Выпуск: №47 2002
Вступление
КомиксБез рубрики
Мнение телезрителяКонстантин ЗвездочетовТекст художника
Ценность за ценностьюВиктор АлимпиевТекст художника
Часть винтика, или ценности по е-мейлуМаксим ИлюхинКонцепции
Язык денегБорис ГройсПерсоналии
Об уставном капитале и прочих ценностяхЛюдмила БредихинаПерсоналии
Интервью из переписки по электронной почтеЛюдмила БредихинаКонцепции
Кока-Кола как объект АСлавой ЖижекОпросы
Способно ли искусство противостоять мировому порядку?Сергей ШабохинТезисы
Искусство и демократические ценностиДмитрий ВиленскийКонцепции
К метафизике дерьмаДжин ФишерБеседы
Общественная сфера и художественная интервенцияОльга КопенкинаНаблюдения
Глядя из Лондона–2: Заметки о британской политической и художественной культуреИосиф БакштейнПолемика
Носпектакулярность: за и противАндрей ФоменкоРеакции
Спенсер Туник в ХельсинкиВиктор МазинПисьма
Музей современного искусства при видимом отсутствии последнегоВладимир БулатСобытия
Присвоение очередиКонстантин БохоровПутешествия
Лондон. СтолицаВиктор МазинСобытия
Ли Бауери: «Когда поверхность была глубиной»Наталья ЧибиреваСобытия
Балтийский ВавилонДмитрий ВиленскийСобытия
Норма орошенияМариан ЖунинСобытия
Идиотия в контексте молодежной субкультуры советского промышленного центраВладимир СальниковВыставки
Выставки. ХЖ №47Богдан Мамонов
Фрагменты экпозиции выставки «Русский пациент» / Братья Чепмен в своей мастерской на фоне новой серии работ
Виктор Мазин. Теоретик, художественный критик и куратор. Специалист в области теоретического психоанализа. Регулярно публикуется в «ХЖ». Живёт в Санкт-Петербурге.
Знакомая художница, переехавшая из Нью-Йорка в Лондон, пишет своему другу: «Знаешь, здесь не считают Нью-Йорк столицей художественного мира!» Друг не поверил, а я подумал: что же такое столица? Ведь что бы мы ни говорили об отсутствии в современном мире традиционной оппозиции между центром и периферией, различие между столицей и провинцией по-прежнему в силе. Теория стирания границ, возможно, больше удовлетворяет столичных идеологов. Итак, почему Лондон — одна из столиц современного искусства?
Во-первых, в столице постоянно происходит так много значительных событий, что нет никакой физической возможности посмотреть все. Здесь приходится выбирать, куда отправиться — на открытие гигантской экспозиции Барнета Ньюмана в Тейт-Модерн, на выставку «Путешествия» с участием классиков современного искусства, типа Вито Аккончи и Гилберта & Джорджа, на вернисаж Гари Хьюма в галерее «Уайт Кьюб», на фотовыставку одного из крестных отцов цветной фотографии Уильяма Эгглстона в Галерее Хэйворд, на ретроспективу легендарного Люсьена Фрейда в Тейт-Британ или на выставку «Русский пациент» в дом его дедушки Зигмунда.
В доме дедушки Люсьена Фрейда, теперь Музее Зигмунда Фрейда, — выставка «Русский пациент». Надо сказать, что в последнем доме психоаналитика постоянно проходят выставки современного искусства. Большинство из них специально подготовлено для психоаналитического контекста. Особенно познавательными с этой точки зрения были экспозиции Софи Калль и Сары Лукас. Что же касается «Русского пациента», то своим названием эта выставка указывает не столько на Зигмунда Фрейда, сколько на Сергея Панкеева, известного как «человек-волк» и как «русский пациент Фрейда». С образом «человека-волка» Панкеева соотносится, конечно, созданный Олегом Куликом образ «человека-собаки». Кулик выставил (помимо лежащих рядом с ткацким станком Анны Фрейд световых ящиков «Алиса против Лолиты») фото своей «семьи» — «я и моя собака = новая семья». Они расположились среди семейных фотографий Фрейда, а также под живописным представлением своего сновидения о волках Панкеева. Если в жизни Фрейда собаки играли роль переходных, замещающих объектов любви, то Кулик стремится продемонстрировать: собака — объект непосредственной любви. Впрочем, непонятно, как установить, не скрывается ли за любовью Кулика к собаке любовь к человеческому существу, да и формальными брачными узами он ни с одной из собак пока не сочетался. Пока собака служит инструментом художественной программы.
Впрочем, важнее в данном контексте другое: в этой паре собака отнюдь не подопытное животное, но востребованное сознательной Европой нецивилизованное русское бессознательное. Название выставки «Русский пациент» указывает не только на «человека-волка», но и на популярную идею Бориса Гройса о том, что «Россия — бессознательное Запада». Эта формула воспроизводит именно ту роль, которую западные масс-медиа, в том числе и те, что формируют образ российского искусства, ему отводят. Западный запрос звучит следующим образом: мы — совершенно рациональны, но, к счастью, есть Восток (включая и бывшую Югославию и другие «дикие» области), живущий в сфере иррационального. Вопрос, которым задаешься в этой ситуации, таков: а был бы Кулик столь популярен как Человек-Собака, если бы он был не русской, не дикой, «бессознательной» собакой. Проблема здесь еще и в том, что не (русская) собака бессознательна, а человек. Впрочем, понимать здесь нужно то, что, используя термин «бессознательное», мы уже говорим о человеке (а по словам Лакана, отчасти и о домашнем животном, типа собаки).
Помимо Кулика, «Русского пациента» представляют Татьяна Либерман, Илья Кабаков, Тимур Новиков, Гоша Острецов, Дмитрий Пригов. Наиболее тонко вписались в экспозицию Музея Фрейда расположившаяся рядом с посмертными масками из коллекции психоаналитика латексная маска Острецова и «Камеи» Тимура Новикова, который, между прочим, относился к психоанализу с большим недоверием, но страсть к античным объектам сблизила венского мыслителя с петербургским художником.
Речь на выставке «Русский пациент», конечно, идет не о Фрейде с его предельно сложными и неустойчивыми теориями, а о том образе, в котором нам его представляет массовая культура. В частности, в образе основателя порнонауки, которая во всем видит следы сексуальности, даже на фотографиях овощей и фруктов (Татьяны Либерман, например). В частности, в образе империалиста, насаждающего универсалии, общие величины (которым посвящена работа Дмитрия Пригова). Объектом репрезентации может быть не сам психоанализ, а его репрезентация, в частности в паранойяльно редукционистской форме. Так концептуальное искусство демонстрирует ту рефлексию, без которой немыслимо ни искусство, ни психоанализ. Альбомы Кабакова представляют не только силу воображения, не только работу памяти, но и различные отношения, возникающие между словесными представлениями и представлениями образными.
Психоаналитический контекст важен и на ретроспективной выставке Родни Грэхэма в галерее «Уайтчапел», самой большой выставке художника из Ванкувера в Европе. Вдохновленный закольцованными повествованиями, Фрейдом, бессознательным, Грэхэм выстроил экспозицию по принципу психологического путешествия, начинающегося со сна и сноподобного мира и завершающегося им. Фотографии перевернутых деревьев, тьма кинозалов, в которых показывают короткометражные фильмы с закольцованным сюжетом, карета, забираясь в чрево которой не представляешь, что ты — в камере-обскуре. Зритель совершает путешествие по психической реальности художника, попадая в разделы «Параллельные реальности», «Постоянно возвращающееся сновидение», «Между строк», «Исполнение», «Благословение». С конца 1970-х гг. Грэхэм создал множество фоторабот, инсталляций, музыкальных сочинений, фильмов. Каждая из его работ очевидно предъявляет не только интерес художника к репрезентации, но и эпистемологический интерес к памяти, сновидениям, языку, музыке, книге, восприятию, оптике. Художник то анализирует сновидение о ботанической монографии Фрейда, вычерчивая схему его отношений с Флиссом и фройляйн С., то недостаточность оптики для понимания восприятия, всегда уже находящегося под влиянием работы распознавания, различения, памяти (например, на фотографиях с перевернутыми деревьями).
На тему «искусства и науки» самой популярной выставкой в Лондоне остаются «Миры тел» немецкого патологоанатома Гюнтера фон Хагенса. Очередь на эту выставку свидетельствует о том, что представленные человеческие экспонаты — «возвращенное вытесненное», одна из фундаментальных фантазий западного сообщества — «возвращение живых мертвецов». Этот шанс на продление жизни в сфере эстетического заставляет людей завещать свои тела доктору фон Хагенсу. Трансгрессия, нарушение границ — эстетических, этических — незамедлительно, как и должно быть в обществе потребления, валоризуется. Производство художественных трупов превращается в настоящую индустрию. Просмотр можно завершить приобретением товаров широкого потребления — футболок и часов с изображением препарированных.
Всего не увидишь. Всего не опишешь...
Напомню, что все вышесказанное было подтверждением первому из аргументов: Лондон — столичный город, так как не увидишь и не опишешь всего, там происходящего. Во-вторых же, Лондон — столица, так как здесь создают звезд, порождают контекст, выстраивают эпистемологическое пространство, в котором существует современное искусство. В таком питательном эстетическом растворе произведение искусства обретает свое значение, свое понимание и свою стоимость. Искусство производится в уже заданном контексте, оно рождается в уже существующую среду понимания.
Показательными в этом отношении служат непрерывные обучающие курсы и программы в Тейт-Модерн. Группы детей и взрослых в сопровождении гидов предлагают множество интерпретаций работ Моны Хатум, Марка Боллинджера, Сары Лукас и братьев Чэпмен... Уставший посетитель может, сидя в кресле, смотреть на турбинный зал и слушать в телефонной трубке стихотворения Швиттерса, рассказы о Дюшане или краткий обзор модернистского и постмодернистского искусства.
Показательна с точки зрения постиндустриального воспроизводства искусства выставка в Королевской Академии изящных искусств. Академия предложила двадцати лондонским галереям представить своих художников. Помимо невероятно разнообразных с технической и идеологической точек зрения произведений искусства, а также предельно тщательной кураторской работы, здесь можно увидеть и то, как создается контекст будущего искусства, как рождается очередное поколение молодых британских художников и как оно обретает стоимость.
Образцом работы по созданию мощной волны искусства служит, конечно же, «Сенсация». Именно поколение молодых британских художников (yBa) показало неразрывность эстетических, экономических и интеллектуальных усилий. К этому поколению принадлежит и творчество братьев Чэпмен. Их новая серия работ подготовлена для выставки, следующей за Гари Хьюмом, в галерее «Уайт Кьюб», а затем братьев ждет первая в жизни ретроспектива в Гронингене и Дюссельдорфе. Их новые работы соединяют этнографический материал с темой глобализации. На сей раз гибридизации подлежит африканская скульптура и культура Макдональдс. Джейк и Динос Чэпмены тщательнейшим образом воспроизвели деревянные фигуры идолов, тотемов, маски различных регионов Африки и добавили к ним «независимый» элемент — либо знак «М», либо пакет с жареной картошкой, либо гамбургер. Причем атрибуты Макдональдса настолько стали частью скульптуры, что не всегда сразу бросаются в глаза. Некоторые американские коллекционеры, по словам Джейка Чэпмена, вообще не видят «М» и принимают все за аутентичные артефакты. Гибридизация, мутация, новый «М»-этнос, приучение через «М» родителями детей к капитализму, т. е., в частности, к бессмысленному потреблению некой мастурбационной массы вместо пищи, — темы предельно дискурсивного и критичного творчества Чэпменов. В соответствии с разрабатываемой в этой серии работ проблематикой империалистической гомогенизации (в смысле Батая) - стирания границ и различий, упорядочивания - каждое произведение получает свой номер и подпись CFM (Chapmen Family Collection) из коллекции семьи Чэпмен. Кто принадлежит этой семье, помимо Диноса и Джейка? Возможно, собака.