В Свердловске у меня за окном электрички поминутно проносятся — в Москву, в Москву! Подолгу столицы не посещая, полагаешь, что мы тут какой-то неполноценной художественной жизнью живем, процентов на 50, не то что в Москве. Все хорошие художники давно туда переехали. Местные музейные работники так и говорят: зачем мы будем здешних художников по дешевке скупать, лучше денег накопим и ХОРОШИХ, московских, купим. В Москве, представляешь себе, все художники — профессионалы, только на заказ и по предоплате творят, а мы-де здесь — этакие стареющие мальчики, изощренно симулирующие для самих себя некий целокупный процесс. Хотя понимаешь, что и там, похоже, по-разному люди живут. Что госзаказа на одного-двух Церетели хватает, а все прочие либо такой системе противостоят, желая что-то оттяпать, либо занимаются совсем непонятно чем и непонятно для чего — как и остальное рядовое неплатежеспособное народонаселение, отчего во всех выставочных проектах и произведениях присутствует непреходящая непроявленность идеи и невнятность назначения. И что при ближайшем рассмотрении чаемый великан — как Ленин для пришедших взглянуть на него ходоков — маленький, безразличный ко всем, лысеющий человечек. А всю видимость процесса художественные журналы рефлексиями создают. Удаленность от незнамо где дислоцирующегося рая, предоставленность самому себе — одно из самых сильных переживаний, наряду с прочувствованием мимолетности всего сущего. Всю АКТУАЛЬНОСТЬ, полагаешь по простоте душевной, московские художники себе заграбастали. На все видимые из столицы зарубежные хлеба забрались, на функционирующий где-то современного искусства рынок, где, как в хлебном магазине, каждый день новую выпечку — каждый день новые выставки подавай. Здесь же одна АУТЕНТИЧНОСТЬ осталась. То, что сулит художнику хоть какие-то выгоды в реальной жизни. Другой ведь может и не быть. Не заграничные заимствованные «инсталляции», а обыкновенная игра в игрушки. Не дорогостоящий выпендреж в стенах галереи, куда хладнокровная публика по привычке заглядывает, а безвозмездные развлечения для своих друзей и знакомых, которые самозабвенно предоставляют кукол своих чад и архивы своих предков, в самых неожиданных, т. е. в самых, наоборот, привычных местах. Из самых обыденных отправлений организма искусство делать: родился — хэппенинг, женился — перформанс, переехал на новую квартиру — инвайронмет. Организация общего досуга, обустройство личной жизни, украшение квартир и приусадебных участков. Или, например, «Моя каждодневная дорога от дома до остановки автобуса» Художник, думаешь, художником должен быть не на мировой художественной сцене, не на недосягаемой немецкой биеннале, а хотя бы у себя дома на кухне. Прежде всего свою собственную жизнь упорядочивать и улучшать, заслужить любовь пространства, которым дышит. Перепроизводство предметов искусства имеет и здесь продолжительную историю и анекдотические примеры его проявления. Художник слова и *народный дворник России» Б. У. Кашкин, сделав в далекие 70-е вернисаж в Союзе художников и недополучив желаемого признания, принялся делать выставки «для птичек» — раскрашивать руками слетавшейся к нему в подвал неформальной молодежи мусорные баки и заборы на подведомственной ему территории, где стал работать дворником, заказывая всем картинки на свои стихи:

Коза объелась гороха, Бока раздулись, ей плохо, Слезами наполнились очи, Мне жаль бедолагу очень. Такие же разрисованные картинками досочки Б. У. Кашкин дарил во время уличных представлений всем тем, кто на них реагировал, кто его искусство востребовал.

А художник Арбенев Е.В. на 7 Экспериментальной» выставке 87-го года в Свердловске выставил «Образцы непринимаемой посудыпошел сдавать пустые бутылки из-под кефира, которые у него нигде не приняли, он и принес их на выставку.

Моя автобиография — усредненно-клишированная биография любого провинциального гения. Маленький шахтерский городок Березовский, родина российского золота, художника Жукова, киноведа Анашкина и березовского мамонта E/ephantos Beresicus. В детстве педагоги-подвижники в ДХШ внушают питомцам желание быть великими художниками, раз уж сами они ими не стали, — типа Леонардо да Винчи или Микеланджело (на худой конец — сумасшедшим Ван Гогом). Во взрослой же жизни — великие художники не у дел. Художники-оформители нужны, дабы писать плакатными перьями объявления о предстоящих профсоюзных собраниях для заводских проходных. Поневоле задумываешься: можно ли быть большим художником, получая такую маленькую зарплату? Смирившись со своим уделом и скрывшись под маской маленького человека? С другой стороны, некогда мечтать о несбыточном. Своя собственная жизнь, единственная, и потому единственно близкая и понятная, — ниша, которую никто другой, кроме тебя, занять не сможет. Принимаешься коллекционировать атрибуты своего неповторимого существования, составлять «Перечни окружающих предметов» и пр. предварительные археологические раскопы. Фиксировать все случайное и сиюминутное, то, что на самом деле есть, а назавтра забудется навсегда.

Самый же простой способ художественного самоудовлетворения — самореклама. Большетиражные уличные листовки со своими портретами и сменяемыми сообразно моменту подписями: ЭТО - ПЕРВЫЙ ДЕЛАТЬ ЖИЗНЬ С КОГО МОЯ КРАСОТА СПАСЕТ МИР МАДАМ БОВАРИ - ЭТО Я ХУДОЖНИК, ЧТО РИСУЕТ ДОЖДЬ и пр.

Благо зто со здешней актуальной визуальностью непосредственно связано — с рекламными листками в трамваях и троллейбусах, сообразным времени способом наиболее быстрой и дешевой реализации желания манипулировать уличным народонаселением. От скандальных на региональных выставках ШАБУРОВ САША ХРИСТОС — до самых обыденных и неприметных: в копи-центре висят мои канонические портреты ЭТО Я НАУЧИЛ МИР КОПИРОВА ТЬ, в библиотеках — КНИГА — ИСТОЧНИК ЗНАНИЙ, а в столовых — МОЙТЕ РУКИ ПЕРЕД ЕДОЙ. Видишь, например, по телевизору, как Н. С. Михалков очередного «Оскара» получает, и понимаешь, что, несмотря на планов громадье и нежелание загромождать себе дорогу в будущее какими-либо ограничениями, всего, мягко говоря, все же не успеть, и приз американской киноакадемии, например, ты, видимо, уже упустил в своей жизни. Разве что на листовке себя, УТОМЛЕННОГО СОЛНЦЕМ, с лОскаром» напечатать в порядке компенсации тиражом 1 000 000 экз. и успокоиться.

Добиваешься дешевой популярности, того, что ты — самый-самый в округе художник. Обезличенный объект желания и символ доминирования. Только что с того? Все равно зарабатываешь на жизнь фотографом в судебном морге или колумнистом в ряде еженедельных газет.

Сфера приложения художнических талантов потому труднопредсказуема. Познакомившись по весне с красивой девушкой по имени Инна, понимаешь, пораскинув мозгами, что любое искусство в хорошую погоду смешно на фоне возможности гулять с ней по улицам и покупать ей воздушные шарики. Т. е. добиваться взаимности такими вот сугубо художественными средствами. На очередной традиционной «весенней» выставке в Союзе художников я выставил этакую наскально-назаборную надпись ИННЕ ПРИВЕТ, предельно овнешняющую истинные мотивы любой эстетической деятельности. А потом, воспользовавшись случаем, проект такой придумал, непосредственный и негероический: «Простые радостиНе рисовать ничего, не напрягать себя нисколько, а просто — в удовольствие жить. Предаваться радостям ОБЫЧНЫХ, так сказать, ЛЮДЕЙ, обывателей — шашлыкам, рыбалкам, дискотекам и прочей, ничего не значащей белиберде. Кататься с Инной на лодке или на ослике, посещать пляжи и зоопарки. Но чтобы стоять хоть одной ногой на эстетизированной территории, все-таки как-то это фиксировать. Документацией данного проекта в угоду российской литературоцентричности стали мои короткие рассказы про свою личную в собственное удовольствие жизнь, сочинявшиеся в удобочитаемой стилистике афористично-юмористической беллетристики от первого лица, которые вот уже почти год публикуются каждую неделю в екатеринбургской еженедельной газете «Новая хроника» параллельно происходящим событиям и передаются подобно местной «Санта-Барбаре» по муниципальному радио в чтении актера В. Суворова. Артист Суворов, правда, читает мои сочинения по радио буквально дословно. Все слова сколько-нибудь иностранного происхождения (ДИСКОТЕКА, например) он с иностранным прононсом — ДИСКОТЭКА — и произносит. Все предложения с упоминанием ЖАЛОСТИ, как я заметил, читает необыкновенно жалостливо, выжимая из себя ручьи невзаправдашних, неподразумевав-шихся мною слез. А фразы с упоминанием про ЛЮБОВЬ читает с неправдоподобной любовью в голосе. Очень неправдоподобно выходит, но ничего тут не поделаешь: если на очертания, скажем, Швейцарии контуры Эфиопии наложить, они тоже не везде совпадут. Зато все персонажи нашу с ними увлекательную жизнь повторно прослушивают, и перечитывают, и непреднамеренно стараются своим двойникам соответствовать. Или наоборот — что создает иногда некоторые трудности в личной жизни и на работе. Но все же реальность (как я стал замечать) под мои пристрастные речи о ней все-таки подстраивается. Этакая система массового гипноза получается. Самокашпировский или радиошехерезада. Декамерон и Пигмалион в одном лице. Тенденциозные описания и популистские проповеди (какой я большой художник) ради обалтывания девушки. Заговаривание зубов и удаление из ее головы некоторых мешающих жить привычных представлений, имеющих некоторую власть слов (НАСТОЯЩИЙ, КАК НАДО и пр.), запоздалое придумывание смыслов. (Сам-то я без этого как-нибудь проживу, а вот Инне всенепременно смысл ее существования подавай. Иначе она своей жизнью бывает недовольна. У меня получается жить, как получается. А вот ей надо жить, КАК НАДО.) Чтобы ненадолго, до следующего понедельника как-то упорядочить свою неподвластную, неструктурируемую жизнь. А потом выясняется, что вычлененные логические подпорки уже ничего не поддерживают и надо новые слова находить.

Все бы хорошо, но в такой творческой деятельности присутствует большой процент риска. Живешь и не знаешь, ХУДОЖНИК ты еще или нет и ИСКУССТВО ли все это? Какое-то оно шибко незаметное и потаенное. Как, погрузившись в сферу банального жизнепроживания, проявить свою художническую неординарность и исключительность, как выделить себя из толпы? Как явить миру символическую прибавочную ценность своей жизнедеятельности как таковой? И куда это все завести может? Львом Толстым почему-то совсем не хочется быть. Как вас теперь называть, как говорится? Шпионский роман получается. Между ЧЕЛОВЕКОМ и СОБАКОЙ художественный зазор огромен, это всем понятно, а вот ЧЕЛОВЕКА и ОБЫЧНОГО ЧЕЛОВЕКА как различить? Как какой-то китайский поэт был, который свою поэзию с прозой жизни не разделял: гуляет по лесу, придет ему стихотворение на ум, он его запишет тут же на коре первого попавшегося дуба и топает себе дальше. Так после него никаких отдельных стихов и не сохранилось.