Людмила Бредихина: Насколько далеко поиск акционеров и участие в акционерских ярмарках уводили вас из контекста искусства?

Александр Соколов: Презентации проекта на территории искусства легитимировали проект как «искусство» и обеспечивали необходимое освещение прессы. Однако поиск акционеров шел недостаточно успешно. И тогда было решено принять участие в Интернациональной ярмарке акционерных обществ (ТАМ) в Дюссельдорфе. Это важнейшая ярмарка, на которой крупнейшие компании ищут новых вкладчиков. Удивительным образом ТАМ совпала по времени с Документой в Касселе. Тезис Карманьолы о том, что «фирма — это произведение искусства, а произведение искусства — это фирма», поставил вопрос о правильном позиционировании актуального художника: выставляться между стендами Deutsche Bank AG и Societe Generate S. A или между работой Герхарда Рихтера и туалетом Ильи Кабакова?

Л. Бредихина: Как, на твой взгляд, искусство маркировало вступление общества в постиндустриальную фазу?

А. Соколов: Одной из важнейших характеристик постиндустриального общества стал перенос центра тяжести от материального производства в пользу нематериального сервиса. В своей книге “No Logo” (2000) Наоми Клайн говорит об этом времени: «Эти пионеры (Nike и Microsoft и позже Tommy Hilfiger и Intel) объявили открытым текстом, что производство товаров было всего лишь случайной и несущественной частью их деятельности и что благодаря последним победам торговой либерализации и реформе трудового законодательства стало возможным изготовление продукта силами субподрядчиков, часто находящихся за океаном. То, что их компании производили в первую очередь, — это были не вещи, но, по их словам, имиджи их брендов. Их реальная работа касалась не производства, но маркетинга».

В этом смысле в «Костаби Уорлд» производство искусства следовало предельной форме индустриального производства - фордизму.

На стенде НМШ посетитель Интернациональной ярмарки акционеров, в частности, мог видеть рекламную кампанию НМШ «Основания для процветания», где утверждалось: «Акция номиналом в сто долларов, проданная на рынке искусства за 1000 долларов, повышает индекс всех акций. Гиперреальность торжествует — фирма ничего не производит, а акции растут!» Другие вырезанные на плотере лозунги гласили: «Регистрация NMS AG - это сенсация! NMS ожидает первый выигрыш от регистрации в форме PR!» — «Продукция и деятельность NMS — это одновременно реклама NMS! Оценка и потребление искусства определяются рекламой! Проходя через масс-медиа, реклама получает качество объективной оценки! Реклама - это основной товар потребления!» — «Акционер NMSAG — совладелец и соавтор искусства!» — «Стратегия TVMSAG — результат взаимодействия акционеров — специалистов разных областей - искусства, бизнеса, науки!» — «На собраниях акционеров необходимо предъявлять акции. Собрание акционеров - вернисаж!» С фотографии, апроприированной у агентства Саачи & Саачи, на посетителя стенда были направлены вспышки фото- и видеокамер толпы журналистов: «Акционер NMSAG — звезда!»

JI. Бредихина: Кстати, помимо нематериального сервиса, вы производили и вполне материальные произведения...

А. Соколов: Да, действительно, на соседнем стенде, принадлежавшем крупнейшей в Германии экономической газете «Хандельсблатт», разыгрывалась лотерея, где первым призом выступало произведение NMSAG «Инвестиция — это искусство», созданное при участии живописного гения Константина Латышева. На нем Лиля Брик, приложив ко рту ладошку, сообщала «Искусство — это акции!» Рядом с портретом Брик висела другая работамиAG — с изображением рукопожатия Гельмута Коля и Александра Соколова, должная информировать инвестора о том, кто лоббирует интересы Московской Школы. Это произведение было проявлением «ностальгии» по тем временам, когда искусству еще покровительствовали политики. Да, с одной стороны, это, конечно, конвенциональные арт-объекты, но, с другой, — это просто дизайн акций, фишек в созданной социальной игре.

Л. Бредихина: Пародируя циничную систему Цвирнера, что вы считали настоящим искусством?

А. Соколов: И вчера, и сегодня, используя одно и то же слово «искусство», мы всякий раз относим его к новому явлению. Цвирнер считал, что искусство тогда становится настоящим, когда произведение достигает цены в 100 000 марок. Именно после этого к раскрутке присоединяются корпорации, банки и музеи. У нашего произведения основной капитал равнялся именно 100 000 марок. И мы учредили в Дюссельдорфе Музей Анонимного общества («акционерное общество» на романских языках называется «анонимным»). Отдав музею в коллекцию акции НМШ, мы превратили одно произведение искусства в совладельца другого. Но музей — это уже иная история. Люди, занимаясь своими практиками, часто используют существующие ветви рынка. Иногда создают новые. Грустно, когда происходит наоборот.

Л. Бредихина: Почему кампанию вы назвали Новая Московская Школа?

А. Соколов: Общество — это геометрическое место социальных игр. Игры бывают закрытые - когда сумма проигрышей равна сумме выигрышей. НМШ — это открытая игра, где каждый может выиграть, расширив свою компетентность. Как писал в те годы социолог Билем Флюссер, «там, где общество является самоцелью, жизнь вообще не имеет смысла. Жизнь как игра — это жизнь с праздной целью стать более компетентным». Ему же принадлежит афоризм: «Отличие homo ludens от homo faber том, что если второй — абсурден, то первый — праздный». Слово «школа» мы употребляли в первую очередь в этимологическом значении «праздность», во вторую — как место расширения компетенции...