Выпуск: №51-52 2003
Вступление
КомиксБез рубрики
Что делать?Дмитрий ВиленскийБеседы
Борис Кагарлицкий: 2000-е versus 90-еБорис КагарлицкийТекст художника
Сетевое искусство протестаЕвгений ФиксДискуссии
60-е: назад в будущееВиктор МизианоТекст художника
Последний повод попереживатьАлександр ШабуровЭкскурсы
В 60-х в СССРВладимир СальниковПисьма
Иллюзия №60Анна и Михаил РазуваевыМонографии
Суровый стиль: мобилизация и культурная революцияАлексей БобриковТекст художника
«Геологи», или романтическая «Синева» 60-хВячеслав МизинИсследования
Искусство от карибского кризиса и до 11 сентябряАлександр СоколовПостскриптум
Пять порядков современного отношения между автономией картины и действительностью Маркуса БрюдерлинаСуждения
Искусство принадлежать народуНаталия АбалаковаОпросы
Чем я обязан 60-м?Юрий АльбертПерсоналии
Играя с системой в мяч. Фальстрем и Америка 60-хОльга КопенкинаИсследования
Шестидесятые в отрицательных величинахДмитрий БулатовТекст художника
Воспоминание о выставкеВиктор АлимпиевПерсоналии
Праздник бессмертияВладимир СальниковПисьма
Невозможный возвратВладимир БулатРефлексии
Утопические аспекты современного урбанизмаОксана ЧепеликБеседы
Барт Голдхоорн: Реализм как утопияБарт ГолдхоорнЭкскурсы
Я приехал туда в 1975 году... (Заметки о структурализме 1960-х годов)Вадим РудневОпыты
Сургутский вопросГеоргий НикичПолемика
Заплетающийся язык (Открытое письмо Борису Гройсу)Александр ДолгинКниги
Фото: Краткий векАнна МатвееваКниги
«Смотреть на мир фотографически...»Оксана ГавришинаРецензии
Вот это номер!Владимир СальниковСобытия
Филофолические интерпретации Поля ВирилиоОксана ЧепеликСобытия
Горизонты реального (комментарий участника)Дмитрий ВиленскийСобытия
Столица европейского мазохизмаВиктор МазинСобытия
Четыре персональные выставки в Кельнском Музее ЛюдвигаВладимир СальниковСобытия
Премиальные мастерской «Арт-Москва»Евгений КупавыхВыставки
Выставки. ХЖ №51/52Богдан МамоновОксана Чепелик. Художница, получила архитектурное образование, стажировалась в парижском CIES (Международном Центре студентов и стажеров) и CREDAC (Центр исследования, обмена и распространения современного искусства), в Амстердамском университете, канадском Центре искусств Бенфф, участница программы «Коллеги Баухауса» в 2000 и 2002 годах. Живет и работает в Киеве
Мир сейчас слишком опасен для чего бы то ни было, кроме Утопии.
Бакминстер Фуллер
Признание факта, что крупные города XIX века физически переросли границы разумного и стали неприемлемы для жизни, породило концепцию «города-сада», которая стала попыткой примирить романтические представления об идеальном городе с санитарными нормами и стандартами нового транспорта. При этом идея ставила архитектора в позицию организатора жизни для безымянного «народа». Архитектура СССР в 60-е годы, вследствие правительственных постановлений 1954-1955 гг. об индустриализации в строительстве и о борьбе с «излишествами», получила возможность вновь подключиться к мощной традиции модернизма, которая в СССР, в силу известных обстоятельств, оказалась прервана. Хотя модернистский этос навязывания себя миру никогда не был чужд урбанистическим стратегиям советского времени. Правда, это подключение совпало с наметившимся на международной арене кризисом рационализма в архитектуре и кризисом модернизма. Тем не менее, анализируя урбанизм этого периода, следует отметить определенное число архитектурных феноменов, возникших в разных странах. А именно — работы с темами «город» и «природа» финских архитекторов Херцена, Мейрмана, Эрви, Аалто, Тапиолы и Отаниеми, работу с городским ландшафтом Саймондса, «метаболизм» в японской архитектуре (Танге, Кикутаке, Курокава, Исодзаки). А также — самодельные дома, молодежные коммуны, дома из отходов, эко-архитектура Солери, работы Вентури и Скот-Брауна «Уроки Лас-Вегаса» (1968), «Уроки Левиттауна» (1970), понятия Линча о фиксации «коллективного образа» городской среды и Эрскина о градостроительстве к месту. Идеи микрорайона и функционального зонирования города, реализованные в эти годы, на практике доказали свою антигуманность. Из биологии и социологии в архитектуру проник термин «среда», санитарно-гигиенический оттенок которого приобрел политический смысл. Утопичность модернистской доктрины анализировалась с точек зрения гуманитарной науки, экологии, новейших технологий и общественной критики.
Изживший классический модернизм постмодернистский этос под новой этикой понимал «нежное» встраивание в контекст, скорее физический, чем ментальный или общекультурный. Современный урбанизм рассматривает сегодня город как гиперплотную матрицу фрагментированных, но взаимосвязанных форм.
Решающее влияние на формирование культуры последнего десятилетия оказали французские философы-постструктуралисты — Бодрийар, Деррида, Делез, Лакан, Гваттари и др., — продемонстрировавшие новое, отличное от идеологии модернизма мышление. Теория урбанизма также испытала влияние новых идей. Значительный вклад в ее развитие внесли работы Бурдье, Паттона, Колхааса, Сойи. Новый урбанизм предложил пути борьбы с разросшимся неконтролируемым городом, основываясь на принципах качества жизни, пешеходной доступности, традиционной структуры расселения, смешанного использования и разнообразия (отказа от жесткого зонирования), смешанных домов, увеличения плотности и т. д.
Известная архитектурная школа Баухаус Дессау попыталась применить новые концепции урбанизма, избрав бразильский город Рио-де-Жанейро объектом для исследования в рамках проекта «ComplexCity» Этот коммуникационный проект задействовал участников новой программы «Коллеги Баухауса»[1], которые должны были совершить «арт-интервенцию» в один из самых неблагополучных районов Рио-де-Жанейро, т. н. фавелу (или трущобу) Жакарезинье. Проект исключал формально дизайнерские решения — напротив, из исследования культуры, символов, опыта должен был родиться междисциплинарный подход, который позволил бы преодолеть стандартные модели восприятия и действия в городской среде, стимулировал бы более сложный и одновременно более открытый коммуникативный процесс. В фокусе дискуссии, призванной найти адекватное «высказывание» образа разрастающегося города, оказалось новое определение проникновения и наслоения в архитектуре и городской среде. Между тем искусство в городской среде традиционно считается неким «послесловием», декорацией фасада или пространства, тогда как его способность к анализу, процессуальности и коммуникации редко бывает оценена. Так, возникла задача смены прежней роли искусства на новую — роль активного участника преобразования города. В итоге среди прочих был выбран и реализован коммуникационный проект-инсталляция «Virtual Sea Tower», который предлагал изменить социальную и архитектурную идентификацию района, связанную с насилием и наркотиками.
Воздушный шар поднимал видеокамеру на необходимую высоту, а изображение с нее в режиме on-line транслировалось на мониторы, установленные в городском пространстве. Таким образом, жители могли увидеть море (здесь прослеживается игра слов «see» и «sea», соответственно, «видеть» и «море») — символическое напоминание о городе-мечте Рио-де-Жанейро, побудившей к эмиграции всех этих людей. Инсталляция спровоцировала сдвиг в сознании, продемонстрировала потенциал этих людей, и тем самым, вместо следования линии Постава Эйфеля, утверждавшей триумф новых технологий, реализовала более актуальную сегодня проблему. Проект «виртуальной башни» сыграл свою роль средства трансформации и коммуникации в публичном пространстве и стал пробным камнем в концепции градостроительной интервенции.
Мне же сегодня представляется актуальным не столько физический — пространственный, — сколько медиа-контекст, т. е. контекст времени, контекст новостей и событий. Интересным оказывается и соотношение между двумя этими контекстами. Если проводить параллели с 60-ми, то «модели участия», свойственные модернизму вера в прогресс и технологии заметно выходят на первый план и сегодня.
Ситуация глобального расширения услуг и телекоммуникаций, а также трансформация моделей жилья и работы в городе стали для Баухауса главной темой 2002 г. Рост услуг и коммуникаций ускоряет потоки между торговлей, информацией, социальными связями и культурными традициями, увеличивает их объемы. Новая деловая и медиа-активность стирает границы между рабочим местом, жильем и местами развлечений; частные и общественные сферы пересекаются и сливаются. Какие пространственные и архитектурные формы подойдут для этих гетерогенных способов жить и работать? Как могли бы такие формы трансформировать облик городов и опыт городской жизни? Эта проблематика разрабатывалась на примере Сиднея, города, принимавшего летнюю Олимпиаду 2000 г. и ставшего уникальной средой для исследования общества глобального сервиса.
Чтобы определить новую практику в архитектуре, урбанизме и метадизайне, необходимо было исследовать новые информационно-коммуникационные технологии в широкой — социальной, экономической, политической и пр. -перспективе. Критическая рефлексия и творческая концепция обращаются к метадизайну в его наиболее баптизированном виде (отсылающем к Эль Лисицкому). Возникновение связи между информационными структурами и процессами формообразования с одной стороны, и урбанистическими структурами и инфраструктурными потоками — с другой, способствуют лучшему пониманию отношений между пространством, временем и информацией, их влияния на социальные процессы и, в конечном счете, на организацию пространства. Теоретическое исследование этой темы сопутствовало созданию видеопроекта «Урбанистическая Мультимедийная Утопия_UMU».
«Урбанистическая Мультимедийная Утопия» касается художественных и культурных эффектов глобализации, исследует изменения условий жизни и работы, предвосхищающих реализацию утопии, которая, однако, не имеет отношения к построению политического идеала — справедливого общества. Отношение к этому вопросу основывается на анализе новых тенденций и изменения стиля жизни.
Концепция исследования апеллирует к факту интенсивного экономического развития Азиатского технологического коридора (Гонконг, Сингапур, Шанхай), где формируется «сверхумный» город. За этой тихоокеанской зоной уже утвердилось название — «Азиатская мультимедийная утопия». Глобализация — это процесс, в котором возможность всемирных связей простирается по всему полю социальных отношений. В ходе этого процесса мы видим не только экспансию экономических, политических и военных образований. Мир превращается в многослойное социальное пространство, для которого еще должны быть разработаны новые культурные концепции, обеспечивающие возможность групп и индивидов действовать. Новые технологии помещают человека в «интермедийную» зону, позволяя ему быть одновременно здесь и, потенциально, везде. Индивид попадает в «номадическое» пространство-время, перемещаясь из одного виртуального окружения в другое. Мобильные коммуникации, телеуправление, всемирные системы сотрудничества и глобальные политические альянсы создают новый культурный пейзаж, правила формирования которого должны быть изучены и поняты.
Растущее внедрение информационно-коммуникационных технологий в процессы производства знаний и культурных ценностей приводит к фундаментальному переосмыслению организации и определения пространства. Телекоммуникационные сети создают плотность пространства, а прямой доступ к информации формулирует «близость» скорее как временное, нежели пространственное понятие. Сравнение гипертекста и пространственной модели (города) наводит на мысль о структурной и семантической мутации нашей среды.
При объединении локального и глобального в «глокальное» решающим фактором должны стать социальные параметры пространства, а точкой их фокуса — доступ к информации и коммуникации. В контексте перенасыщенной информацией глобальной сети архитектура связана уже не с организацией зданий, но со структурированием информации. Это структурирование (метадизайн) распространяется на организацию пространства, фасадов, интерфейсов, управление информацией, определяя интерес архитекторов и градостроителей к этим исследованиям. Рассматривая Интернет и перестроенный Османом по приказу Наполеона III Париж, мы обнаруживаем, что архитектура становится инструментом контроля, регуляции и циркуляции потоков. Очевидно, что Интернет структурирован как архитектурный организм с его политическими мотивами, объясняющими движение и контроль. Это сравнение фиксирует основное сходство на уровне метафоры, однако существуют и различия. Например, для структуры города расстояние является фундаментальным параметром, тогда как в Интернете оно сведено к временному порядку — мгновенности. Город в основном определяется территорией, Интернет — нет. Эта связь между проблемами урбанизма и информационно-коммуникационных технологий находится в области методологии анализа, структурирования в пространстве потоков информации.
Для урбанистического пространства современности характерна последовательная фрагментация, протяженность периферии — и это лишь некоторые феномены большой трансформации. Появление автомобиля, поезда, телевидения в прошлом трансформировало урбанистическую модель города из пространственной и однородной общности во временную, гетерогенную. Если современный транспорт действительно трансформировал город, прерывая логическое единство времени и технологии, новые коммуникационные технологии радикально трансформировали его и в отношении ко времени. Феномен последнего времени — глобальная экономика — доказывает, что интерактивность и мобильность являются проявлением урбанизма будущего в рамках нынешней модели. Мутация количественного фактора пространства в качественный фактор коммуникации радикально преобразует город.
Исчезновение концепта «территориальности» ведет к потере экономической, пластической и сакральной значимости пространства в пользу новых локально-пространственных, информационно-соотносимых идентичностей. Сдвиг от текста к гипертексту, от аналоговой к цифровой технологии замещает понятия линейности, иерархии и порядка понятиями многолинейных структур, комбинированием фрагментов, сосуществованием различий, генерированием взаимодействия и одновременности возможностей. Гипертекст стал эмблематической моделью ретикулярного мышления, которая вопрошает классическое мышление, трансформирует иерархическую концепцию связей в сети, базирующиеся на сложных способах сообщения в пределах цифровых коммуникаций и технологий. В итоге гипертекст знаменует переход от структуралистского мышления к системному.
В связи с этим еще Лев Манович отмечал разные дивергентные, «национальные ветви» электронного искусства и различную политическую прагматику использования гипермедиа. Если западный художник утилизирует интерактивную среду сверхкоммуникативности и сверхбыстрого распространения информации для утверждения свободы, демократии, эгалитаризма, политкорректности, культа персональной ответственности, то для восточноевропейского художника беспрепятственная, ненавязчивая и неконтролируемая циркуляция информации всегда выглядела утопическим и достаточно провокационным фантомом. Поэтому задача демистификации мягкого и законспирированного тоталитаризма новых медиа, их негласного контроля и диктата над культурным сознанием остается весьма актуальной.
Примечания
- ^ См. интервью с Оксаной Чепелик «Новый Баухаус» в «ХЖ» № 50, с 18.