Тело <…> освобожденное  от изображений <...> становится  способным к воображению.
Жан Бодрийяр

Саша Портянникова и Даша Плохова: Следующий свой танец мы бы хотели исполнить между Ханом Замаем и Славой КПСС. Это будет вращение мечущихся планет между двумя черными дырами. Мы поклоняемся силе Кориолиса и причащаемся бозоном Хиггса.

С.: Этот диалог о сложностях, с которыми мы сталкиваемся каждый день: в процессе преподавания, работы над постановками, подачи заявок и написания текстов. Причина этих сложностей — отсутствие понимания танца, его инструментов, его метапосланий, вопросов физиологии движения и восприятия, оппозиции телесного и духовного. А все потому, что танец рассматривают в отрыве от исторического и социокультурного контекста и, прежде всего, от своего собственного тела.

Д.: Мы, танцевальный кооператив «Айседорино горе» — Саша и Даша, как практикующие танцхудожники постоянно задаемся вопросами: каким образом тело осуществляет передачу информации и связь с другими телами?

Что такое Тело Человека с учетом всевозможных коннотаций и нужд практики?

Что нам может дать нейрофизиология для понимания механизмов восприятия?

Почему танец — единственный неотчужденный вид искусств?.. Никто не видит современное тело. Никто не видит тело, и все работают как бы. В таком окружении мы и сами перестаем его видеть.

С.: А почему «видеть», а не чувствовать? Это же тело…

Д.: Конечно, чувствовать! Действие/движение мы чувствуем телом, и современный танец — весь про тело. Потому что любое действие — это движущееся тело! Его особое качество, его особое состояние! Это не либретто, не мораль, не какой-то символ чего-то там идеального, как будто бы возвышенного.

С.: Да — это про ощущение, нерациональное переживание. Оно попадает в нас, минуя сознание, поэтому вызывает реакции и эмоции, к которым мы не готовы и не привыкли. А как можно привыкнуть чувствовать свое тело в стране великого балета? Балет ведь является наследием балов при дворе Людовика XIV, которые он сам изобрел и стал законодателем танцевальных мод. Специфика балетной эстетики обусловлена телесными паттернами Людовика — теми позами и движениями, которые ему легко и удобно давались. Тем же обусловлена характерная для балета композиция — солист (a.k.a. Король) в центре, кордебалет (свита) на втором плане обрамляет триумф гения. Немудрено, что балет так любил Сталин.

Д.: Потребность насущного дня — переосмыслить понятие тела. Экономический строй раз десять сменился, а мамочки все мечтают воспитать из своих деточек маленьких пажей Людовика, скачущих в Версале. Но хочется верить, что мы преодолели поздний феодализм в своих сердцах. Сегодня технологии меняются стремительно, заставляя наше тело постоянно к ним адаптироваться. Я никак не могу привыкнуть к новой «Винде», только вчувствование и действия наугад выручают меня. Скольким людям нужно сегодня приспосабливаться к среде, такое же разнообразие тел и способов их существования можно наблюдать. И потому в современном танце тело представлено разнообразно, порой равно противоположно у разных хореографов (сравните спектакли Александра Андрияшкина и «По.В.С.Танцев»).

С.: Да, в танце проблематизируется вопрос самореферентности тела. Наше тело субъективно, и мы через него познаем мир. Я вижу мир так, как я его вижу. Я не могу ссылаться ни на кого, кроме себя.

Д.: И если я вижу даму, изображающую любовь, я всего лишь вижу даму, изображающую любовь.

С.: Даша, ты рифмуешь «кровь» и «любовь».

Д.: Только «любовь» и «любовь». Если танцовщица классно машет руками, то я чувствую, как классно она машет. Неважно, как кто она машет, как лебедь или как ленивец, важно само тело, движущееся в момент, его качество.

С.: Рудольф Лабан еще до Второй мировой войны освободил танец от сюжета, музыки и заданных па, а мы все интерпретируем танец с помощью каких-то текстов. Осталось только тело — воспринимающее, воспринимаемое и действующее одновременно. Тело — единственный медиум танца. В английском языке, среди прочих непереводимых слов, есть термин embodiment, который часто трактуется как «воплощение» или, еще круче, «олицетворение»… Чувствуешь мощь и наследие церковнославянского?

Д.: Яркий пример еmbodiment — проект Александры Конниковой «Действие». Здесь все абстрактно и трудноуловимо, перетекаемо.

С.: Проект про вчувствование. Про погружение своего тела в процесс и погружение процесса в свое тело.

Д.: Интересно, что в такой плотной среде для вчувствования — большая свобода для игры сознания и воображения.

С.: Потому что символическое поле не перегружено. Нанси писал, что тело, пересыщенное означением, перестает быть телом — это уже истерия.

Д.: Когда означающих много, мозг слишком занят решением интеллектуальных задач и блокирует все остальные каналы восприятия. Вся глюкоза в топку идет, и тут уже не до тонких чувств, проприоцепции, эмпатии и так далее.

C.: А когда танец абстрактный — есть возможность заметить работу зеркальных нейронов. Это они отвечают за проприоцепцию — чувство, когда мы смотрим на движущегося человека и наше тело частично разделяет его телесный опыт. Эксперименты показывают, что активнее всего эти нейроны включаются, если наблюдающий имел аналогичный опыт. То есть если я никогда не крутила сальто, то просмотр соревнований по спортивной гимнастике для меня будет переживанием, аналогичным созерцанию вращающегося спиннера. Если же такой опыт был, и желательно недавно, — все группы мышц, которые сокращаются в процессе исполнения элемента, будут активироваться в моем теле в тот момент, когда я смотрю на спортсмена.

Д.: То, что несет тело исполнителя, все будет схвачено зрителем. Даже если работа о любви и добре, а у исполнителя зажаты ляжки — на выходе у зрителя еще некоторое время будет держаться аналогичное состояние в четырехглавых мышцах бедра. И зритель этого даже не заметит, так как в культуре принято иметь зажатое тело и жаловаться периодически на боль. Видимо, как на свидетельство наличия своего тела.

C.: Недавно вышел клип у ЛСП «Мое тело, которое болит» — очень показательно. Но круто уже, что не душа болит. Мы бессознательно воспринимаем тело телом. Если смотреть на разные танцы — хип-хоп, тверк, балет, контемп, аргентинское танго, контактную импровизацию — тело будет чувствовать себя по-разному. А еще тело несет бремя нашего культурного наследия. Вот мы на днях посмотрели на советское тело (хотя заявлено было постсоветское).

Д.: Неуверенное, нервное, сильное. Поверхностное, так как боится идти в глубь движения и все делает как будто, хотя потенциал большой. И я сижу, и переживаю, и нервничаю. Нанси тоже не знал, что делать с телом. «Тело <...> разомкнутость и дискретность». Он так поэтичен, но так же разомкнут, как его тело и сознание. Нанси никак не может с собой соединиться. Для него тело немыслимо, не писано, непостижимо. В тексте чувствуется ограниченный телесный опыт философа.

C.: Да, Нанси проблематизирует тело на уровне зуда, возникающего во время чтения его трактата. При этом он остается в ситуации тела, которое покоится перед белым листом бумаги, и созидает мыслеобразы, посвященные Телу. Было бы классно устроить баттл между Нанси как теоретиком тела и Томасом Ханна как практиком-новатором. Томас Ханна дистанцируется от самого слова Тело и вводит понятие Сомы — набора психофизиологических функций человека.

Д.: «Сома — осознающая, ощущающая, регулирующая себя и несущая за себя ответственность живая система, это единство физического и ментального. Сома нестабильна, она постоянно развивается и видоизменяется». Тело — это сложная развивающаяся система, направленная как вовнутрь, так и наружу. Но у нас тело уже две тысячи лет дискриминировано. И какой тут свободный современный, я тебя спрашиваю, а тем более экспериментальный танец?

C.: Уж какой есть!

Д.: Ага, танец «сосуда души моей» или «всего лишь грубой материальной оболочки». Вот представление об атоме не только сложилось в современном мышлении, но уже десять раз поменялось. А отношение к собственному родному телу до сих пор несет бремя христианской морали.

C.: И эта христианская мораль считывается на уровне метапослания. Потому что как мы про свое тело думаем, так мы его и чувствуем. А как мы его чувствуем, так его воспринимает зритель.

Д.: Какое метапослание несет танец, исполнитель которого воспринимает свое тело как «сосуд души моей»? Метапослание невербально кодирует определенным образом отношения тела с окружающей средой. Тело воспринимает метапослание. Так, наш любимый балет выстраивает вертикаль и воспевает иерархию власти, поддерживает бинарные оппозиции. И это его метапослание.

C.: В послевоенной Европе, особенно Германии, балет был в большой опале именно в связи с концепциями триумфа воли и идеала, которые по понятным причинам были серьезно переосмыслены. Современный танец там получил государственную поддержку в период послевоенного авангарда как вынужденный поиск языка, который бы не ассоциировался со вкусами вождей третьего рейха и не отсылал бы к евгеническим подходам в обу­чении и композиции.

Д.: А современный танец несет в себе демократические ценности и идеи дзен-буддизма. Он апеллирует к «здесь и сейчас» и субъективному опыту. Часто его метапослание — вернуть зрителя в свое тело. Прекрасный пример из собственного творчества — «Ай-яй-яй перформанс» (2014), однообразный, долгий и сексуальный. Он обращает зрителя к переживанию своего собственного восприятия. Так вот, метапослание современного танца — это реальное действие/движение тела в разных модусах его существования от биологического до гиперреального. И пусть меня не поймут.

C.: Принцип «здесь и сейчас» также отсылает нас к социокультурной функции танца, танца как действующего тела. Чтобы митинг стал заметным, нужно принести свое тело на площадь. Недостаточно поставить «пойду» в Фейсбуке, необходимо физическое присутствие. Остин говорит, что языковые высказывания обладают перформативным потенциалом, но они недействительны, если нет тел, которые регистрируют это высказывание. Перформативность присуща телу. Тело, действующее в своих интересах, производит неотчужденное действие. Тело познает само себя через танец. Танец — единственная неотчужденная форма искусства, когда он не имеет никаких целей, помимо реализации собственного интереса в движении.

Д.: Невербальность танца дает возможность раскрыть невербальные интересы. Коих, скорее всего, большинство у нас, так как язык — это один из адаптационных механизмов, а большинство интересов или желаний тела лежат во вневербальном поле. А абстрактный танец — то движение, которое мы не можем помыслить, расширяет наши возможности и воображение.

C.: Тело-медиум и сома нетривиальны, нерациональны и абсурдны.

Д.: Тело организует связи с окружающей средой через движение, и только через движение может их познавать и проявить. Википедия говорит: «Ме́диум (лат. medium «средний»; здесь — «посредник») — чувствительное физическое лицо, которое <…> служит связующим звеном между двумя мирами: материальным и духовным».

C.: Тело — медиум. Аминь.