Москва — это прорубь.
В проруби нет сезонов.
Точнее, всегда один — для бзды и утопленников.
Художественная жизнь здесь бедна и бездарна.
Художники, по преимуществу, ничтожны.
В искусстве есть отдельные выкидыши, но не больше.
Характерно: ни одного зрелого мастера.
Только недоросли и перестарки.
Перестарки — Пригов, Алексеев, Монастырский...
Остальные просто утопленники: Чуйков, Орлов и другие.
Молодые жалко шевелятся.
Таков московский сезон в целом.
Теперь в частностях.
Кулик сучит ногами.
Кулик — нахрап, недоразумение, тупость.
Плюс невообразимая наивность.
Партия животных, короче.
Но животным надо уметь стать, а он не может.
Он между животным и человеком.
Обычный случай сологубовской недотыкомки, одним словом.
Еще Лейдерман шевелится.
Лейдерман желает быть и в «эскэйпе» и в «мэйнстриме».
Хитро, но тоже чересчур наивно.
Такое один раз прошло с Дюшаном.
Но дважды это пройти не может.
И мы не в Европе, а в России.
А может быть, и в СССР даже.
Ведь та страна не исчезла.
Страна стала просто еще более гнусной.
Она стала для всех смертельно опасной.
Надо это понимать и сказать этому слово.
Это понимает Ригвава.
Он много чего понимает.
Например, что искусство — не галерея Левашова.
Не ЦСИ, не ИСИ, и никакая не галерея.
Искусство требует изощренности, одиночества и мощи.
Но Ригвава слишком дипломатичен.
Может, это его вынесет, а может, потопит.
Но на него смотреть интересно.
А вот на Осмоловского смотреть жалко.
Ибо если ты зелен, расти себе потихоньку.
Но лучше не тряси бледными плодами.
А то получается срам и ухмылки.
Получается оскомина и скука.
Город лжет всеми своими площадями.
Город бздит всеми своими потрохами.
И художники лгут и бздят всем собором.
Художники играют в «авторитеты».
Это позорно.
Авторитеты — не Уорхол,
Не Брюс Науман, не Куннелис,
Не Джефф Куне и не Роберт Лонго.
Авторитетов не существует.
Существует работа, ее надо сделать.
А московские художники бздят сиротливо.
Лжет, лжет, хотя и праведно, Кошляков-Куприянов.
Бздят, бздят, хотя и умненько, Ануфриев с Пепперштейном.
А Трехпрудный бывший вместе с Чистыми прудами
Тянут длинную перепончатую кишку по асфальту,
А в кишке один кал окаменевший.
Шульгин дрожит, Фишкин мигает,
Митта-Шутов-Преображенский сам не знает, что бормочет.
Вся свора то виляет хвостом, то лает,
И только один Бренер все дрочит, дрочит.