18+

Пацюков: Вы в своей теории возвращаетесь в физику и, естественно, в визуальную культуру, картину мира. Ту самую картину мира, когда мир открывается не только понятийно, но и образно, как в таких мощных мировоззренческих научных системах, как теория Ньютона, теория относительности Эйнштейна. Что принципиально нового, радикального в Вашей картине мира?

Шипов: Во-первых, очень существенно, и это свидетельствует о той особой ситуации, которую переживает мир, что и у Ньютона, и у Эйнштейна картина мира не включала в себя такое понятие, как Бог. Он всегда находился вне тех научных коммуникаций, которыми пользовался аппарат физики. Вы знаете, по-видимому, я говорю это с осторожностью, сейчас создана такая картина мира, где появляется Нечто, что претендует на звание Бога. Вся классическая наука строилась так, что происходило разделение на субъект и объект, на объективное и субъективное. Мы считали, что все, что нас окружает — это объективно. Если нас не будет, то этот мир будет продолжать существовать без нашего вмешательства и без нашего сознания, т.е. мы как бы исключаем человека из картины мира. Мы изучаем такую физику, где человеку, его сознанию как бы не было места. И сам человек в этой системе не соотносился с высшими силами жизни, все завершалось на уровне массы материи — отсутствовал вертикальный план бытия, он был скорее горизонтальным.

Пацюков: А у Эйнштейна в теории относительности разве наблюдатель не является участником события и не искривляет пространство своим присутствием? И я вспоминаю такую фразу Эйнштейна: «Бог не играет в кости».

Шипов: Как ни странно, Эйнштейн как раз стоял на довольно осторожных материалистических позициях. Он считал, что материальный мир существует вне зависимости от нашего сознания. И в истории мысли присутствует известный спор между Рабиндранатом Тагором и Альбертом Эйнштейном, когда они встретились в Индии. Они долго спорили на эту тему — о включении в мироздание Сознания.

Пацюков: Универсального Сознания?

Шипов: Сознания как такового. Во всех его иерархиях.

Пацюков: А включенность личности как гравитационной массы, как создающей относительность? Ведь он первый показал, что позиция наблюдателя, его относительное место разрушают устойчивую систему координат, делают ее относительной и меняют картину мира.

Шипов: Об этом начал говорить впервые Нильс Бор. Бор ввел в физику принцип дополнительности. Этот принцип появился в квантовой механике, и он свидетельствует, по существу, о том, что картину мира разделить на наблюдателя и наблюдаемое невозможно. Когда вы создаете образ мира, то фактически вы должны учитывать наблюдателя, наблюдаемое и процесс наблюдения. Тогда откроется полная, целостная картина, пронизанная единым сознанием. Искусство последних десятилетий также мучительно переживало эту проблему.

Пацюков: Она впервые была осознана Дюшаном, где сознанием наделялась не только Мона Лиза, но и любой предмет банальной реальности. Жест единства с миром наполнял «голубое» у Ива Кляйна и знаменитые акции Бойса «Я люблю Америку. Америка любит меня.

Шипов: Но чистая рефлексия сыграла здесь свою драматическую роль. Все это разделение в структурализме на «означаемое» и «означающее» — в реальности они способны слипаться. И важно в этой проблеме их не только дистанцировать, но и рассматривать интегрально. Если вы их начинаете препарировать, то у вас получается неполная препарированная картина. Я повторяю, и впервые наука это начинает осознавать, что окружающий нас мир включает в себя наблюдаемое, наблюдателя и процесс наблюдения. И все это в сумме и есть наша новая картина мира. В этой картине мира, кроме грубой материи — твердой, жидкой, газообразной, плазмы, элементарных частиц, — которая, на первый взгляд, существует независимо от того, будем ее изучать или нет, появились такие объекты, которые напрямую связаны с нашим сознанием.

Пацюков: Т.е. Вы математически описали то, что прежде реально существовало в древних знаниях, не подвергалось анализу, инструментальному подходу и связывалось с мистикой?

Шипов: Это так называемые первичные торсионные (вихревые) поля. Моя теория соединила мир плотских форм и тонкоматериальный мир.

Пацюков: Народная культура, народная традиция всегда связывала тонкоматериальный мир с вихревыми образованиями. В индийских текстах, описывающих тонкоматериальные центры человеческого тела, существуют такие структуры — чакры, имеющие форму концеобразных вихрей.

Шипов: Сегодня это входит в фундаментальную теорию. Реальный мир, оказывается, устроен гораздо сложнее, чем все существовавшие прежде научные представления, описывавшие лишь мир плотных форм. Очевидно, наш мозг является прибором, который взаимодействует с торсионными полями, несущими информацию. В структуре этой картины мира существует информационное поле, содержащее информацию обо всем, что может быть, что было и что будет. Торсионные поля функционируют как посредники, они связывают нас с информационным полем. Это информационное поле в западной терминологии называют полем сознания. Выясняется, что весь плотный мир, вся плотная материя рождаются из вакуума. Но выше вакуума стоит именно это первичное поле — поле сознания. Первичные торсионные поля, как вихри, несущие информацию, по своим свойствам очень близки к наблюдаемым явлениям в области психофизики, таким как телепатия, телекинез, ясновидение, ретро-видение и т.д. И если мы представим, что существует некий физический носитель в этих явлениях, то этой физической сущностью выступит поле сознания, единое поле, занимающее высшее место в этой иерархии. Больше того, есть еще более высокий уровень, который называется Абсолютное Ничто, и для него мы не можем ничего конкретно написать — в смысле уравнения. Абсолютное Ничто, которое как раз является источником всего.

Пацюков: Можно ли это представить аналитически?

Шипов: Это как раз появляется тогда, когда картина мира выходит за аналитические рамки.

Пацюков: Следовательно, это доступно лишь образу, образному сознанию.

Шипов: Информация в этом случае не структурирована, т.е. не разбита на отдельные элементы — она существует как целостный образ. Так вот, Абсолютное Ничто — я хочу это подчеркнуть — как раз и претендует на образ Бога. Мы можем сказать об этой сущности только то, что она обладает абсолютными творческими способностями. Оно — Абсолютное Ничто, и о нем ничего конкретного сказать нельзя, описать формулами, но тем не менее оно стоит над всем и над всеми и все творит. Я воспринимаю его как Бога. И если свойства Бога известны религии, искусству и если я начинаю сопоставлять эти свойства с качествами Ничто, пронизывающими мою теорию, то я вижу и понимаю, что это Бог.

Пацюков: Казимир Малевич называл свой «Черный квадрат» Абсолютным Ничто — «царственным младенцем», сравнивал его с Богом. Может ли «Черный квадрат» Малевича, некая изначальная сингулярная сущность, претендовать на это Ничто?

Шипов: Да, я думаю, что да. В искусстве, новейшем искусстве, этот образ появился впервые, по-видимому, в «Черном квадрате Малевича. Он был первый, кто указал на мир непроявленных форм и на его иерархии. «Черный квадрат» — это героическая попытка передать Абсолютное Ничто как Все.

Пацюков: «Черный квадрат» Малевича появляется между 1913 и 1914 годами. Это было прозрением на уровне искусства. Когда же физика достигла этого уровня сознания?

Шипов: Я считаю, что все завершилось в 1988 году. Искусство опередило физику на 75 лет. В 1988 году была создана теория вакуума, все было опубликовано — и принципы, и уравнения.

Пацюков: До 1988 года для физики существовала только грубая материя.

Шипов: Плотный мир. И сегодня в новой картине мира появляется тонкий мир. Происходит полное изменение парадигм науки и, очевидно, культуры, как это было в начале XX века. Мистические учения древности оживают в новейшей физике. По-видимому, мы переживаем исключительную точку в истории. Предстоят новые технологии и одновременно отказ от инструментального отношения к миру. Новый Ив Кляйн обязательно полетит, как летают сегодня конструкции Татлина.

Пацюков: Вот Вы пережили открытие, перевернувшее физику. Как развивались Ваши мыслеобразы, ведь, в конечном счете, все завершилось формулой, как в фундаментальной науке. Ваша мысль шла аналитическим путем или Ваше мироощущение пронизывалось другими формами информации — нелинейной и не чисто рефлексивной?

Шипов: Всю теоретическую физику можно представить тремя классами работ. К первому классу относятся так называемые стратегические работы — именно они формируют картину мира, они открывают образ мира. Ньютон неотделим от зрелого Ренессанса, от образов прямой перспективы; в свою очередь, с именем Эйнштейна связаны кубизм и искривленные художественные пространства начала нашего века. Стратегические работы поднимают сознание человека на более высокую ступень. Но стратегическую работу невозможно сделать, опираясь на логику детерминизма. Основной метод — это интуиция. Вы подключаетесь к какому-то информационному полю и с помощью интуиции совершаете какие-то именно нелогические шаги. Не случайно Эйнштейн сказал, что Достоевский дал ему больше, чем Гаусс. Вы перескакиваете барьеры, уходите в тонкий материальный мир, в области, логически совершенно не связанные с тем, что вы знали до сих пор. Может быть, происходит то, что сегодня называют интегративной техникой, и, когда вы возвращаетесь, как шаман во время лечения болезни, на сознательный уровень, вот уже тогда вы пытаетесь найти ту математику, с помощью которой это все можно было бы описать на почве логики. В этот момент соединяются два пространства — сознания и бессознательного.

Пацюков: Может ли в будущем поменяться структура информации? Сегодня мы используем линейное письмо, дискретное лингвистические единицы, с помощью которых мы составляем алфавит наших сознательных операций. Информация, идущая от Ваших торсионных структур, — она какого типа? Можем ли мы найти аналог этой информации здесь, в наших земных человеческих измерениях?

Шипов: Ваш вопрос — можно ли этому научиться?

Пацюков: Нет, можно ли перевести эту информацию на органический, изоморфный ей модуль? Там же другая структура информации.

Шипов: Совершенно верно. Абсолютно другая.

Пацюков: Как она потом переводится на наш язык?

Шипов: По своему опыту я знаю лишь следующее: это напоминает состояние транса. Вы фактически выходите из окружающего мира в другое состояние сознания. Традиционно это называется вдохновением, что прекрасно описывал Пушкин. Вы входите в другой мир и видите его образы. Это, несомненно, образное мышление, власть правостороннего полушария. Я думаю, что создание стратегических работ больше относится к искусству, чем к науке. Вы видите объект в каком-то особом восприятии. Но следующий этап — переведение этих эмоциональных подсознательных образов на язык строгой математики — очевидно, такая же задача (может быть, даже более сложная), как у художника. И этот процесс — уход в тот мир, в то транссознание — происходит несколько раз, пока этот образ не принимает четкие очертания математического жеста, пока он не становится достоянием той реальности, в которой мы живем. Вы его оттуда постоянно вытаскиваете в наш мир. Завершается дихотомический принцип мышления, человечество переходит на расширенное сознание, где реализуется одновременность всех уровней. В нашей реальности мы всегда воспринимали функцию, а сущность оставалась за пределами нашего сознания. Все учения гибли, когда функцию выдавали за сущность. Новая структура информации должна преодолевать противоречие между функцией и сущностью.

Пацюков: В этой системе информации функция и сущность должны стать едины?

Шипов: Да, интегральны. Сами образы становятся более универсальными, и запись их приобретает характер образа. Это видно уже на работах топологов-математиков. Математики в реальности работают с образами. И уравнения дифференциальные они уже не пишут — как я, например. У них собственные знаки, образы, соотношения, выходящие на иной уровень обобщения. В искусстве этот опыт обобщения конкретного переживания невероятно высок, в науке сущность теряется в инструментальности. Современный аппарат математики пространственен, если можно так выразиться, он как бы картинен. Знаки математики сближаются с семантическими единицами нового образного сознания. Топология тонких миров получает свою образную систему, и в этом не только новое качество информации, но и ее новая образность — именно образность.

Пацюков: Какую же роль в этой системе играет мозг человека? Он, очевидно, из центрального положения переходит в относительное. Какие функции он сохраняет и как он соотносится с сознанием?

Шипов: В реальности нервная система реализует только вспомогательные функции, стереотипные поведенческие акты. Психика человека, его личность локализована за пределами мозга и за пределами человеческого тела. Это уже нашло свое подтверждение в современной нейрофизиологии. Психика человека структурируется его ментальным телом, находящимся уже в тонком мире, вне его физического тела. Она связана с информационными полями, с торсионными структурами, с Ничто вакуума.

Пацюков: Не напоминает ли тогда тело человека что-то вроде тела биоробота с набором стандартных поведенческих программ, управляемого сознанием через мозг-приемник?

Шипов: Мозг-компьютер. Человеческий мозг очень напоминает компьютер. Большинство ученых, к сожалению, действуют именно как компьютер. Этот компьютер, сам себя осознающий и поддерживающий, начинает решать задачи. Типично: если есть программа — он решит. Запрограммированные внешними системами ученые-компьютеры могут сами программироваться, могут сами решать более сложные задачи. Но такой компьютер никогда не может сам поставить задачу, где открывается новое измерение, где создается стратегия. Мой опыт говорит, что можно логически доказывать границы теориипрограммы для такого компьютерного сознания, но запрограммированный мозг-компьютер будет традиционно считать, что его теория справедлива. Находясь внутри программы, этот мозг не видит конфликта. Программа такого мозга — это программа большинства, но не живой истины.

Пацюков: Она блокирована своей локальностью?

Шипов: Миром плотных форм, их механистической детерминированностью. Сознание живет в тонкоматериальном мире, и для стратегической науки совершенно естественны факты о феноменах посмертного существования, переживания людей, побывавших в клинической смерти, и так называемые кармические воспоминания о предыдущих жизнях. Это информация мира проницаемых форм, о котором так хорошо знали древние. За единичным всегда открывается единое. Для этого нужно освободить сознание от конвенционального знания, предоставить его самому себе. Как говорили дзенские мыслители и как потом повторил Малевич, нужно разорвать цепь причин и следствий, чтобы увидеть дерево в его древесности, огонь в его огненности и сам цвет в его цветности, вне контура. В этот момент гасится логическое мышление в общепринятом смысле, включаются стратегические программы, восстанавливается незамутненность сознания, открывается Ничто, Небытие как истинно сущее.

Пацюков: Отрицание в буддизме махаяны осознается как утверждение высших реальностей, как выход за пределы эмпирического мира, как абсолютная позитивная сущность факта.

Шипов: Восточное небытие напоминает состояние физического вакуума, когда все уравновешено и пребывает в покое.

Пацюков: Но вернемся непосредственно к Вашей теории. К физическому вакууму как основной ее составляющей. На чем заканчивалась наука до Вас?

Шипов: На элементарных частицах и полях. И все. Это был передний край науки. Оказалось, что в теории элементарных частиц возникает понятие физического вакуума как основного состояния, из которого рождаются все частицы и поля. Но для этого состояния не было никаких уравнений — ведь это состояние пустоты, ничто. Оно только называлось, указывалось. А оказалось, что это потенциальное состояние материи, возможное состояние. Материя в этом состоянии никак себя не проявляет во взаимодействии как матрица возможного, но способна описываться математически. И все, что генерируется этой матрицей возможного, непроявленного мира, подчиняется тем же уравнениям, которым подчиняется самая пустота.

Пацюков: Но это Ничто имеет свою структуру и свои ипостаси в апофатической религиозной терминологии и образности.

Шипов: Как и следовало из канона — и это уникально для математики и для физики. Это звучит ортодоксально для интеллектуальной мысли, но в Ничто, в вакууме структурируется тройка, Троица — Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой. Бог-Отец — это и есть высшая иерархия Абсолютного Ничто: это то, что не имеет уравнения. Затем то, что я называю собственно вакуумом, — из чего рождается все проявленное, это и есть Бог-Сын. Вакуум, обладающий определенной структурой, соотнесенной с нашим человеческим сознанием, — Бог-Сын.

Пацюков: Какую же структуру вакуума представляет Дух?

Шипов: Существует еще третье состояние, то, что мы называем первичными полями. Это сверхсознание или первичное информационное поле. Это третье состояние вакуума — между Богом-Отцом и Богом-Сыном.

Пацюков: Описывается ли это состояние?

Шипов: Это описывается аналитически, т.е. вы можете это состояние аналитически проследить. Причем интересно, что можно чисто формально показать, что разницы между ними практически нет, т.е. любое из этих состояний может переходить в другое.

Пацюков: Как ангелы в рублевской «Троице»? Это в реальности демонстрирует аналитически ипостаси Абсолюта, я даже боюсь произносить — Бога?

Шипов: Всегда можно найти точку зрения, представляете, математическую точку зрения, когда один переходит в другой. Но на вершине всей Троицы стоит Бог-Отец, «Черный квадрат», Абсолютное Ничто, который порождает Бога-Сына и Бога-Духа. Он выше других, хотя он как бы и относителен, т.к. транслируется в другие ипостаси. Он транслируется и порождает прежде всего тонкие материи — поля сознания, т.е. развитие идет от сознания, а потом появляется плотный мир, грубая материя. Как Вы помните, в нашей идеологии и науке материя первична, а сознание вторично. На самом деле в этой картине мира такого противопоставления материи и сознания нет. Они существуют, взаимно пронизывая друг друга, но активное начало все же лежит в сознании — материя как бы пассивна.

Пацюков: Но в Вашей теории все насыщено жизнью — всюду пронизывают нас поля сознания?

Шипов: Любая материя, и это доказывается математически, обладает в той или иной мере сознанием. Естественно, что плотный мир обладает низким сознанием, но большой энергией, если это, например, представить в килокалориях. Тонкие миры, наоборот, обладают небольшими энергиями, но зато высоким сознанием. Сознание — это и есть организация, чем выше у вас сознание, тем больше в вас Бога. Если посмотреть на это! с некоторой метаточки, то совершенно очевидно очерчивается картина, что мы созданы. Это может быть не-преднамеренный акт — это процесс проживания. Наше предназначение — осознать свое место в этом мире. А сама эволюция заключается в том, чтобы совершенствовать свое сознание.

Пацюков: Это и есть жизнь сознания.

Шипов: Это и есть жизнь сознания, чтобы уменьшать свою энергетическую сущность и увеличивать свою сознательную сущность. Так протекает художественный процесс — возрастание информационной емкости и уменьшение энергетической.

Пацюков: Ваши торсионные структуры, несущие информацию, — это спирали?

Шипов: Если в трехмерном образе — это спирали. Но в реальности это четырехмерные образы, они более сложные и труднопредставимые наглядно. Но если попробовать их описать пространственно, в нашей системе координат — они как бы спирали. Они могут раскручиваться, скручиваться.

Пацюков: Как духи, вылетающие из бутылок в арабских сказках?

Шипов: Это и есть дух. Когда из ничего рождается что-то, то рождается в первую очередь спираль — правая и левая. Если вы берете правую и левую спирали и соединяете, то они дают вам О. Рождение начинается с того, что рождаются правые и левые вихри, несущие в себе информацию. Я рассказываю о процессе рождения так, как он идет по формулам, но, с другой стороны, эти три высшие состояния — вакуум, первичные поля и Абсолютное Ничто — настолько едины, что их невозможно разделить. И то, что я увидел внутри, какие-то градации этого единства, — это все относительно.

Пацюков: Совсем недавно в Москве и Дюссельдорфе проходила выставка одного из пионеров русского авангарда Владимира Татлина. Казимир Малевич и Владимир Татлин, художники практически одной генерации, одной фазы исторического сознания, открывали новые реальности и новые измерения. Малевич прикоснулся к Абсолютному Ничто, к «Черному квадрату»; Татлин в «Башне III Интернационала» взял за основу мироздания спираль как рождение нового мира. Ничто и спираль как носители высшей информации составляют фундамент Вашей теории. Случайно ли это?

Шипов: Мысли и образы этих художников выстраданы в величайших трагедиях XX века, в открывшихся новых планах реальности. Они были первыми, кто прикоснулся к живой, дышащей картине мира. Их открытия свидетельствуют о правоте Эйнштейна, благодарившего Достоевского за новое зрение. Русский авангард еще до конца не переосмыслен, и, естественно, что бессознательно он присутствует в новейших откровениях физики. Сегодня образ является интегралом в парадигмах науки. Но Татлин в моей системе стоит все же ниже Малевича. Спирали как структура мира — величайшее открытие, но по градации ниже, чем Абсолютное Ничто. Они — внутри «Черного квадрата», они — первое, что рождается из «Черного квадрата». Но после спиралей должно еще что-то родиться, что потенциально рождает все проявленное. Я не знаю этого образа, того, что называется физический вакуум. Когда мы выпускали мою книгу, то искали художника, который мог бы представить визуально образ вакуума, потенциального состояния материи, из которого все рождается.

Пацюков: Искусство, очевидно, на пороге обнаружения этого образа. Подобный сдвиг сознания происходил в начале нашего столетия, когда художники увлекались теорией относительности, и Маяковский даже послал приветственную телеграмму Эйнштейну. В свою очередь, Малевич присутствовал на лекциях П. Д. Успенского.

Шипов: Ученика Гурджиева. О роли Гурджиева в культуре того времени очень мало знают.

Пацюков: Они как раз занимались проблемами плотных и тонких миров. Возможно, через П. Д. Успенского Малевич узнал о теории английского теософа К. Брэгдона о человеке-кубе, где метафизическая сущность человека описывалась как куб. Этот куб двигался из тонких миров и попадал в наш плотный мир, теряя измерения и превращаясь в плоскость. Этот образ очень актуален в Вашей системе, где наш мир представляет собой проекции высших реальностей.

Шипов: Эта идея очень правильная. Окружающий нас мир, данный нам непосредственно в ощущениях, — он трехмерен. Всего три измерения. Это очень загрубленный мир, соответствующий нашему повседневному опыту. А если вы начинаете «видеть» мир целостно, интегрально, вы осознаете, что он многомерен. Сначала он открывался как трехмерный и плоский, потом четырехмерный и плоский, затем четырехмерный и искривленный. А в завершение оказывается 10-мерным, внутри каждой точки есть свои измерения, внутренняя симметрия — 10-мерность и т.д. На самом деле мир совершенно иной, чем мы его себе представляем, и именно искусство постоянно говорит нам об этом.

Пацюков: Почему в Вашем описании звучит такое странное соединение — трехмерный и плоский?

Шипов: А потому что механика Ньютона — это геометрия Эвклида, трехмерная, но плоская, где кратчайшее расстояние между точками есть прямая. Потом приходят Лоренц — Пуанкаре и заявляют: нет, геометрия четырехмерная. Время является тоже измерением, но мир все же остается плоским — все та же прямая линия. Далее является Эйнштейн и добавляет, что мир еще и искривлен, но сегодня возникает новое представление — что он десятимерен. Эта десятимерность впервые появилась в квантовой механике, но на уровне отвлеченных категорий — под давлением экспериментов. В теории вакуума она раскрывается как реальность, как естественность.

Пацюков: И получается, что квантовая механика как бы не имела картины мира, что прежде всего требовал от науки М. Хайдеггер.

Шипов: Квантовая механика — это теория, которая была построена так, что не имела внутри себя образных средств.

Пацюков: Она была только интеллигибельна?

Шипов: В ней отсутствовало образное мышление. Ее теоретики считали, что образы необязательны. Существуют уравнения — их надо решать. Что происходит за ними — что они описывают, — это не имеет никакого значения. Решили, проверили, с ответом совпадает. И хорошо. Важны только структурная сущность, сам язык, его грамматика. Квантовая механика напоминает последнее состояние описания мира. Какой аналог в культуре?

Пацюков: Я думаю, постмодернизм. Чисто рефлексивное описание, где все можно разложить и заново сложить в любых скрытых комбинациях на уровне текста, но сама жизнь уходит, как вода в песок, в это время.

Шипов: Современная наука выходит за границы постмодернизма.

Пацюков: Это уже следующее состояние, просвечивание пространства сквозь логос.

Шипов: Следующий этап. Сейчас в теории вакуума присутствует квантовая механика, как в современном искусстве концептуализм, но в ней есть образы, есть непосредственная реальность, есть гармония высших измерений.

Пацюков: Какой же процесс происходит в квантовой механике? Меняются ли какие-то пространственные реалии?

Шипов: В классической науке мы имели в качестве объекта изучения точку...

Пацюков: Точка как основа мира, о котором писал П. Флоренский, выступая против линейности конструктивизма.

Шипов: Если взять твердое тело, то можно выделить центр тяжести этого твердого тела и считать, что вся масса этого твердого тела заключена в этой точке. У нас не было понятия протяженности. Вся физика строилась на движении точки, на взаимодействии точек, а реальность объекта отсутствовала. Объект был как-то размазан. Тем более, когда мы перешли к изучению элементарных частиц, то элементарные частицы оказались как бы клубками полей.

Пацюков: Они способны разматываться?

Шипов: Да. Это не точка, это такой полевой клубок, который сам себя удерживает. И маленький полевой клубочек движется.

Пацюков: Он дискретен?

Шипов: Он дискретен. Если он попадает в какую-то яму, в ограниченный объем — он начинает проявлять себя как дискретное образование, у него дискретный уровень энергии. Если вы его зажмете, он становится дискретным, но, если вы его отпустите, он будет опять непрерывен. Он свободен.

Пацюков: Дискретность как несвобода.

Шипов: Дискретность проявляется там, где нет свободы — как в культуре в состоянии андеграунда. Где есть свобода — там все непрерывно. В современном векторе мысли квантовая механика начала понимать, что изучает протяженные объекты, а не точечные — в отличие от старой квантовой механики.

Пацюков: То же самое сегодня происходит в центре современного искусства, где актуальным становится процесс, а не традиционная выставка как остановка.

Шипов: Но конфликт заключался в следующем. Реальный объект был протяженным, а концепция базировалась на том, что он точечный. И потому свойства точечного и протяженного объектов как бы не встречались. Что же сделала физика? Она просто отказалась от присутствия протяженного объекта — и картина мира исчезла. Она превратилась в чистую рефлексию. А сейчас реальность восстановилась — она протяженная, она обладает топологией, и открывается ее образ.

Пацюков: Но протяженность не снимает проблему сущности? Сущность мы всегда понимаем как первоэлемент, как стягивание протяженности, как сгущенный опыт?

Шипов: Скорее всего, нет. Мы думаем, что объект представляет точку и находится только в этой точке. На самом деле образ существует во всем пространстве сразу. Прежде мы рассматривали локальное. Сегодня — локальное и глобальное одновременно.

Пацюков: Сегодняшняя парадигма — и то и другое одновременно.

Шипов: Электрон — маленькая частица. Но сам радиус электрона бесконечен. Почему? Потому что у него есть внешнее поле и это поле распространяется куда угодно. Но все дело в том, что существует масса других электронов.

Пацюков: Ему препятствующих — как в жизни? Шипов: Которые его экранируют. Но если он свободен — он бесконечен, он способен стать Вселенной. Но в реальности он не свободен и, соответственно, не бесконечен.

Пацюков: А Ваши торсионные вихреобразные структуры — они не встречают экрана, они всепроникающи?

Шипов: Обычная материя их не экранирует. Все другие физические поля, кроме гравитационных, можно заэкранировать. А вот эти поля не экранируются принципиально. Для них отсутствует понятие скорости. Скорость вы ощущаете и понимаете, когда в разные моменты времени вы можете указать разные положения движущегося тела. Но есть такой объект, для которого этого понятия нет. Эти первичные вихри и поля, в религии открываемые как Святой Дух, присутствуют везде и всегда.

Пацюков: Наша сегодняшняя ситуация рассматривается как неустойчивая. Имеет ли она аналог в высших структурах, в Ваших тонких мирах?

Шипов: Безусловно, имеет. Это то, что называется флуктуациями. Дело в том, что это Абсолютное Ничто, или Черный квадрат, если приглядеться к его пространству внимательно, оказывается живым. Он не просто сплошной Черный квадрат, а у него в каждой точке возникают процессы рождения и уничтожения виртуальных частиц. Если вы усредняете ситуацию, то черный квадрат обретает сплошность. На самом деле он непрерывно живет. Вы видите частицы, живущие в нем, где все дышит и движется. Абсолютное Ничто постоянно структурируется, оно неустойчиво. Вакуум обладает этим свойством, это его божественное свойство. Пустота в реальности живая. В ней все время что-то рождается и что-то уходит, идет процесс рождения всего из ничего. Абсолютное Ничто обладает необыкновенной активностью, и эта активность проявляется в непрерывном рождении.

Пацюков: Мы на пороге социальных и духовных изменений. И эта неустойчивость — определенный знак, симптом, предощущение иных состояний.

Шипов: Безусловно. Но не следует думать, что это только сегодня. Это всегда. Просто, очевидно, наступают такие моменты, когда реализуются наиболее радикальные изменения. Сейчас наступило время великих изменений. Наша сегодняшняя технология неэффективна. Чем занимаются ученые, работающие на переднем крае науки? Они строят ускорители. Это колоссальные сооружения, которые стоят сотни миллиардов долларов и обслуживаются тысячами людей. Работают на них лучшие теоретики, колоссальные силы тратятся на то, чтобы узнать очень маленькую информацию. В ускорителе происходит то, чего не может предсказать современная наука, потому что она носит феноменологический, описательный характер. Она описывает очень узкий круг явлений. Уравнений стратегических нет», а есть набор каких-то подгоночных выражений, которые позволяют вам систематизировать данные, но не управлять процессом, не ощущать его внутреннюю драматургию. Ускоритель в этой ситуации выступает как таран, а не как проводник сознания.

Пацюков: Если посмотреть с другой точки зрения на этот феномен, то взгляд на мир феноменологической науки носит директивный, законодательный характер. Ваша система предлагает, я бы сказал, экологический вектор, где человек формирует новую этику, предлагаемую ему универсальным сознанием.

Шипов: Да, это очень важно. Директивный характер старой науки, ее законодательный пафос был связан с тем, что мы отделяли себя от мира, от всей природы. Сознание существовало отдельно, а объективный мир отдельно. Мы не представляли, что сознание едино, что все наделено сознанием. Сегодня мы начинаем осознавать, что являемся частью Бога. Мы интегрируем то, что раньше рассматривалось только дифференцированно. Мы ощущаем иерархию сознания.

Пацюков: Как инструментально, практически мы можем использовать теорию вакуума?

Шипов: Технология принципиально меняется, как и в искусстве. Возникают новые технологии медитации, позволяющие управлять направленностью процессов. Если, например, корень квадратный из одного процента населения начнет медитировать, то произойдут определенные изменения в структуре мира.

Пацюков: Значит, молитва становится реальностью? Она обретает свое не только мистическое, но и физическое объяснение?

Шипов: Молитва и есть медитация. И мне кажется, что первые знания человечеству были даны через религию. Религия — это знание на уровне другой, более высокой реальности. И это знание сознательного живого существа значительно важнее, чем знание техническое. Мы вступаем в иную цивилизацию, и это совпадает со сменой зодиакальных периодов. Начинается эра Водолея, манифестирующая новый архетип человека. Его отношение к миру, его инструментальность будут меняться. Мы обнаружим, что можно летать не только на самолетах, сжигая нефть в огромных количествах, уничтожая кислород и создавая озоновые дыры.

Пацюков: Авангард всегда соприкасался с реликтовыми структурами, с первознанием. Вы считаете, что сегодня мы вновь приходим к первичным ценностям, данным нам в первых шагах цивилизации? Существует ли связь между реликтовым и современным сознанием?

Шипов: Мы вступаем в сдвиг эпох. Древнее встречается с современным. Это удивительная фаза. Понятийное научное знание наполняется реликтовой семантикой. Возникает новая наука, чья инструментальность генерируется образами — как в искусстве, открывается сознание, т.е. появляется возможность прямой коммуникации с окружающим миром. Наука открывает структуры гиперпространственных переходов — так называемые фракталы.

Пацюков: Ваша теория неотделима от пространственного понимания мира. И Ваша стратегия исходила из развития эйнштейновских уравнений. Искривленный мир Эйнштейна вступил в новую фазу, Вы как бы реально переживали эволюцию жизни пространства.

Шипов: Мне удалось геометризовать правую часть уравнения Эйнштейна или, если говорить по-философски, избавиться от избыточности понятий Эйнштейна и объединить их, сделать то, к чему стремился он — к общей теории поля. У Эйнштейна с одной стороны была материя, с другой — пространство-время. Его идея заключалась в таком описании материи, чтобы было только пространство-время и материя становилась частью пространства-времени. И эта задача была мною решена в 1976 году и сделаны соответствующие публикации. В правой части уравнения Эйнштейна у меня осталось только пространство-время, единая структура, но если у Эйнштейна она была искривлена, то у меня она была искривлена и закручена. И кручение это было связано с торсионными полями, с жизнью вакуума, с Абсолютным Ничто.

Пацюков: Материя включилась в единый организм, потеряв свою автономность и власть.

Шипов: Материя была включена в геометрию, в геометризированное пространство. Я следовал мысли Эйнштейна, опирался на его фундамент, я, можно сказать, подчинялся эволюции универсального сознания. Я жил его образами и, кстати, много занимался образами современного искусства.

Пацюков: Процесс эволюции Вашей мысли органично совпадал с живой драматургией универсального сознания. Вы сами им жили и могли бы повторить эту знаменитую фразу «Достоевский дал мне больше, чем Гаусс!»