Признаться, я долго не мог написать этот текст. Причина моей нерешительности в том, что сам жанр этой статьи предполагает особый пафос, особенную возвышенность и даже некоторую преувеличенность. Но дело в том, что разговор о художнике и человеке Юрии Нолеве-Соболеве предполагает известную возвышенность совсем независимо от печального факта его кончины в декабре 2002 года. И даже более того, его личность и сегодня, и все годы нашей пятнадцатилетней дружбы видится мне настолько масштабной сама по себе, что любой панегирик будет выглядеть на этом фоне жалко.

Кроме того, образ Соболева в глазах многих превратился еще при жизни в миф, который был тем более убедителен, что сам он, казалось, не прилагал никаких усилий к его формированию. Флибустьерская внешность, таинственная жизнь художников в Царском Селе — этой новой Телемской обители, наконец, само героическое прошлое, связанное с манежным разгромом и легендарным кругом: Кабаков, Соостер, Янкилевский, — все это сделало личность Нолева-Соболева культовой.

В последнее время сообщество пережило несколько смертей, каждая из которых по-своему символична. Но если жизнь Талочкина или Тимура Новикова была связана все-таки с определенной эпохой и определенным кругом, за границы которых она не выходила, то о Соболеве этого не скажешь. Он оставался актуальным тому времени, в котором жил, и, таким образом, принадлежал всем пережитым им эпохам. Именно поэтому его уход символично закрывает собой историю русского искусства XX века.

Непреходящая современность Соболева связана, наверное, с тем, что он всегда работал с молодыми художниками. Для меня именно он открыл дверь на московскую художественную сцену.

Что связывало меня с Юрой? Дружба? Сотрудничество? Ученичество? Но в том-то и дело, что, говоря о Соболеве, невозможно отделить одно от другого, потому что в последний и, несомненно, лучший период своей жизни в Царском Селе он достиг почти недостижимой цельности между своими многочисленными ипостасями. Художник, учитель, наконец, просто человек жили в нем слитно и нераздельно, при этом одно не затмевало и не умаляло другого.

Помню, как в течение нескольких лет я имел спор с одной дамой о том, является ли хороший художник одновременно хорошим человеком, то есть таким, каким человек призван быть. Мой опыт жизни явственно доказывал, что такое тождество смехотворно. То, что художественная среда в самой, как правило, элитной своей части исполнена зависти, тщеславия, жадности и всевозможных постыдных пороков — очевидно. Иной раз не может не прийти в голову мысль о том, что именно профессия накладывает на своих лучших адептов неистребимое клеймо. С другой стороны, если считать, что искусство обладает терапевтической функцией, можно предположить, что многие несчастные становятся художниками в надежде найти в нем призрачное облегчение.

Но в действительности, рассматривая личность и жизнь Юрия Соболева, я вижу, что, хотя де-факто правда в нашем споре была на моей стороне, моя оппонентка была ближе к сути вопроса. Ведь на самом деле она имела в виду, что главным искусством художника является собственно его жизнь. В этом смысле весьма символично, что от Соболева осталось очень мало работ — и это за более чем сорок лет труда! Его словно преследовал безжалостный рок: рисунки тонули, исчезали, не возвращались. Последняя большая серия произведений, составившая его московскую выставку 1995 года, пропала в мафиозных разборках вокруг галереи «Московская палитра». Но в этом фатальном исчезновении открывался некий смысл — больший, чем сами работы. Да и рисунки Соболева, точнее, все эти символы, то банальные, то возвышенные, казалось, исчезают, тонут в поверхности его больших белых листов. Собственно Белое как категория и было главным персонажем его искусства. В плане изучения этого Белого, имеющего своими истоками культовое искусство и прежде всего икону, Соболева можно поставить рядом с Малевичем, ранним Кабаковым да еще, пожалуй, с Павлом Лионом.

Оценка значения Соболевской графики, я думаю, еще впереди, но главное, что стало его искусством, — это, конечно, ученики.

Знаю, что сам Юрий Александрович порой сетовал на то, что педагогика отнимает слишком много сил и времени от собственно художнического труда, но я думаю, он был здесь не прав. Работы группы «Запасной выход», как и работы других его учеников, не в меньшей степени принадлежат Соболеву, чем номинальным авторам, более того, сами эти авторы являются произведением Соболева. Я никогда не учился в «Интерстудио», руководителем которой был Юрий Александрович, и мне не пристало писать о его учебной системе, об этом больше и лучше скажут другие.

Но представляется, что сама система здесь никакой роли не играла. Важным было другое. Что же? Здесь мне кажется уместным привести одну историю из древнего патерика, которая и станет, наверное, лучшим завершением этого текста.

К одному святому старцу пришли молодые монахи. Они стали задавать ему различные вопросы о духовном деланье, старец учил их. Но один из пришедших молчал. Старец спросил его: «Чадо, отчего ты молчишь и ничего не спрашиваешь у меня?» Монах встал, поклонился и сказал: «Мне достаточно смотреть на тебя, Отец».