Маги учили, чтобы разглядеть его лицо, как в зеркале, нужно «вернуть себе полное тело», то есть выкурить в полнолуние папиросу. Однако это лицо спящего, потому что ведущий тебя взгляд видеть нельзя.
Василий Кондратьев, «Зеленый монокль», из книги «Прогулки», 1993

 

Все смешалось в доме Облонских. Это с одной стороны. А с другой — в этом же доме все стремительно разбегается в стороны, «размешивается обратно», стягивается к удаленным полюсам, как бы выпаривая средний материал искусства — обыденную размеренную, условно-спокойную жизнь. К каким же полюсам «утекает» ныне (и там накапливается!) материал художественной культуры? Ответ банален до наивного фрейдизма: к агрессии и — влечению, к ненависти и — любви. Сегодня именно эти зоны кишат палочками художественной жизни, однако в каждой из них эти палочки размножаются по-своему. Но это значит, что само тело художественной культуры готовится к делению, словно одноклеточное. Произойдет ли разрыв пуповины? Как изменится сознание художника и зрителя, когда радикальные — «приполярные» — идеи обретут привычно-прохладную температуру средних широт?

Одна «фундаментологема» (или «фундема»?) просматривается уже сейчас. Дело в том, что оба радикальных материала — и агрессия, и сексуальное влечение — подбивают нас к открыто выраженному действию, к отреагированию на то, что видишь. Именно включение человеческого действия, поведения в новый материал визуальных искусств резко изменяет сам статус визуальности в них, силком стягивая «реализм» и «бихевиоризм» в «бихевиореализм».

Как покажется читателю вначале, предмет моих заметок вовсе не связан с агрессией. Я хочу сделать несколько почти разрозненных замечаний относительно эротического полюса культурного материала, и в частности относительно взаимоотношений между визуальностью, чувственностью и действием (отреагированием). И одним из толчков, повернувших мое внимание к эрогенным зонам культуры, стала серия «Айседор» (более 20 фотографий) — одна из последних работ Иды Наппельбаум, легендарной фотохудожницы 20-30-х годов, которую она сняла всего несколько лет назад.

Молодой герой Иды отчетливо амбивалентен, адресуя себя женщинам и мужчинам, юным и совсем пожилым, согласно социологическим исследованиям, процент пожилых людей, посещающих ныне эротические видеосалоны и магазины, непривычно — или неприлично? — велик). Но поскольку гомо- и геронтотематика стала уже привычной областью и полевого наблюдения, и половой рефлексии, то я обращусь к другой, не менее амбивалентной теме: «Тело и взгляд».

 

ВЗГЛЯД НА ТЕЛО

Человеческое тело как объект визуапьности — не просто зона особого внимания и суггестии, это одна из немногих очевидных для нас зон обыденно-магических ритуалов, располагающихся между этикетной формульностью «воспитанного человека» и аппетитами нашего взбесившегося бессознательного. Поэтому так называемое «эротическое» изображение растягивает слипшиеся в ком различные оттенки визуальности и позволяет различать отдельные из них. Что же мы можем здесь различить?

Взгляд на человеческое тело — «я вижу...» — обладает по крайней мере четырьмя различными модальностями (культурными логиками) восприятия:

A. «Я вижу... и хочу соединиться». Это соединение-слияние и есть «свободный Эрос», по Фрейду: «Влечения, имеющие в виду судьбу элементарных частиц, переживающих отдельное существо... и ведущих к соединению с другими зародышевыми клетками и т. д., составляют группу сексуальных влечений» (З.Фрейд. «По ту сторону принципа удовольствия»). Для нас здесь самым существенным является то, что «стремление Эроса связывать органическое во все большие единства» ведет к полной взаиморастворимости обоих «Я» этих индивидуальных существ (клеток или людей). Естественно этот вариант «я хочу...» перечеркивается нашим принципом самосохранения.

Б. «Я вижу... и хочу обладать» — слабый след изначального Эроса, над которым нависает огромная тень страха потерять «Я» в слиянии с другим. Поэтому не «соединиться» — а потребить, ассимилировать, объявить «моим». Так формируется идеология потребления как механизма не просто жизнеобеспечения, но и постоянной экспансии «Я». Так возникает социальная идея «любви».

B. «Я хочу только смотреть». Эта классическая ситуация эстетического рассматривания рождается из блокирования действия «схватить-потребить», где намешаны и тенденция акцентировать собственное обособление, и страх даже приблизиться к объекту рассматривания, и понимание эстетической — а потому и (почему же?) непреодолимой — дистанции. Так возникает социальная идея «искусства».

Г. «Я гляжу... но не вижу». Здесь блокирование не просто наша реакция, но и само восприятие. Позиция «я не хочу даже видеть» есть внутреннее действие выкидывания увиденного, мысленного убирания его в смерть. Ненависть к другому оборачивается агрессией по отношению к собственному восприятию: оно репрессируется, дезавуируется и «отменяется».

Вот маятник модальностей восприятия, раскачивающийся между Эросом как полной и безоговорочной самоотдачей и Танатосом, сужающим восприятие вплоть до самоуничтожения. (Заметим, что на обоих полюсах наше «Я» терпит поражение — поэтому-то мы, люди, и предпочитаем держаться в тепловатой серединке «любви» и «искусства».)

 

ВЗГЛЯДЫ ТЕЛА

Наш взгляд на изображенное человеческое тело падает прежде всего, как ни странно, вовсе не на тело, а на... его взгляд, поскольку чисто физиологически именно глаза изображенного притягивают наше внимание. Куда же смотрит тело?

Иногда кажется очевидным, что идеология фотографирования обнаженного тела вырастала из фотографий пейзажа, где нет такой ударной притягательной точки, как глаза человека. Поэтому фотография обнаженной НАТУРЫ есть фотография второй природы (natura), иного ландшафта. А натурщик оказывается телом с выключенным взглядом. Его глаза открыты, он нечто видит — но не смотрит!

И тут же этому полюсу «отсутствия взгляда» фотомодели история фотографии противопоставила полюс «прямого взгляда», взгляда в глаза зрителю. А поскольку, как каждый из нас знает из собственного опыта, взгляд в глаза, задержанный чуть более обычного, содержит и означает (сигнализирует!) сексуальный призыв («я вижу и хочу обладать!»), то поэтика прямого взгляда стала языковой основой эротического и порноснимка. Между этими двумя полюсами лежит огромная область ТЕЛА РАССМАТРИВАЮЩЕГО, тела вглядывающегося, когда взгляд модели отчетливо выражен и явно заинтересован чем-то происходящим в пред-камерной действительности, однако вынесенным за скобки фото-окна. Для него, рассматривающего, возникает иная визуальность, о которой мы — устремленные его взглядом и интересом — хотим догадываться куда в большей степени, чем созерцать его тело. Возникает ТАЙНА ИНОВИЗУАЛЬНОСТИ, тайна эротическая в квадрате, поскольку единственный явленный нам фрагмент инобытия — вглядывающееся тело — эротичен. Но вернемся к материалу порно. Итак, порномодель глядит вам прямо в глаза, причем модальность этого взгляда всегда одна и та же: сексуальный призыв действовать — прийти и обладать.

Интересно, что язык «прямого взгляда» оказался так выразителен, что в традиционном для порножурнала «фотокомиксе разоблачения» модель, не переставая призывно глядеть вам в глаза, постепенно обнажает свой половой орган. При этом обнажает не просто так, чтобы он был вам виден, но так, как если бы ему — этому органу — надо было, удобно устроившись, фронтально глядеть на вас (еще один поворот темы «двух взглядов»!). Более того, половой акт на порноснимке всегда подан не просто крупным планом, а в том крайне нарочитом (и мы-то знаем — крайне неудобном!) ракурсе, когда само соединение половых органов, сам половой акт глядит на вас. Обычно именно эта пристальность «второго взгляда» и трактуется как: а) особое бесстыдство, б) отличительная черта порнографии. Подчеркнем, что во всех этих случаях два взгляда — ваш и модели (или акта) — «закорочены» друг на друге. Третьего нет! — и тем самым вы уже оказываетесь в традиционно замкнутой парности полового акта.

 

ОТ ГОМОГЕННОЙ ВИЗУАЛЬНОСТИ К ЧУВСТВЕННОМУ ИНТАКТИЛИЗМУ?

Вот от этой-то схлопнутости, парнокопытной склеенности, непосредственного схватывания, присущих порноизображению, и пытается оторваться, дистанцироваться эротическая субкультура. Будучи не в силах совершить взгляд-поступок модальности А («вижу и хочу соединиться»), прорывающий нас к самозабвенной близости, мы не в состоянии вынести и прямое порно модальности Б. Нам нужна эстетическая защита, трансформирующая порно в эротику, — и блокирование нашей сексуальной действенности оборачивается блужданием в зазорах воображения, занятого тайнами напряженного всматривания тела в некое третье — непременно тело! Постоянное отодвигание зрителя в позицию «хочу только смотреть» — одна из основных особенностей стилистики Иды Наппельбаум, выступающая здесь наиболее отчетливо. Патина старины на изображении юного тела и живого взгляда дает нам знать о такой временной дистанции между нами, которая испаряет желание достать, коснуться рукой. Здесь испаряется любое иное восприятие — слуховое, тактильное etc., — конденсируя гомогенную визуальность.

Временная дистанцированность — это и возрастная дистанция старых от юных, тоскливо переживаемая половиной из нас, и трагикомические несовпадения в «возрасте любви»: «Я только вспыхнул, а она уже ушла к другому (вариант: на кухню)». Именно поэтому ничего из только что сказанного нет на порноснимке: здесь свежее тело на свежем фотоотпечатке в вечно длящейся свежести первых взглядов. А что касается пространственной удаленности, то это поправимо! Недаром здесь же указан телефончик «hot line». Но когда нам надоедает изощряться в собственной чувствительности к тепловатым бульонам, мы начинаем побеги от гомогенной визуальности... Куда? Ну, например, к новому материалу визуального искусства: от работы с восприятием зрителя к работе с его поведением, с его непосредственными реакциями на мои эскапады. Так visual art становится happen-art'oм в обоих смыслах этого слова — искусством события и искусством случая.

Куда? Ну, например, к ощущению сексуального влечения отдельным и отчетливым каналом восприятия мира. Так ли беспочвенна эта метафора? Увы, для нашего бессознательного, как известно, это вовсе не метафора, а суровая реальность. Куда? Ну, например, к сужению восприятия (модальность Г), которое инициирует профессионально-агрессивное отреагиро-вание.

Куда? Да много куда...