Выпуск: №5 1994
Вступление
КомиксБез рубрики
Язык и пути познанияЮрий ЗлотниковСтраница художника
ПерспективностьАндрей СуматохинБеседы
Беседы. Георгий Литичевский и Юрий СоболевГеоргий ЛитичевскийИсследования
Идеальный городСергей КавтарадзеСтраница художника
Страница художника. Bigert & Bergström Bigert & BergströmУтопии
Кибер — утопия и творческая машина авангардаАлла МитрофановаСтраница художника
Страница художника. Марко ПельханМарко ПельханРефлексии
Party-мэйкинг как искусствоТатьяна МогилевскаяСтраница художника
Страница художника. Облачная Комиссия Облачная КомиссияБеседы
Виртуальные смыслы неосмысленных вещейГалина КурьероваБеседы
Сценарий рождения материиВиталий ПацюковСтраница художника
Открытый проект. Опыт истолкования мнимостейАлексей ИсаевСимптоматика
Оправдание графоманииИрина КуликЭссе
Заметки из желтого ящикаЮрий ЛейдерманСтраница художника
Хроники сада МИРЭссе
Всё и усталостьПавел ПепперштейнПубликации
Бойс: Сумерки Богов. Предпосылки критического исследованияБенджамин БухлоПубликации
Беседа о своей стране: ГерманияЙозеф БойсПослания
Владимир Сальников — Йозефу БойсуВладимир СальниковСтраница художника
Пророчества Бифер и ЗграггекБез рубрики
Беседа с китайским другомВиктор МизианоИнтервью
Актуальные интервью. ХЖ №5Юрий ЛейдерманЭпитафии
Эпитафии. ХЖ №5Мария КатковаСитуации
Провинциальные танцыДуня СмирноваКниги
Встреча через 80 лет: Отклик на новые публикации трудов Эмануэля СведенборгаНиколай НосовВыставки
Владимир ТатлинЮрий ЛейдерманВыставки
Агитация за счастьеАндрей ХлобыстинВыставки
Михаил ШварцманСергей КусковВыставки
Гамбургский проектЕкатерина ДеготьВыставки
Заповедник искусствИрина КуликВыставки
Молодые людиСергей ЕпихинВыставки
Пикассо в МосквеЕкатерина ВязоваВыставки
Московские ларьки / Над черной грязьюСергей ЕпихинВыставки
КонформистыАлександр БалашовВыставки
Стерилизация веществаБорис ЮханановВыставки
Выставки. ХЖ №5Никита АлексеевВ системе пространственных координат, а также понятий, в которых пребывал Павел Флоренский, начало и конец любого мыслимого пути, отсюда и писания, обязательно замыкаются во времени и нет нужды отделять мнимое от реально сущего. Сам Флоренский представляется как универсальный интерпретатор им же созданного космоса, эволюция которого очевидна и может быть соотнесена только с законами построенной им Вселенной. Его мировоззрение поражает, эдакий Пифагор, который, если бы не имел православного посвящения, поразил бы нас еще больше языческими мистериями, магическими ритуалами и «гастрономическими» изысками — не ешь бобы и белых петухов. Все же, предпочтя дистанцию, которую он интеллигентно называет границей между реальным и мнимыми мирами, он ушел в длительную медитацию, результат которой — целостность и нерушимость его миропорядка, феноменальная интуиция, воплощенная в ипостаси пластического метаязыка. Не оставив после себя выстроенной философии, он изъяснялся притчами, он философствовал, вышагивая вдоль границы, может быть, воображая при этом афинский дворик или каменные плиты дзенского монастыря, являясь учителем одному ему ведомой школы.
Граница (terminus) в жизни и творчестве Флоренского была одним из важнейших символов, через который он раскрывает то, что у Сократа и греческих философов есть (cofia) мудрость. Ученики остались за дверью, порог которой возможно и был знаком его учения — объектом медитации. Диалог с теми, чей язык есть заумь математического скепсиса, логики pro и contra. Искусство он сводил к искушению, отсюда символическое тело иконы алтарной части выстроенного им храма, как пограничье этого и иного опыта. История сохранила пример, когда вопрос соотношения прямой и обратной перспективы, он, разделив метафизической границей телесного, изложил при помощи шести спичек.
В этих графических линиях, напоминающих примитивный детский рисунок, можно увидеть доязыческую космогонию и раннехристианскую символику иного рождения (рыба). Но, конечно, более известны его остроумные замечания по поводу иллюзионизма, который берет свое начало из насущных потребностей лицедейства и сценографии как метода построения пространства на плоскости. На границе своего отрешенного затворничества он уловил вовлеченность живописи в идеологические страсти мира (к вопросу о выборе перспективы). Сам же, находясь в гипнотическом трансе созерцания, иронично называя его сновидением, он, тем не менее, со всею ясностью понимал иррациональность своей экстатической свободы, своего рода столпничество, так, несколько старомодно, любил он называть то, что для тех, кто прислушивался к рациональной логике его воображаемых диалогов, звучало как «вектор Духа» . Время, текущее вспять, как одна из метафор, которой он обозначил, с одной стороны, сущность познания и самопознания, причем второе для него было эквивалентом творчества, с другой стороны, насмешливо приписывая «потустороннему» миру статичную косность Вселенского Произвола. Таким странным образом, отождествив сон и реальность через символ иконописной границы, которая обрела метафизическое значение телесного, рассуждая о том, что истинная ценность творчества свидетельствует как об этой, так и об иной реальности, окончательно запутал воображаемого оппонента; о чем же, собственно, идет речь — о бодрствующем теле спящего или наоборот?
§1 ...необходимо найти в пространстве место для мнимых образов, и при этом ничего не отнимая от уже занявших свои места образов действительных.
Это иное пространство он осязал как порог в «топологическое» пространство абсолюта, в котором параноидальное единство противоположностей, спокойно вышагивает как бренное тело Учителя... Словно ничего не слыша о начале «новой» эры, о футуристической сдвигологии в искусстве и культуре, он дискутировал с ними на «мертвых» языках древности (математика и геометрия, теология и теософия). О чем же?
§5 ...Новая интерпретация мнимостей заключается в открытии обратной стороны и приурочения этой стороне — области мнимых чисел. Мнимый отрезок относится, согласно этой интерпретации, к противоположной стороне плоскости; там находится своя система координат, в одном случае совпадающая с действительной, а в другом — расходящаяся с нею... Для нас теперь, повторяем, плоскость стала прозрачней...
и дальше:
Для определенности дальнейших рассуждений подведем итоги и дадим несколько определений:
Новое мышление метафизическими корнями, имеется в виду метафизика как структурное соподчинение причинно-следственных связей бытийной реальности онтологическому порядку, произрастает из феномена архетипики дифференцированного бытия. Эту мысль понять несложно, так как сознание оной спровоцировало К. Малевича на творческий акт, сублемирующий невозможность личного творчества, как нежелание рождения из лона абсолютного небытия. Мысль, которая интерпретировалась последующей культурой, как символ невозвращения и фактически инвертировалась в эдипов комплекс русского авангарда.
Времени больше не будет.
Ч.К.
В это время медитативный ум Флоренского, оказавшись по ту сторону видимой только ему апокалиптической границы, с присущим ему стилистическим артистизмом вступает в открытый диалог с самим собой. Флоренский, как считают его воображаемые оппоненты, оставил за собой лишь «след» Вергилир, безвозвратно исчез в космосе Птоломеевой системы миропорядка, а стена, окружавшая его затворничество, оказалась границей мнимости...
Философия топологического объекта, относящегося к категории «время-пространство» — звучит как цитата из фантастики конца XX века, но в более узком контексте культуры перекликается с интеллектуальными изысканиями французского структуралиста Ж.Деррида — проблематика архетекстуры письма, затронутая им в статье «Архитектура как метафора мышления» (Беседы No2), а также позволяет провести аналогию между термином «граница» в топологическом пространстве умопостигаемого и метафизикой «следа» у М.Хайдеггера, но существенное отличие метода решения пространственно-временных задач познания у Флоренского очевидно проявляется в модели самого мышления — односторонняя поверхность ленты Мебиуса — не содержащая онтологических, метафизических и культурных противоречий. Но, к сожалению, диалог между ними невозможен; там где Флоренский, пользуясь математической клинописью знакового письма, продолжает свой путь познания, культура конца XX века, пользуясь понятием «шизоанализ», устраняется как Набоковский соглядатай, признавая невозможность участия языковой практики в сверхрациональном постижении Мира. Интерпретация идей Флоренского теряется в бесконечности, вне уникальной целостности его личности, вне понимания конструктивной метафизики, вне возможности, вне границы...
§9. Но, имея в виду предлагаемое здесь истолкование мнимостей, мы наглядно представляем себе, как, стянувшись до нуля, тело проваливается сквозь поверхность — носительницу соответственной координаты, выворачиваясь через самое себя, — почему приобретает мнимые характеристики. Выражаясь образно, а при конкретном понимании пространства — и не образно, можно сказать, что пространство ломается при скоростях, больших скорости света, подобно тому, как воздух ломается при движении тел, со скоростями, большими скорости звука; и тогда наступают качественно новые условия существования пространства, характеризуемого мнимыми параметрами. Но, как провал геометрической фигуры означает вовсе не уничтожение ее, а лишь переход на другую сторону поверхности, так и мнимость параметров тела должна пониматься не как признак ирреальности его, но лишь как свидетельство о его переходе в другую действительность. Область мнимостей реальна, но постижима, а на языке Данте называется Эмпиреем. Все пространство мы можем представить двойным, составленным из действительных и из совпадающих с ним гауссовых координатных поверхностей, но переход от поверхности действительной к поверхности мнимой возможен только через разлом пространства и выворачивание тела через самое себя. Пока, мы представляем себе средством к этому процессу только увеличение скоростей, может быть скоростей каких-то частиц тела, за предельную скорость С ; но у нас нет доказательств невозможности каких-либо иных средств. Так, разрывая время, «Божественная комедий неожиданно оказалась не позади, а впереди нам современной науки.
1922 Сергиев Посад
НОВОЕ ИСТОЛКОВАНИЕ МНИМОСТЕЙ И ВИРТУАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
Переход к проблематике, связанной с феноменом виртуальной реальности, может быть обозначен двумя традиционными направлениями, о которых уже было упомянуто выше — первое мыслит пространство как ничто (черная дыра абсолютного небытия) — в ожидании метафизического чуда; второе обнаруживает конструктивный интерес по ряду причин: новая мифология, новая эстетика и новый виток философского прагматизма. В этой ситуации концепция мнимостей, разработанная П. Флоренским, более чем состоятельна в применении к виртуальной реальности, поскольку содержит как мифологическую глубину, так и конструктивное философское моделирование, которое можно определить, как философию топологии времени-пространства, а метод работы с действительными и мнимыми величинами как нельзя более актуален в рамках теоретического и практического исследования. Так появилась идея дальнейшей разработки этой концепции в применении к объектам виртуальной реальности. Речь идет о проекте «Эллипс», в котором мифология, философия и практика вторжения в мнимую реальность порождены и существуют в универсальном герметичном контексте.
В проекте намечена определенная последовательность в реализации: теоретическое направление связано с выявлением закономерностей становления топологического объема в мнимой реальности, где под объемом подразумеваются нелинейные характеристики пространства. На сегодняшний день философское осмысление «предела» и «перехода», является наиболее конструктивным методом проникновения в область Иного. Признание его актуальности дает возможность оперативного участия отработанной Флоренским «языковой практики» в расширении культурного контекста нового явления. Речь идет не о признании и присвоении институциональности феномену м е т а я з ы к а, а об использовании культурных связей, структурирующих его основу. На сегодняшний день, мощная техническая база multimedia, лишь иллюстрирует, модернизируя, изжитый культурой опыт. К примеру, столь шумный фильм «Газонокосилыцик» воздействует в первую очередь отличным, интеллектуально состоятельным сценарием, который искусно скрыт за психоделическими эффектами морфинга в реальном времени образов, представляющих набор известных архетипов. Поэтому, новое мышление видитс'я прежде всего в топологии (разделе математики, описывающем процесс принципиально нового становления как объекта, так и объема), что было подмечено художниками уже в середине века, но на этом этапе шла экспансия топологических моделей в среду графики, живописи и кинематической скульптуры, которые не имеют развернутых координат времени-пространства. Эта задача решается проще в аудиовизуальных объемах, не говоря о возможностях интерактивной среды. В восьмидесятые годы появилась любопытная теория биффуркаций или катастроф, в которой исследуется трансформация как «тела» или процессов в условиях резкой смены параметров и характеристик движения (фактор резонанса). Выводы, подтвержденные графическими моделями, а также направление исследования и компьютерное моделирование ситуации, позволяют надеяться на качественный «прорыв» плоскости. Уже сегодня трансформация объекта через «сборку» и «складку» координат выводит нас в Иную, пока еще мнимую реальность. Слияние этих практик с художественным опытом, а также освобождение от логики трехмерной данности, укорененной в архетипике нашего мышления, в метафизике образного восприятия и мифической воплощенности «объективных» законов Этого опыта, дает возможность постигать виртуальную реальность конструктивно, т.е. вне постмодернистской традиции, выйдя за рамки присущей ей речевой практики.