Своим новым проектом «Глоссарий 10-х» «ХЖ» делает следующий шаг в третьем постсоветском десятилетии. Шаги предыдущие были осторожными и неспешными. Три выпуска, посвященные новому переживанию времени, как и последовавшие за ними выпуски, зондировавшие новое чувство места, описывали первые симптомы новой эпохи. Однако к сегодняшнему дню эпоха 10-х годов уже вплотную приблизились к своему апогею. А потому оттягивать попытку ее емкого определения уже не представляется оправданным. Впрочем, «Глоссарий 10-х» — идея даже более амбициозная, хотя и не лишенная парадоксальности. Ведь традиционно в глоссариях подводятся итоги некого завершенного опыта, в то время как «ХЖ», приглашая своих авторов дать определение ключевым понятиям эпохи, пока находящейся в процессе становления, фактически призывает внести свой вклад в ее созидание.

При этом характерно, что большая часть текстов, собранных в этом, первом, выпуске «Глоссария», так или иначе отсылает к опыту протестного движения 2011–2012 годов, которое, собственно, и обозначило слом десятилетий. Эти события и сделали возможным «Словарь сопротивления» с понятиями, которые ранее были мало релевантными: «ожидание», «предчувствие», «оккупай», «солидарность», «забастовка художников», «городской номадизм», «поражение» (Х. Сокол «Словарь сопротивления для начинающих»). К этим категориям, рожденными как гражданским порывом, так и разочарованием от несбывшихся надежд, авторы выпуска добавили «поступок» (Е. Петровская «Pussy Riot: от интервенции к поступку»), «майдан» (Н. Ридный «Майдан: между искусством и жизнью»), «компромисс/бескомпромиссность» (Г. Напреенко «Компромисс/бескомпромиссность...»), «политическая меланхолия» (М. Алюков «О политической меланхолии...»).

Характерно и то, что проблематизация протестного опыта нашла себя не только в понятиях, недавно казавшихся неактуальными, но и в таких, которым, как представлялось, обрести новую актуальность уже было просто не суждено. Так, молодым теоретикам показалось необходимым вернуть понятие «партийность» (А. Новоженова «Party Time») или же другое, не менее архаичное — «интеллигенция» (И. Будрайтскис «Интеллигенция как стиль»). Возвращается, обретая новые коннотации, и понятие «плешка», в советские годы бытовавшее в замкнутом гей-сообществе (Е. Фикс «Теория плешки»). И при всем различии этих вернувшихся из исторического небытия понятий все они призваны обустроить новые смысловые горизонты, где прошлое указывает на новые перспективы в будущем. Кстати, «будущее» — еще одна категория, укорененная в культуре минувшего века, в недавнем прошлом забытая, но вернувшаяся к нам в 10-е (Е. Лазарева «Десять тезисов о будущем»).

Если согласиться, что все эти категории отражают пробуждение политического как главной черты 10-х, то стоит вспомнить, что, как утверждают высокие авторитеты, политика в нашу эпоху носит биополитический характер. А потому политическим смыслом может обладать и такое социально-бытовое понятие, как «гостеприимство» (И. Аристархова «Гостеприимство»). И уж, несомненно, политическими оказываются проблематика гендера и попытки описать ее через понятия «жертвы» или «виктимного тела» (Ш. Каждан «Вы называли меня мужчиной?...»). Есть у этого и оборотная сторона: то, что традиционно считается политическим, может на самом деле оказаться «испытанием» или «самоиспытанием», то есть неким сугубо личным опытом, общественный статус которого сводится лишь к факту его публичного предъявления. Так, с точки зрения исследователей, протестная культура начала 10-х оказывается лишь формой «культивирования себя», или, как говорили в немецкой бюргерской культуре XIX века, формой Bildung (А. Бикбов «Самоиспытание протестом»). А потому неудивительно, что вопреки взысканию «новой партийности» и «самоиспытания себя» «поступком» активные деятели 10-х не отказываются от тех возможностей, что дает неолиберальный мировой порядок, одним из основных атрибутов которого являются эйфорическая мобильность, то есть беспрестанные «путешествия» (С. Гуськов «Я путешествую»).