Выпуск: №51-52 2003
Вступление
КомиксБез рубрики
Что делать?Дмитрий ВиленскийБеседы
Борис Кагарлицкий: 2000-е versus 90-еБорис КагарлицкийТекст художника
Сетевое искусство протестаЕвгений ФиксДискуссии
60-е: назад в будущееВиктор МизианоТекст художника
Последний повод попереживатьАлександр ШабуровЭкскурсы
В 60-х в СССРВладимир СальниковПисьма
Иллюзия №60Анна и Михаил РазуваевыМонографии
Суровый стиль: мобилизация и культурная революцияАлексей БобриковТекст художника
«Геологи», или романтическая «Синева» 60-хВячеслав МизинИсследования
Искусство от карибского кризиса и до 11 сентябряАлександр СоколовПостскриптум
Пять порядков современного отношения между автономией картины и действительностью Маркуса БрюдерлинаСуждения
Искусство принадлежать народуНаталия АбалаковаОпросы
Чем я обязан 60-м?Юрий АльбертПерсоналии
Играя с системой в мяч. Фальстрем и Америка 60-хОльга КопенкинаИсследования
Шестидесятые в отрицательных величинахДмитрий БулатовТекст художника
Воспоминание о выставкеВиктор АлимпиевПерсоналии
Праздник бессмертияВладимир СальниковПисьма
Невозможный возвратВладимир БулатРефлексии
Утопические аспекты современного урбанизмаОксана ЧепеликБеседы
Барт Голдхоорн: Реализм как утопияБарт ГолдхоорнЭкскурсы
Я приехал туда в 1975 году... (Заметки о структурализме 1960-х годов)Вадим РудневОпыты
Сургутский вопросГеоргий НикичПолемика
Заплетающийся язык (Открытое письмо Борису Гройсу)Александр ДолгинКниги
Фото: Краткий векАнна МатвееваКниги
«Смотреть на мир фотографически...»Оксана ГавришинаРецензии
Вот это номер!Владимир СальниковСобытия
Филофолические интерпретации Поля ВирилиоОксана ЧепеликСобытия
Горизонты реального (комментарий участника)Дмитрий ВиленскийСобытия
Столица европейского мазохизмаВиктор МазинСобытия
Четыре персональные выставки в Кельнском Музее ЛюдвигаВладимир СальниковСобытия
Премиальные мастерской «Арт-Москва»Евгений КупавыхВыставки
Выставки. ХЖ №51/52Богдан МамоновВладимир Сальников. Родился в 1948 г. в Чите. Художник и критик современного искусства, член Редакционного совета ХЖ. Живет в Москве.
Мир принадлежит вам и в то же время нам, но, в конечном счете, вам.
МаоДзэдун (речь на встрече с китайскими студентами и практикантами в Москве 17 ноября 1957 г.)
50-60-е: инерция молодежности
50-60-е — одна волна, порожденная демографической ситуацией после второй мировой войны. Ее можно назвать послевоенной молодежностью. За счет сокращения во время военных невзгод пожилой части советского населения молодежь (т. е. в нашем случае люди до тридцати лет, в чем я совершенно согласен с Вадимом Кожиновым, ориентировавшимся на возможности реализации молодого человека, а не на один только возраст) превратилась после войны в самую большую группу населения СССР. В 50-е молодые составляли чуть ли не две трети советской популяции. Естественно, давление этой массы было очень велико. За счет работы вилочковой железы освоили Целину, построили Братскую ГЭС, покоряли космос... А советское искусство, в последнее десятилетие правления Сталина репрезентовавшее старческое отношение к жизни, после смерти вождя приобретает характер молодежного. В живописных полотнах и эстампах, в фильмах и песнях дует вольный ветер, развеваются платки, волосы и юбки — весело шагающих, сбегающих с лестниц и взбегающих по ним, просто бегущих, поднимающихся на кранах, плывущих на пароходах по рекам и морям, мчащихся на поездах и в грузовиках комсомолок; мелькают версты, полустанки, перелески, гудят поезда, пароходы, клаксоны автомобилей, от пароходных и паровозных труб вздымаются дымы. Мускулистые, чубастые и вихрастые загорелые парни всех национальностей страны в заношенных гимнастерках, майках, телогрейках пилят, строгают, пашут, кладут кирпичи, водят самосвалы и экскаваторы, сплавляют лес, пасут табуны оленей и колхозные стада, плещутся в реках, протекающих через субконтинент СССР, в омывающих его морях, спят вповалку в теплушках, палатках, стогах, пляшут на комсомольских свадьбах и новосельях, веселятся на презентациях новых промышленных объектов.
Девушка с веслом
Всемирный фестиваль молодежи и студентов 1957 года в Москве становится пиком манифестации советского юношества. После гражданской войны, а позже после коллективизации-индустриализации — после кошмарных встрясок — подобные молодежные периоды породили в искусстве активисток в красных косынках, купальщиц. Голых деревенских молодок и горожанок в купальниках, теннисисток и теннисистов, спортсменов и спортсменок, знаменитую девушку с веслом, пионерок и нимфеток Алексея Пахомова и Николая Чернышева. Особенно преуспел Александр Дейнека, специализировавшийся на молодежной и спортивной тематике еще с 20-х. Его картина «Раздолье» — здоровенные девахи в спортивной одежде на фоне залитого солнцем величественного русского пейзажа — написана во время войны. Дейнеке принадлежит и первая послевоенная картина на эту тему — «Эстафета», 1947 года: пусть асфальт на Садовом кольце в трещинах, зато все залито солнцем. А во второй половине 50-х солнце засияло во всей советской живописи.
В 60-е солнце затянуло тучами «экзистенциального» одиночества, а выставки на тему спорта в 70-е уже выглядели комично и бюрократично, как и комсомольский энтузиазм. БАМ воспринимали уже с иронией — «приезжай ко мне на БАМ, я тебе на рельсах дам!» — к началу 70-х доля молодежи в населении страны нормализовалась. Отчего легкомыслия и легковерия в обществе значительно поубавилось.
Реставрация власти партии, возвращение интернационализма и революционности
В 50-е Хрущев реставрирует власть партии, которую Сталин в ходе Большого Террора отодвинул от кормила, передав властные полномочия государству (с конца 30-х партия — что-то вроде официальной церкви, а марксизм-ленинизм — вероучение). Вернувшись к руководству, партия, помнящая о своих обязательствах перед Мировой Революцией, усиленно распространяет легенды о себе, Революции. Это созвучно молодежному настроению — авантюрности, стремлению к самостоятельности — «Аркадий Гайдар в шестнадцать лет полком командовал!» На волне молодежности возрождается романтика гражданской войны — в фильмах и песнях про «комсомольцев-добровольцев». В одной из лент подросток (юный Олег Табаков) размахивает дедушкиной революционной шашкой, кроша «мещанский» уют своих родителей.
Обновляется внутрисоветский интернационализм, завядший было в период борьбы с космополитами. В связи с этим реабилитируют не только «космополитов», но наказанных за сотрудничество с немцами крымских татар, а чеченов и ингушей даже возвращают на родину. Амнистируют не только уголовников, но и политических, составлявших не менее четверти контингента лагерей. Связи между народами СССР укрепляются и расширяются, в том числе и на личном уровне. В 60-е туристический маршрут «Золотое кольцо», известный в наше время разве что из названия водки, показал нерусской интеллигенции СССР, что великороссы -народ с древней и славной историей, чему остались доказательства в виде памятников архитектуры и городов русского native land'а. Одновременно, Русская православная церковь подвергается новой волне гонений, которые в подражание Робеспьерам устраивали Ленин и Троцкий. При Сталине (который всегда во всем вел себя двойственно) уровень левого интернационализма поддерживается в том числе и необходимостью интеграции Восточной Европы. В середине 50-х распущенный в войну Коминтерн реанимируется в форме Совещаний коммунистических и рабочих партий. В 1955-м создается военная организация Варшавский Договор, активизируется сотрудничество по линии СЭВ.
Продолжилась перманентная Мировая Революция, затихшая было при великодержавнике Сталине: контрреволюционные бунты в Берлине и Венгрии подавлены, возобновилась дружба с когда-то более левым и перманентно революционным Тито, напротив, отношения с националистическим Китаем постепенно портятся, хотя то ли по инерции еще сталинского послевоенного непротивленчества, то ли из-за пролетарской солидарности КНР передается советская военная база в Порт-Артуре в бывшей русской колонии Маньчжурии. Устанавливаются связи с недавними колониями «цивилизованных» стран — Индией, Индонезией -»Хиндируси бхай, бхай!», со слаборазвитыми странами: оказана поддержка Египту, на Ниле строится Ассуанская плотина. Поддерживается «антиколониальная и антиимпериалистическая борьба народов Азии, Африки, Латинской Америки». В конце 50-х символом вечно молодой Революции — «есть у Революции начало, нет у Революции конца!» — стала Куба. Длинноволосые и бородатые лидеры острова Свободы оказались привлекательными молодыми людьми, больше похожими на входивших тогда в моду битникоподобных индивидуалистов — героев-одиночек, чем на располневших советских номенклатурщиков, одетых, как американские гангстеры эпохи сухого закона — в двубортные костюмы с широченными штанами, макинтоши и широкополые фетровые шляпы — «разодет я как картинка... в русской шляпе большой», — пел герой самого популярного у нас в 50-х фильма, индийского. Но если Сталин с легкостью бросил на произвол судьбы Югославию и Южную Корею, то Хрущев готов был бросить атомную бомбу на Израиль и защищать Кубу, в том числе ракетно-ядерным оружием.
Потеря гегемонии в левом движении
В 50 — 60-е СССР постепенно терял гегемонию и в международной Левой. Поворотным событием стало «разоблачение культа личности Сталина». Абсолют, Истина, Утопия, воплощенные в одном человеке, в которого свято верили и у нас, и на Западе, и во всем мире, были уничтожены — удар, от которого не только СССР, КПСС, но и вообще все левое движение уже никогда не оправится. Ни Мао Дзэдуном, ни Че Геварой его не смогли заменить.
К тому же советский реалистический марксизм, пусть и разрушающийся, никак не соответствовал западной номиналистической традиции мысли и потому скоро был объявлен западными левыми догматическим. Но он и под стать ему сталинская великодержавность навсегда остались каркасом советской идеологии и государственности.
Действительно, советское общество и режимы в Восточной Европе были мало похожи на розовые мечты, которые рисовало воображение новых левых. Сначала они выражали недовольство по поводу осторожности советского руководства в революционных акциях за рубежом и осуждали подавление контрреволюций в Восточной Европе. Западные левые приняли за чистую монету левацкую маоистскую риторику. А потом они и вовсе перешли на атлантистские антисоветские позиции, что было в культурном плане совершенно естественно. И хотя во второй половине 60-х и в 70-х эти люди провалили революции в зарадных странах, в конце 80-х они решили, что демократия (на самом деле, атлантизм) победила и, главное, в восточноевропейских странах, реальность социализма которых не хотели признавать.
Разочарование в эффективности советского руководства
Одновременно растет разочарование в возможностях советского режима по подъему уровня жизни населения. Население не любит, презирает Хрущева. Его ругают за утопизм — коммунизм в 1980-м году, увлечение кукурузой, за помощь народам третьего мира, ярким примером чего в их глазах выступает лидер антикоммунистического режима Египта (коммунисты все-таки свои — русские) Насер — «Гамаль Абдель на всех Насер», — которого наградили званием Героя Советского Союза. Действительно, на фоне советской бедности «международная солидарность» — помощь народам, многие из которых жили благополучней и свободнее советского населения, выглядела комично, и, конечно, такая политика была дискредитирована а глазах советского народа. Державность и изоляционизм были намного ближе советским людям, чем интернационализм и перманентная революция.
Возрождение этнонационализмов и религиозности
После Шестидневной войны (1967) возрождается еврейская этническая и культурная идентичность, прежде подавленная советским интернационализмом, а потом и сталинским антисемитизмом (ограничением в возможностях делать карьеру в партийной, государственной и военной областях); начинается еврейская эмиграция. Доля интеллигентов еврейского происхождения в советской культуре, искусстве и науке очень велика. Поэтому этот симптом -общего для образованного сословия разочарования в Советской власти — имел большое значение. В 50-е возрождается и растоптанная великорусская идентичность, в том числе в консервативном варианте. Адепты нерусских этнонационализмов видели себя жертвами Советской власти в лице великороссов и своих соседей. В глазах же теоретиков великоросского этнонационализма внутрисоветский интернационализм дискредитировал себя хотя бы низким уровнем жизни великороссов по сравнению с уровнем жизни населения нерусских республик и инородцев в Великороссии. В результате роста этнонационализмов в стране образовались влиятельные оппозиционные группы, одни занимали позиции прямых противников СССР по холодной войне, другие — позиции врагов косвенных.
В 60-е возрождается религиозность. Во-первых, в качестве Составной формулы «православие-самодержавие-народность», во-вторых, как знак либеральной оппозиции режиму и метки «христианской цивилизации». После фильмов Тарковского, ставшего одним из главных интеллигентских либеральных миссионеров «христианства», и по его примеру почти все деятели советского кино независимо от этнического происхождения и собственных религиозных традиций приняли православие.
Сталинский философский реализм сменяется философским номинализмом
Организованный не без усилий, не без насилий философский реализм 30-х, укротивший послереволюционную номиналистскую стихию, так называемый «вульгарный марксизм», в 50-е уступает место номинализму сначала в мировоззрении, в философии как умствовании, потом постепенно в официальной философии. Этому процессу способствует рост доли научно-технической интеллигенции в образованном сословии. Реализм и номинализм — направления средневековой схоластики, где были классифицированы философские доктрины, исходя из того, признает ли то или иное течение мысли существование абстракций, универсалий в реальности, а не только в мышлении или отделяет реальность от продуктов мышления. Реалистическими философами были Платон и Аристотель, ортодоксальные христианские богословы, Гегель, Маркс, Ленин. Номиналистический характер носил протестантизм, номиналистический фанатик Лютер считал реалиста Аристотеля не человеком, но бесом с хвостом и рогами. На основе номинализма Оккама создана современная наука. Номиналистами были «вульгарные марксисты», лефовцы, Адорно и Брехт, но Лифшиц и Лукач, Ильенков были реалистами. В 30-е Сталин пытался утвердить философский реализм, одной из манифестаций которого стал социалистический реализм в искусстве.
Новый интеллигент уже не верит в существование идеального в реальности. Из этого следует, что он склонен рассматривать истину лишь как часть исследовательской процедуры: гипотеза — проверка гипотезы — истина. Поэтому истина всегда относительна и временна. И если не в официальной философии, то в умах тех, кого Солженицын не совсем несправедливо назвал «образованцами», номиналистский релятивизм побеждает окончательно. С этих пор русские — уже навсегда народ западный. Абсолют устранен, соответственно, нет его ни в идеологии, ни в художественной доктрине, ни в человеческом существовании и судьбе, а значит, и в человеческом типе. Все это открывает до того не существовавшие возможности для искусства, которое некоторое время даже делается в «научном» режиме, по крайней мере, сопровождается наукообразными объяснениями; от этих рассуждений и берет начало художническое философствование в московском современном искусстве. Яснее всего этот принцип — принцип (буржуазного) номиналистического плюрализма — сформулировал в 1957 г. Мао Дзэдун: «'Пусть расцветают сто цветов» и «пусть соперничают сто школ» есть курс на содействие развитию искусства и прогрессу науки, на содействие процветанию социалистической культуры в нашей стране. В искусстве могут свободно развиваться разные формы и жанры, в науке могут свободно соперничать разные школы. Мы считаем, что принудительное распространение одного жанра, одной школы и запрещение другого жанра, другой школы силой административной власти несет вред развитию искусства и науки. Вопрос о правде и неправде в искусстве и науке должен разрешаться путем свободной дискуссии в кругах работников искусства и науки и в ходе практики в искусстве и науке, упрощенческие методы здесь недопустимы».
КПСС теряет культурную гегемонию внутри страны
Первые оформленные, принявшие определенную форму, послевоенные индивидуалисты — это стиляги. Словесная по своей природе сталинская культура, сама не способная к зрительному оформлению (не зря социалистический реализм столь бесформен, рыхл и вял), не выносит присутствия любого формально состоявшегося явления. На самом деле стиляги не желали противопоставлять себя остальным советским людям, советской культуре. Это обыкновенные модники, подражатели западной моде, что естественно, ведь центры моды находятся вне СССР. Стиляги увлечены западной музыкой, джазом, рок-н-роллом, даже песнями из индийских кинофильмов, которые куда живей советских. Западная молодежная мода для многих городских подростков оказывается привлекательнее советского консервативного, в общем-то патриархального, крестьянского отношения к одежде, бытовой культуре, образу жизни. Из разницы вкусов вырастает вопрос «отцов и детей», обозначивший образовавшуюся культурную пропасть. Советское руководство догадывалось, что в результате изменения ширины брюк, длины волос и «буги-вуги» оно что-то упускает, но не понимало, что само породило эту молодежь, и тем более не собиралось создавать массовую культуру по примеру западной, и оно не знало, что тем самым теряло власть. С появлением «Beatles» этот процесс оказывается необратим. Собственные, подлинные, негосконцертовские рок-группы и бобдиланы 80-х уже всецело на стороне врага, противника в холодной войне, — открыто требуют демонтажа реального социализма: «Перемен! Мы ждем перемен!»
В 60-е импортируется много западной одежды, что создает у советской молодежи впечатление синхронности по отношению к современности, но в 70-е этот поток оскудевает и советский горожанин (как точно отмечает Сергей Кара-Мурза) вдруг чувствует себя обездоленным.
В изобразительном искусстве содержание развивается от оптимизма 50-х к светлой героической меланхолии первой половины 60-х до разочарованности конца 60 — начала 70-х: «Хороший человек была бабка Анисья» (1973) Виктора Попкова и мрачных крестьян в картинах Николая Андронова.
Возрождение советского модернизма и зарождение западнического модернизма
В соответствии, в том числе, с логикой всепобеждающего номинализма социалистический реализм с конца 30-х, особенно с начала войны переживающий глубокий кризис, немедленно рассыпается, оставляя после себя лишь маловразумительные теоретические положения. Одновременно возрождается преследуемый с начала 30-х довоенный советский социалистический модернизм, чье естественное развитие прервал соцреалистический проект. Владимир Фаворский, Роберт Фальк, Александр Тышлер, Павел Кузнецов, Андрей Гончаров становятся членами правления МОСХа; туда же избирают сторонников модернизма искусствоведов Дмитрия Сарабьян-ва и Александра Каменского. Главой организованного в 1957 г. СХ СССР избирается Сергей Герасимов. Александра Дейнеку, ОСТовца и члена общества «Октябрь», ставят во главе оплота соцреализма — Академии художеств.
Параллельно возникает модернизм, внешне похожий на западный. Владимир Слепян, Юрий Злотников, Лев Нусберг, Лидия Мастеркова, Юло Соостер — внешне вполне западные художники. В отличие от автохтонного советского модернизма западнический модернизм, этот атрибут холодной войны, оказывается в подполье. Советская культура, а значит, идеология и политика, отказывается включить его в себя и перекодировать — так же, как она отказалась включить западную массовую культуру, хотя социалистический реализм и его теория к этому времени давно представляли собой руину, а идеология местного модернизма — формализм — была слаба и архаична. Нежелание идеологических инстанций меняться, адаптировать новое нанесло огромный ущерб культурной гегемонии КПСС, а значит, и ее власти, потому что культура, по Грамши, есть нижний этаж надстройки. В результате этого Советский Союз, страна прогрессивного общественного строя, передовой науки и техники, выглядела культурно отсталой в глазах не только иностранцев, но и модернизационного большинства советской интеллигенции, в которой советские руководители не различили могущественного сословия. Культурно и идеологически большая часть этого класса переходит в оппозицию породившему его режиму, оказывается на стороне врагов своей страны (в холодной войне).
Послевоенный утопизм
Продиктованное потребностями обороны бурное развитие образования, науки и технологий вызывает к жизни утопические мечтания. Советский Союз посылает в космос первый спутник и первого человека. Модернизированное будущее виделось в формах, разработанных еще в 10 — 20-е футуристами и конструктивистами. Наиболее ярким выражением утопизма того времени стали разработки Слепяна и Злотникова, вернее, теоретизирование по впечатлениям научно-популярной литературы, научная живопись Соостера и проекты группы «Движение», фильмы Тарковского, визуализировавшие научную фантастику до Стругацких, переместивших акцент с утопического в сторону экзистенциального.
На смену коллективистскому герою приходит индивидуалист
Новый номинализм, образование и наука открыли дорогу новому типу личности. В начале 60-х на смену невыраженному коллективистскому герою 50-х приходит индивидуалист. Его можно назвать «экзистенциальным» героем. Он — принципиальный одиночка. Для него не столь важно, чему он служит. Хотя в советском искусстве его цели обычно показывались как общественно полезные, ему все равно, что делать, лишь бы реализовать свое «я». В фильме «Неотправленное письмо» герои, геологи, погибают, пытаясь доставить в Москву информацию о новом месторождении. Однако экзистенциальный герой может защищать и шкурные интересы подобно героям фильма «Последний дюйм» — «какое мне дело до всех до вас, а вам до меня?!». Новый герой бежит от универсалий (сталинистского реалистического характера) в конкретность существования — в конкретное наслаждение и конкретное страдание, — и, чтобы пережить его, он отвергает стандартизированный советский образ жизни — «люди заняты делами, люди едут за деньгами... а я еду за туманом и за запахом тайги». Новые герои снимают костюмы и галстуки, в них еще одеты персонажи «Июльского дождя», и облачаются в техасы (джинсы), толстые свитера, брезентовые ветровки и туристские ботинки. Их быт убог и суров.
Одиночки одиноки, но между ними существует солидарность, солидарность избранных, они — соль земли. Они с легкостью распознают братьев по разуму (по позиции, по культуре) и в толпе людей «подобных мусору» — «лучше жить одному, нет жизни с дураком». Новый герой — сложная личность, т. е., попросту говоря, он — невротик. В начале 60-х, когда надежды на модернизацию были еще живы, это — оптимистический невротик, хотя и бунтующий, потому что он еще верит в победоносность восстания. Но после подавления Пражской весны, после краха надежд это уже банальный невротик — «просто интеллигент». Самая яркая манифестация эволюции экзистенциального героя, невротического в нем -фильмы Тарковского.
Именно этот герой, а не модернистская манера живописи, впрочем, сама по себе весьма «экзистенциальная», и не понравился Хрущеву на выставке 30-летия МОСХа. Из-за этого героя пострадала вполне советская картина Павла Никонова. Строители Братска с полотна Виктора Попкова и плотогоны Николая Андронова — тоже экзистенциальные одиночки, как и персонажи с картин Таира Салахова и Дмитрия Жилинского. У последнего даже члены собственной семьи изображены людьми изолированными и остро переживающими каждое мгновение своего существования — собственную экзистенцию. «Убив отца и мать и двух царей из касты кшатриев, уничтожив царство вместе с подданными, брахман идет невозмутимо». Кстати, художник 60-х и выглядит как собственный персонаж, герои его произведений — это он сам, как персона с «Автопортрета» Бориса Жутовского, названная Хрущевым «пидарасом». Собственный музыкальный жанр экзистенциального человека — это «самодеятельная песня» (КСП). К 80-м экзистенциальная личность становится нормативной и в поп-культуре, примеры тому — Андрей Макаревич, Борис Гребенщиков, Виктор Цой.
Титаны 60-х
Будучи нарциссом, человек 60-х прекрасен прежде всего для самого себя. Но он желает быть прекрасным и для других. Поэтому человек 60-х — личность, он — творец, демиург, он — титан Возрождения. Это в 70-е появятся и расцветут шестерки, люди иерархии, заполнявшие многочисленные артистические кружки со строгой вертикалью власти. Здесь стоит указать на разницу между теми, кто действительно были людьми 60-х, и неточно поименованными в «шестидесятники» деятелями 50-х — этими евтушенками-ахмадулиными — избранниками первой поры молодежности — детьми XX съезда; хотя в «шестидесятники», действительно, попадают все, кто в этом десятилетии реализовался или сформировался. Он мог родиться и в 1933-м, и в 1943-м.
Шестидесятнику — все по плечу, за что бы он ни взялся — во всем гениален: в живописи, скульптуре, литературе, философии. В то время как восьмидесятнику все не по плечу; этого он не умеет, того не умеет, за это боится браться, а к этому малоспособен: он не умеет рисовать и писать, вообще неодарен визуально и пластически. Шестидесятник — белая ворона, он дерзко высовывается из толпы, куда уютно встроился, спрятался человек следующей формации. Личность вернется только в 90-е, но в карикатурном обличье шестерки, обезумевшей от желания стать значительной. А в, нашем десятилетии ее снова заменит человек иерархии, выпускник того-то, ученик этого-то...
Ну, вот пока и все о 60-х.