СОБАКА ПАВЛОВА (ПРОЕКТ)

О. Кулик в течение месяца живет в специально оборудованной лаборатории под стеклянным колпаком в качестве подопытного животного. Опыты, проводимые над ним, аналогичны павловским опытам с рефлексами собак, однако в центре внимания группы исследователей — процессы, которые происходят в организме человека, сознательно отказавшегося от человеческого статуса. Усилием воли и разума, возможности которого, как принято думать, почти безграничны, Кулик пытается превратить себя в животное, существо рефлективное, а не рефлексирующее. Он отказывается от привычного образа жизни — живет на четвереньках, питается по-собачьи, отказывается от языка человеческого общения.

Цель акции — сбор квалифицированной научной информации о работе всех систем человеческого организма, когда силы человека целиком мобилизованы на выставление внутри себя животного. Лаборатория оснащена современной аппаратурой, необходимой для комплексного контроля и изучения физиологических и психических процессов в организме человека-животного в соответствии с программой опытов. Исследуются изменения в системе ценностей, сексуальных и поведенческих предпочтений, в рационе питания, реагирования на различные раздражители. Ежедневно проводится анализ состава крови, мочи, измеряется давление, температура тела и т. д.

Согласно условиям акции, если к концу срока Кулик перестанет адекватно реагировать на человеческую речь, квалифицированные психологи предпримут все меры по обратной реабилитации в нем человека.

 

ОЛЕГ КУЛИК: ...Странная вещь: я считаю, что все должно быть проявлено. Если ты занимаешься искусством, то твоя цель — максимально проявиться, ведь искусство — это визуальная практика, и когда мне говорят: то, что ты олицетворяешь, — это практика видимости, а вот Юра Лейдерман — это практика невидимости, то меня это удивляет.

ЮРИЙ ЛЕЙДЕРМАН: ..........................................

О. К.: Я думаю, вполне ясно: если искусство не проявлено, то его нет. Моя практика всегда строилась по принципу: быть проявленным. И был особенный период, связанный с интересом к прозрачности, к такому уникальному материалу — стеклу, который ввиду своей прозрачности, кажущейся невидимости в то же время и более проявлен: у любого другого, материала видно лишь одну сторону, а здесь — обе стороны. И на этом я строил всю свою систему миропонимания: только высокоорганизованное сознание может обладать одновременно двумя полюсами, жить одновременно по различным, даже взаимоисключающим законам. В 80-е годы все изменялось очень медленно, и я целые годы занимался стеклом. И когда в мастерскую приходили друзья, я замечал странную реакцию: они работы просто не видели, не замечали, т.е. визуально все эти идеи отраженной реальности, расслоения, вырезов, расслаивающегося пространства не работали. Это значило, что меня не видели, не замечали, я был — ноль.

Ю.Л.: ..........................................

O.K.: Почему ты не сказал «наиболее духовная»? Моя работа с прозрачностью была именно поиском неложной сущности, неложной проявленности.

Ю.Л.:...................

O.K.: Это очень циническая позиция.

Ю.Л.:....................................

O.K.: Да, да, конечно, эта стрелка была очень важна потому, что она указы вала на определенное место, и я не мог ошибиться, ведь тогда человек не попал бы туда, куда надо, я был убежден, что существует истинная, правильная, аутетичная реальность. Сейчас я нахожусь на совершенно других позициях: нельзя показать аутентичное, художник может лишь создать еще одну фальшивую сущность. У меня потерялась вера в то, на что я указываю. Реальность существуй но это — мираж, поверхность, глянец. Иллюзия рассеялась, и я говорю об это in потому что хочу по-прежнему оставаться «честным» художником.

Ю.Л.:.................

О. К.: Я еще очень молодой художник. Оттого, что я стал немного более циничным и здравомыслящим, нельзя сказать, что я теперь успокоился и почиваю на лаврах. Но раньше у меня было много энергии, поиск неложной реальности «звал меня в путь», теперь же приходится побуждать себя к действию. Я превратился теперь в человека, который активно действует, внешне абсолютно проявлен, но который вместе с тем очень сильно тоскует по тем временам, когда сидел в своей мастерской и резал стекло. Может быть, я бы до сих пор сидел и резал это стекло, имея достаточно средств к существованию, но именно социальная ущемленность, бедность вытеснили меня из такого состояния невидимости.

Ю.Л.:.................

O.K.: А как же стратегия невидимости? Я разочаровался в невидимой стратегии и отказываю миру в сакральной сущности, а себе — в праве указывать на такую сущность; я стал «современным» художником, который более нормален, комфортабелен и т.д., но и более прост, его действия легче просчитать. В чем же теперь твое отличие, твоя невидимость?

Ю.Л.:....................

O.K.: Я читал недавно книгу о Пифагоре, и меня поразило то, как он защищал свою теорию чисел от «публики»: все держалось в секрете, существовали тайные секты, которые открывали свое знание лишь через 300 лет после его смерти, эти секты устраивали заговоры, плели политические интриги и т.д. Пифагор для меня — это очень сильный и амбициозный человек, он хотел закрыть свою теорию от всевозможных дискуссий: какие могут быть дискуссии, когда речь идет об истине? И именно он олицетворяет для меня стратегию невидимости. То, что ты называешь «уход от актуальности».

Ю.Л.:....................................

O.K.: Я очень боюсь стать Жириновским и сознаю, что двигаюсь именно в таком направлении.

Ю.Л.:.............................................

O.K.: Может быть, мне не хватает пока духу осознать, что я «пишу вилами по воде», мне хочется думать, будто то, что я делаю, — это важно, нужно, необходимо, хочу сохранить верность той прозрачности, той вере в безусловную реальность; но в то же время у меня есть предположение, что в этом безумном мире все же есть какая-то лазейка и в нее мне удастся проникнуть благодаря огромной интенсивности, напряженности; я думаю, возможно попасть в нее путем соединения реальности и вымысла. К этой идее пришел некогда Толстой, но пришел слишком поздно, уже стариком.

К этому жизнестроительству приходят многие, и за ним стоит только одно: большая социальная травми-рованность, ущемленность. Случись со мной такая травма — и я, пожалуй, тоже создам партию, буду оказывать помощь голодающим и т.д. Если я не найду выхода — точно попаду в число таких комических персонажей.

Ю.Л.:.................

O.K.: Или Ив Клейн...

Ю.Л.:..................

O.K.: Для меня интенсивность — это уже прошедшая ситуация, она осталась где-то во временах «Риджины» и т.п., сейчас я чувствую состояние легкого, парящего полета в безвоздушном пространстве; что делать, какой найти критерий в этом легком, безвоздушном пространстве? Я думаю, выход в том, чтобы замолчать. Сначала провести какие-то шумные экстравагантные акции, а потом замолчать, уйти из искусства и стать реальностью или, точнее, втянуть искусство за собой в эту реальность, как это сделал Дюшан в своих ready-made.

Ю.Л.:.................

O.K.: Нет же, есть реальность, есть реальность! Мы с тобой, вероятно, являемся противоположностями именно в этом отношении: я признаю, что есть реальность, а ты — нет.

Ю.Л.:.................

O.K.: Я всегда отказывался что-либо говорить о себе, потому что моя нынешняя позиция подразумевает не дистанцированный взгляд на собственную деятельность, а полное слияние с тем, что я делаю; я стремлюсь к абсолютной пластичности и проявленности. Через несколько лет я, вероятно, стану очень говорливым, стану много рассуждать о самом себе. Я думаю, 80-е были твоим временем, а сейчас время мое. Это период полной проявленности в обществе, сейчас все вышло на свет, все «теневые структуры», бывшие прежде неявными, невидными.

Ю.Л.:.................

O.K.: Если ты говоришь тихо в громкое время, то тебя никто не услышит. Можешь себе представить ситуацию, в которой Андрей Монастырский баллотировался бы в президенты?

Ю.Л.:.................

O.K.: Значит, никаких экстравагантных жестов делать не собираешься.

Ю.Л.:.................

O.K.: Мне очень нравится эта твоя черта: с одной стороны, ты говоришь как бы с точки зрения высшей инстанции, с другой стороны, все, что ты говоришь, — глубоко личное.

Ю.Л.:.................

O.K.: Но это нечестно! Когда человек говорит не о себе, а о чем-то общем для всех — тогда все честно, то, что он говорит, ценно и может пригодиться другим. Ты же выражаешь свою субъективную позицию, и, следовательно, ты нечестный художник.