14.06.96

«Если ты любишь жизнь, ты должен любить и меня»
Д. Пименов. «Сумасшедший разведчик»

В современном художественном процессе точно найденная технология изготовления артефакта становится ведущим приемом. Работы Т. Хенгстлер — это прежде всего выбор и поиск новых технологий создания произведения. Каждая ее работа — демонстрация сложной техники изготовления и высокого качества. Если, с одной стороны, мы можем констатировать движение в сторону отрицания художественности жеста (так, Бренер свои последние перформансы отказывается считать художественными продуктами, вся его работа направлена на уничтожение всего художественного в них), то, с другой, и эта тенденция сейчас не менее отчетлива, — форсирование художественности и качества.

«Уникальная ценность «подлинного» произведения искусства основывается на ритуале, в котором оно находило свое изначальное и первое применение» *. Действительно, вся логика современного искусства вела авторов к уничтожению художественности, к попытке растворить ритуальную составляющую искусства, доставшуюся ему от религиозного употребления в средние века. Этот процесс, который не прерывался на протяжении последних ста лет, породил такие «нулевые» уровни искусства, как перформанс, объект, концепт, реди-мэйд. К логическому завершению этой «традиции» можно причислить А. Бренера и разрабатываемую им поэтику чистого жеста, не соотнесенную ни с искусством перформанса, ни с уголовным законодательством, т. е. расценивать как предельно аффектированную хулиганскую выходку. Сама же реальность за пределами арт-процесса работает в направлении эстетизации быта, политического и бизнес-пространств. Многочисленные дизайнерские, имиджмейкерские фирмы производят рекламу как произведение искусства, политическую пропаганду как произведение искусства, предметы бытового потребления как произведение искусства, лишая искусство его исключительной позиции. Ответом на этот вызов явилось искусство симуляционизма, которое более последовательно, чем поп-арт, стало поэтизировать (или профанировать) «хищные вещи века». Работы X. Стейнбаха и Э. Биккертона репрезентировали именно этот процесс, они пытались раствориться и потерять свое ритуальное основание методом максимального педалирования вещной визуальности. В данный момент две эти взаимопротивоположные тенденции стерли границы между искусством и социальностью и, это стало уже банальной констатацией, вся реальность превратилась в произведение искусства, даже выбор уникальной технологии изготовления не приводит к нахождению собственной уникальности. Ответом на такое положение вещей (в буквальном значение этих слов) становятся смех и циничное ерничанье художника. Не поиск собственной уникальности, но симуляция этого поиска. Не уничтожение художественности, но симуляция этого уничтожения.

«Я лучше, чем роза», «Ой» — эти две работы Т. Хенгстлер и на уровне техники (прямая коннотация дизайнерской эстетики), и на уровне «содержания» есть вариант циничного смеха, смеха над искусством и над самой собой, собственным синдромом навязчивого поиска уникальности. Я хочу быть вашей иконой! Я лучше всех! Возьми меня! — заявляет в своих работах Т. Хенгстлер, и это заявление — не что иное, как передразнивание громадного вещного шума современного мира.

В мире, где все имеет свою цену, где все объекты реальности рассматриваются как предметы потребления, женщина становится одним из таких привилегированных объектов. Художник-женщина, рефлексируя отношение к себе как к объекту потребления, пытается репрезентировать свою объектность, высмеивая ее. Очень показателен в этом смысле факт перемены фамилии Татьяны с Филипповой на Хенгстлер, ведь «hengstler» по-немецки значит «конь», т.е. тот же привилегированный одушевленный объект потребления — домашнее животное для богатых людей. И если Л. Горлова в своих плакатах патетически призывает к сопротивлению, реализуя классическую гошистскую позицию, то Т. Хенгстлер, отдавая себя в заложники, манифестирует себя как предмет потребления.

Супербуржуазно! Возьми, если сможешь!

Анатолий Осмоловский