18+

С 1992 года нью-йоркский художник Спенсер Туник составляет орнаменты, скульптурные композиции, архитектурные строения из сотен, тысяч обнаженных тел в самых разных городах мира — Вене и Нью-Йорке, Базеле и Буэнос-Айресе, Лос-Анджелесе и Лиссабоне. На восходе солнца он размещает в каменной урбанистической среде органическую форму из человеческих тел и фотографирует ее.

Через различные средства массовой информации на съемку приглашаются все желающие. Они раздеваются, идут к предполагаемому месту съемки, слышат команды стоящего на вышке с рупором художника, заполняют соответствующее пространство, принимают требуемые позы. Туник снимает. Мероприятие в целом включает три составные части: коллективный перформанс, постановщиком которого выступает художник, несущий ответственность за организацию массы; фотосъемку, результатом которой являются крупноформатные сибахромы; и то, что можно назвать искусством масс-медиатизации. Если первые две части обязательны, то третья — важна не всегда. Если в Хельсинки все основные газеты, журналы, телевизионные каналы, интернет-сайты и т. д. оказались вовлеченными в обсуждение эстетических, этических, политических сторон проекта, то во множестве других случаев съемка проходит за пределами масс-медиального пространства.

Еще одна важная составляющая процедуры: в обмен на снимок тела (фрагмента тела, тела как фрагмента коллективного тела) каждый участник получает бесплатно фотографию. Мини-произведение искусства на память. Такая «мелочь», между прочим, большая редкость на рынке современного искусства.

Итак, тело индивидуальное становится элементом узора тела коллективного в урбанистическом ландшафте. Место съемки, как правило, легко узнаваемо, символически нагружено, являет собой один из очагов власти. Тунику не нравятся излюбленные места фотографов, типа церквей, фабрик и кладбищ. Он снимает на Тайм-Сквер в Нью-Йорке или на Рыночной площади в Хельсинки. Он хотел бы летом 2003 года снимать на Дворцовой или Исаакиевской площади Петербурга.

Эти властные урбанистические поля напоминают о дисциплинированных телах в постиндустриальных ландшафтах. Здесь нет индивидов, но есть деиндивидуализированное тело, напоминающее своей упорядоченностью о своей принадлежности корпоративному империализму. Раздевание парадоксальным образом не проявляет индивидуальность, но снимает ее. Раздевание не показывает, какой ты есть на самом деле, а какой ты не есть.

Неудивительно, что сняться готовы те люди, которые не боятся лишиться своего (не обретенного) статуса. Именно поэтому большинство участников акции — молодежь, еще не вписанная плотно в корпоративную решетку. Эти люди уже после съемки могут подойти к художнику и доверчиво, как доктору, продемонстрировать части своего тела или татуировку и спросить его мнение по поводу них.

Мероприятия Туника — праздник, позволяющий оказаться в отлично известном тебе месте обнаженным в окружении множества представителей того же вида, что и ты. Почему вида? Потому что без одежды не так много остается признаков того, кто ты такой. Каких признаков? — татуировка, пирсинг, состояние ухоженности тела. Обнаженность не обнажает. Более того, невозможно даже сказать, какое тело красиво, какое нет. Обнаженное тело не маркировано.

Без одежды происходит регрессия в беззаботное детство. Туник как бы устанавливает регрессивную машину, позволяющую отправиться в рай, в те времена, когда никакого смысла в одежде не было. Когда не было ни различия, ни уподобления.

Столько желающих раздеться?! В Хельсинки — где-то 2000, причем многие специально приехали из других городов. Максимальное же число собравшихся зарегистрировано в Сантьяго-де-Чили — 4000.

Почему люди готовы ни свет ни заря отправиться в центр города и раздеться? - Развлечение, новый опыт, эксгибиционизм, вуайеризм и даже политический протест. Политические мотивы были в Сантьяго важнее каких-либо других; обнаженные вышли из-под контроля художника и восторженно рассеялись по всему городу. Туник предоставляет редкую возможность анонимного и легитимного раздевания. Впрочем, сам он был пять раз арестован (самый скандальный арест — на Тайм-Сквер в Нью-Йорке).

В отличие от Вудстока, речь не идет ни о свободной любви, ни о возврате к природе, ни об идеологическом единении обнаженных людей. Туник и сам постоянно подчеркивает, его искусство — асексуально. На первый взгляд такого рода заявления возникают из желания уйти от проблематики сексуальности. Однако неловкость при взгляде на фотографии скорее возникает от скрытой отсылки к насилию. Насилию? Где-то мы уже видели «груды» обнаженных тел... Ах да, на фотографиях освобожденных концентрационных лагерей. В данном случае, впрочем, можно говорить о насилии жесткой неорганической среды, в которой существует хрупкая органическая материя.

Сексуален одетый человек Одежда придает идентичность. Одежда — экран, защита и средство привлечения. Человек без одежды хрупок и беззащитен. «Зато» человек без одежды начинает излучать тепло. Насколько тепло во время съемки, зависит от того, окружен ты другими теплокровными или нет. Теперь ты с большим трепетом относишься к другому. Он больше значим, чем обычно. Ты — сам другой.

Обращенное на другого внимание направлено скорее на лицо, чем на гениталии. Когда открыто то, что обычно скрыто, внимание смещается на то, что было открытым и раньше. Не закрылось ли? Изменилось? Внимание обращено на последнее прибежище индивидуального. Происходит не только ресексуализация тела, но и его общая ресемиотизация.

Туник говорит, что будет заниматься такого рода публичным инсталлированием личного до конца своих дней. «Так же как Ротко исследовал всю свою жизнь цвет, — говорит он, — так и я буду всю жизнь продолжать снимать эту серию». Сейчас Туник делает примерно шесть фотографий в год. Он занимается бесконечным картированием. То, что его искусство не только урбанистично, но и географично, подчеркивается в его проекте «Обнаженные Штаты», в котором он делает снимки в 50-ти штатах Америки.