Действующие лица: воск и камень.
Участники: гранит, скейтборд, мрамор, ветер, солнце, гравитационные волны, кость, металл, мышление.
Место: мемориал погибшим.
Время: период теплого ветра и солнца, светящего в полдень, как на закате дня.

Действие 1

Камень повстречался с бежевым воском. Солнце уже полностью село, окрасив горизонт в алый цвет. Мраморные формы погружаются в прохладу сумерек не очень теплого, но солнечного дня.

Камень: Гибридное состояние, потому что у тебя есть посредник, инструмент. Только через него тело раскрывает суперархитектуру вещей, уже находившихся в пространстве. И я понимаю, что даже для людей, которые катаются дольше, чем я, а я катаюсь всего три месяца, это, наверное, лучше ощущается, потому что какое-то более близкое взаимодействие происходит. Но все равно доска... плюс покрытие, особенно в Москве. И третий еще фактор — это ветер.

Воск: Почему ветер?

Камень: Потому что он сдувает (смеется). Возможно, это только у меня. Он иррозирует.

Воск: Такое бывает с погодой. Дождь, свет, ветер… экосистема. И с ветром есть такая история. Он помогает или мешает движению, как покрытие. Когда кто-то делает трюки или просто едет, зачастую это связано центростремительными силами в самом инструменте, естественно, когда ты его закручиваешь или что-то с ним делаешь — то фактор ветра становится очень важным.

Камень: Он отлетает просто.

Воск: Да, в Парке Победы... это же холм. Там большая ветреность бывает, и, более того, сама архитектура создает ветреные мешки и тихие лакуны безветрия. Катающиеся стекаются в них. Архитектура изменяет в плохую погоду положение людей и влияет на их манипуляции со скейтбордом.

Камень: А я меньше с архитектурой связана. Знаешь, кто-то сказал, что главное в ней не камень, а пространство и пустота. У меня практика связана скорее именно с этим и ландшафтом. Самое опасное — это неудачное падение просто на горке, на холме, где скорость может быть под сто километров в час. Либо это протяженная набережная, по которой можно долго и достаточно медитативно ехать. Наверно, да, разные элементы среды задают разную практику. Если сравнивать скейтборд и лонгборд. Первый — это активное чтение пространства телом, влияет ритм и синтаксис препятствий, материалов и поверхностей. Второй — гравитация, сцепление с поверхностью, в которой физика и влияние небесных тел. Доска для этого не приспособлена, не приспособлена и я. Но мне очень нравится этот момент зависимости от среды и легкого изменения чувственности. И, наверное… мышление, потому что для простого движения вперед надо задействовать гораздо больше частей тела, и влияет на это большое количество элементов окружающей среды. Мышление немного меняет локализацию. И ты уже мыслишь всем телом. Движешься определенным образом, и происходит это частично в пространстве возможностей и отношений вещей (вспомни поверхность, парапеты, перила, газон и тому подобное, их вещности). То, как ты поймешь (интерпретируешь) парапет, меняет его, расширяет его как вещь, выводит на другой уровень. Ты нарекаешь его новым именем.

Воск: Получается столкновение с гравитацией, волновой стихией. Появляется особый род танца гравитационных волн, людей, вещей, мышления и интерпретации.

Камень: Ну да, и тебе надо ее как-то... причем важно, что не покорить! Потому что, если ты начнешь ее покорять, то просто упадешь, оступившись. Надо выстроить особые отношения.

Воск: …C видимым и невидимым, со стихией поверхностей объектов, гравитацией — ее волнами…  которые определяют тектонику, землю и экосистему.

Камень: Да… они посредники энтропии. Вот покрытие, например. Мрамор, гранит и асфальт при разной температуре и том или ином типе дождя ведут себя по-разному, и ты начинаешь понимать это всем телом. Отношения зависят от миллиона факторов. Оптика меняется, но для процесса самое важное, сколько в нем участников. Это так похоже на новости жизни. И ты становишься гораздо меньше хозяином себе и своему движению. И есть предположение, что во многом это соотносится с искусством: когда художник передоверяет и структурирует определенные процессы, создает организованную случайность, границы контроля которой плавают. Но вот это передоверие какого-то финального решения очень сильно сближает два типа практики, что можно наблюдать у человека по имени Роберт Смитсон.

Воск: Описательная система случайностей.

Камень: Мне кажется, не ты ее создаешь. Ты в нее включаешься, это важно.

Действие 2

Парафин блестит на полированном граните мемориала. Ветер звучит в застенчивых кронах деревьев парка.

Воск: И вот мы здесь.

Был свечой из храма, ею натерли грань на монументе холокосту — люди разных полов поднимаются из земли, воскресают друг за другом.

Камень: Как там говорят — пошли катать ся на холокост?

Воск: Два типа памяти встречаются в борьбе между собой. Телесная память прыжка веры с парапета и память о свидетелях Дахау. Слишком много для человека.

Камень: Обнаруживает себя скрытый навык менять оптику взгляда на видимое и невидимое, противоречивые отношения между пространством и памятью. Или оптика телесного чтения вещей? И через это ты как бы воспринимаешь пространство: «Ага, здесь кататься можно». Есть это ощущение, как в видеоиграх, когда ты открываешь территорию постепенно и пошагово рассказываешь скрытые сюжетные линии и нарративы.

Воск: В скейтбординге есть вероятность того, что место присваивается через трюки. На лонгборде ты чаще всего проезжаешь какие-то места. И единственный способ присвоить это место себе — это взгляд. В случае скейтбординга своим присутствием ты обнаруживаешь некую потенциально открытую для кодирования среду. Можно по-своему обозначить в ней центр и периферию.

Камень: Ну да, дополнительный режим существования места. Я интересный момент наблюдала. В какой-то момент на памятнике Бродскому появилась новая тусовка скейтеров. Ее не было прошлым летом. И сразу памятник приобрел дополнительные функции. Потому что на нем стало можно делать трюки, прыгать. Я и асфальт со своей длинной доской даже немного завидовали этим практикам переназначивания, потому что я так делать не могу. Но лонгборд — это, скорее, подстраивание под характеристики пространственной ситуации, но, с другой стороны, в случае даунхилла — это может быть переназначиванием. Когда ты в горах мчишься вниз по серпантину на доске — это невероятно красиво и абсолютно невозможно в московских и подмосковных условиях.

Воск: В этом плане спуск с горы намного более опасная вещь.

Камень: Ну, естественно.

Воск: Люди нередко гибнут на таких спусках.

Камень: Кошмар какой.

Воск: Большая скорость, машина, сильный вираж — и ты просто вылетаешь и разбиваешься. Вот это такой момент, например, в сноуборде регулярно гибнут из-за скоростей, амплитуд и лавин. А лонгборд…

Камень: Ну, это же почти как театр такой немножко.

Воск: Да. И более того, он постоянно документируется.

Камень: Да, я очень люблю это дело. Это как балет, или театр, или современный танец.

Воск: И тут нет правильного исполнения. Возможно, человек становится известен, а его движение копируемым. Его узнают и на него смотрят не из-за того, что оно какое-то правильное. А скорее, из-за того, что оно неправильное и определено человеческим телом. Тем, например, как расслаблены руки, или положением колен. И человек, когда тренируется, чувствует всю эту пластику в себе. И он пытается ее как бы отшлифовать до состояния, когда она становится очень специфичной.

Камень: Интересно. Ну, то есть как в искусстве распознается…

Воск: Поэтика! Потому что это продолжается даже не через то, что ты делаешь, а пластику движения. Ты начинаешь выби рать препятствия, которые эту пластику дополняют, одеваться определенным образом, создавать себе образ под ритм пространства и наоборот.

Камень: Конструирование идентичности.

Воск: И тут важна медийная пластичность фиксации событий. Пластика изображения: 16 мм, VHS, HD или это только фотографии (единичные или серийные раскадровки).

Камень: Это все очень хорошо коммерциализируется. Ну, конечно, в первую очередь это связано с обменом образами, с производством образов, с вселенной технических образов и их экономикой. А во-вторых — с коммерцией, потому что некоторые скейтеры становятся представителями брендов, профессионалами. Это очень важный момент профессионализации и, соответственно, коммерциализации. Чтобы оставлять эту практику не политической, а чтобы у нее было некая потенциальность. Мне кажется важно, чтобы она была в каком-то смысле собственной. Чтобы имела отношение только к тебе и не соотносилась с коммерческими системами. В этом есть определенное сходство с одним из вариантов оптики на искусство, которая как раз таки про экологию. Про то, какие системы ты задействуешь и в какие системы входишь. Еще один момент, когда ты говорил про экологию… Мне кажется, в эти отношения со средой так или иначе обязательно включен разрыв. Где разрыв — это понятно, падение. И ты должен принять эту вероятность разрыва, и в общем, как-то с этим примириться. Осознать, что это не катастрофа, не что-то ужасное, а просто одна из значимых частей твоей практики. И можно сразу же подумать про важность ошибки в искусстве, важность разрыва, неудачи, провала.

Воск: Да, а раньше, можно сказать, это было предпринимательство и малый бизнес.

Камень: На самом деле, знаешь, что мне это напоминает? (Смеется.) Историю искусства в России. Начиная от галерей девяностых. Это был не очень крупный бизнес, скорее, даже надежда на бизнес и культуртрегерство. Сейчас мы наблюдаем немножко иную ситуацию, когда некая крупная институция — не будем показывать пальцем (смеется) — работает как большая корпорация. И встраивает или не встраивает художника (или художник продолжает существовать сам по себе) в некий процесс, уже имеющий отношение к культурной индустрии как минимум.

Воск: И здесь возникает какое-то очень специфическое отношение между большими бюджетами, маленькой субкультурой, большими и очень дорогими соревнованиями. Вырисовывается отличающая скейтборд от других видов активностей характеристика — помимо субкультуры он является индустрией, которая близка к большому спорту. Но я бы хотел вернуться к моменту, когда ты сказала про разрыв. Поскольку разрыв подразумевает ошибку, и контроль ошибки может перетекать в категорию эстетическую, когда человек специально неправильно что-то делает. И из этого выстраивает свою… так скажем, поэтику. Когда у него очень широкая доска, или она устаревшей формы, или он все трюки делает рваными движениями.

Камень: Ну, ведь все, о чем ты говоришь… он же не падает и не разбивается в кровь на камеру.

Воск: Тут и возникает этот момент, при котором ошибки зачастую приводят к падению, но он их контролирует, и в результате появляется не то чтобы искусственная, но смоделированная опасность. То есть он делает трюк таким образом, что вероятность ошибиться у него возрастает.

Камень: Но я знаю, что в видео специально монтируют моменты, где люди всячески бьются. «Да, ребята, мы тоже падаем, нам тоже бывает очень больно». И это становится неотъемлемым элементом для видеофильмов.

Воск: Да, а вот тут как раз, именно в формате падения, открывается иная характеристика, связанная с тем, что само падение как ошибка имеет не только символическую или функциональную роль, но и эстетическую. То есть пластика падения берется во внимание. Через падения видео, как медийный продукт, переводится в другой регистр, когда помимо выполнения трюков появляются все эти моменты падения, столкновения с полицией с бездомными… это все одна какая-то область.

Камень: Мне кажется, нынешняя практика очень редко подразумевает какие-то столкновения с полицией. Потому что постепенно катание на доске становится такой очень разрешенной практикой.

Воск: Не всегда, до сих пор полиция может арестовать за катание в ненадлежащем месте, или когда ты нарушаешь режим пространства. Все зависит от законодательства. В модернистские здания административных органов власти пробираются обычно ночью, нелегально, минуя посты охраны, камеры наблюдения и тому подобное. Плюс в Америке и Европе есть публичные места, где это просто запрещено официально. Но ты все равно это делаешь, поскольку место может быть очень специальным не только по архитектуре, но и по истории. Вот это нарушение режима пространства города, где устаканился определенный режим мобильности движения, приводит к конфликтам с полицией, жителями, охраной, если это торговый центр…

Действие 3

На солнце произошла самая большая вспышка за всю его жизнь.

Камень: Это на самом деле интересно. Но в моей ситуации просто катания, наверное, маловероятно. Но есть другой момент опасности просто катания вечером. Если ты вечером выходишь, ты как бы квир, ты странный, на какой-то странной штуке едешь, а если ты девушка, это добавляет тебе этой квирности и уязвимости для персонажей, которые могут свистнуть тебе вслед, как-то попытаться навязчиво с тобой познакомиться.

Воск: Да и со скейтбордистами то же самое. Когда эта странность, неопределенность твоей идентичности... пример — День десантника. Какая-то молодежь тут шумит, катается, еще и на памятнике. Давай разберемся, кто тут неправ, кто не чтит память о войне.

Камень: Я думаю, постепенно эта практика нормализуется. Потому что очень много сейчас людей катается. Я видела очень маленьких детей, которые едут быстрее взрослых. Это было малоприятно для самооценки.

Воск: Вот знаешь, все-таки очень важно, что лежит за этим: контакт с болью, страхом, агрессией, разочарованием… помимо того, что в прямом смысле может за этим лежать — контакт с вещами. Когда ты встраиваешься в экосистему вещей. И более того, открываешь их новые измерения. А иногда ты просто со сломанными вещами сталкиваешься. Сломанная лавка, поваленный фонарный столб, или поднятая крышка люка, или вспученный асфальт.

Камень: Вспученный асфальт, который становится как волна, если по нему проехать. А еще со шлагбаумом бывают трюки, когда доска под шлагбаумом проезжает, а скейтер перепрыгивает его и приземляется снова на доску. То есть в принципе это как раз та самая практика переозначивания, которая часто используется и в художественных практиках.

Воск: Если рассматривать это количество условных вещей, которые организуются по тем или иным причинам в условном пространстве, например, на стройке. Когда есть пустоты в структурах или материал, который ты можешь апроприировать и выстроить из него что-то иное. Ты можешь сталкиваться с какими-то руинированными стройками и контактировать с ними на каком-то уже специфическом регистре. Они уплотняются, и город становится для тебя пространством таких уплотнений.

Камень: На самом деле, я подумала, что все эти практики схожи с ситуационистским дрейфом.

Воск: Да, безусловно.

Камень: То есть даже техники наблюдения, техники переозначивания частей города. В принципе, нам ситуационисты все рассказали и без досок. Возможно, без нашей досочной гибридности дрейф для условно современного человека, который существует в неком медийном состоянии без дополнительного объекта, — он даже невозможен. Потому что, чтобы перейти в другой режим, нужен девайс или даже не девайс, а взаимодействие с вещью, которая создает из тебя такое странное существо на колесах.

Воск: Да, я бы сказал, что это суперпозиция. Потому что она организуется за счет тела, инструмента и, собственно говоря, объекта. Это может быть форма, поверхность, гравитация плюс поверхность. Если брать буквально, то вот дорога или вот грань, вот ступень или фасад здания. У тебя инструмент, если положишь его или кинешь — ничего не произойдет. Но именно с появлением тела, с помощью центростремительных сил, скорости, движения оно создает суперпозицию, которая становится суперархитектурной. Когда функционал инструмента, скрытый потенциал этого объекта (сломанной вещи и тела)… даже здесь не только физическое играет роль, но и ментальное, когнитивное…

Камень: То есть дело в том, как все эти факторы создают ситуацию.

Воск: Да, и появляется суперпозиция.

Камень: Гибрид. Какие-то стимпанковые штуки, когда к человеку прикручивается нечто дополнительное или колесо.

Воск: Тут, кстати, интересный момент. Скейтборд не является протезом. Это именно что инструмент-посредник.

Камень: Ну да, ты всегда такой фифти-фифти. Ты всегда можешь с доски спрыгнуть и стать просто человеком с каким-то предметом и перейти строящуюся набережную. Ты непонятно кто или непонятно что, когда ты не занимаешь позицию ни пешехода, ни машины, ни велосипеда.

Воск: И здесь как раз вот эта пограничность мне кажется наиболее ценной. Она достигается вроде бы этим привычным инструментарием, привычным сопоставлением, но эта пограничность является очень интересной, привлекающей внимание. Убрав скейтборд, имена объектов, а оставив эти элементы системы, их взаимоотношения, их ген, код существования.

Камень: Я сейчас подумала, что позиция, в которой оказываются и художник, и критик в России — это тоже вечное такое же состояние… непонятно чего. То есть ты все время…

Воск: И не тут и не там.

Камень: Да. Все время находишься в подвешенном состоянии между какими-то положениями.