш и фермеров, занимаются любовью, едят фрукты, пьют молоко. На первом плане гуси, гусята, сзади трактор. Это пока еще не нарисовано, но на нем будет пара влюбленных. Сбоку на корове въезжают две девушки, одна из них откусывает банан. Вот здесь раньше были свинки, но мы от них отказались: они какие-то мелкие. Мужик в кепке, видимо тракторист. Картина эмоциональная, яркая, декоративная.

Д.Г.: А вы испытываете эротическое возбуждение, когда пишете такое сельское хард-порно?

В.Д., А.В.: К сожалению, нет. За время работы так насмотришься на эти журналы, уже ничего не хочется. Зато всем очень нравится. Известные художники приходят к нам в гости посмотреть эти журналы. Вот Костя Звездочетов увидел один по анальному сексу и сказал, что он ему тоже нужен для работы. Паша Брежнев зашел. Так он очень много выступает, а тут затих. В углу сидит, листает. Паша, Паша, где ты? А он сидит, читает.

Д.Г.: А мне покажете?

В.Д., А.В.: Да, конечно. У нас хорошая подборка.

Д.Г.: Она вдохновляет?

В.Д., А.В.: Картина должна быть интересной. Она должна брать зрителя. Она должна быть наполнена энергией, и мы посчитали, что плодородие, земля, языческие обряды — это то, что как раз надо. Мы немножко откровенно это показали, но все это есть в природе и жизни. К нам здесь приходили друзья и рассказали, что существовала такая традиция, может, она и в других странах тоже была: перед посевом устраивать оргии и мужчины кончали в землю. Мы, когда начинали картину, об этом даже не подозревали. Мы полагаемся на интуицию, и пока она нас не обманывает.

Д.Г.: Эти эскизы тоже будут превращены в монументальные полотна?

В.Д., А.В.: Это наши будущие картины. К выставке, которую мы хотим провести осенью в Центре, если нам Витя даст. Картина для детского сада. Приезд героев мультфильмов к детям. Микки-Маус, цветы, торжественная встреча. Яркая картина. Мы ничем в наших работах не гнушаемся. Мы отовсюду берем. Лишь бы это было интересно. Другая тема — Шварценеггер помогает сажать юннатам деревья. Субботник. Сталлоне там тоже нарисуем. Он будет писать этюд на заднем плане. Это уже для школьников. Мы хотим привезти ее в школу, чтобы по ней сочинения писали. Отдельно будет картина для заводов. Специально для музеев будет написана аллегорическая картина «Художники, поднимающие живопись». Это наш автопортрет. Действие происходит прямо под окнами нашей мастерской, во дворе Третьяковки. Все в снегу, и на асфальте лежит голая женщина, которой мы помогаем встать. Протягиваем руку, пытаемся поднять. Это аллегория. Как будто живопись выбросили, а мы ее поднимаем.

Д.Г.: Эта сцена может быть эпиграфом ко всей вашей деятельности.

В.Д., А.В.: Она, конечно, немного иронична. Мы живем в кругу, в котором картина... ну сам знаешь, ее уже проехали. Но, кажется, уже и все остальное проехали, и теперь можно вернуться к картине как к новому миру. Придуманному, собранному по кирпичику. Картина — это окно в мир. Во всяком случае, все остальное уже тоже неинтересно. А большая картина — она всегда большой картиной. В ней всегда есть где себя проявить. Все меняется с бешеной скоростью, и не знаешь, за что зацепиться. Куда спрятаться. А здесь можно сидеть в мастерской и работать. Нам в принципе это нравится. Все сюжеты, о которых мы тебе рассказали, будут в одном ряду. Пластов, Шварценеггер, Микки-Маус и прочее. Интересно и понятно всем.

Д.Г.: А портрет Есенина для кого написан?

В.Д., А.В.: Для тюрем и исправительных заведений. Главное в ней — пейзаж. Золотая осень. В центре, около дерева, стоит Есенин. Дим, тебе нравится?

Д.Г.: Очень.

В.Д., А.В.: Вот это то, чего мы добиваемся. Чтобы люди получали радость.

Д.Г.: По правде говоря, я вижу, к чему здесь можно придраться.

В.Д., А.В.: Картина на самом деле у нас еще не закончена. Мы собираемся руку доделать, веточки с листиками еще пописать, отражение от оленей в озере должно быть, и немножко птичек махнем побольше. Вообще, как-то пустовато, животных должно быть побольше. И лисичек, и зайчиков, и глухарей.

Д.Г.: Этот зайчик, по-моему, взят у Чарушина.

В.Д., А.В.: Нет, из энциклопедии.

Д.Г.: А сами вы кого из поэтов больше любите?

В.Д., А.В.: Сами мы, вообще-то, больше любим Мандельштама.