Выпуск: №3 1994

Рубрика: Симптоматика

Утраченная невинность или Торгующие в храме

Утраченная невинность или Торгующие в храме

Хитроумные устроители отечественного художественного рынка придумали емкое имя для материальной оболочки товарно-денежных обменов в искусстве. В славном имени APT МИФ уже заложена двойственность русского рынка искусства, возникшего в качестве филиала междунаррдного и с трудом конституирующегося в местных экономических контекстах. Легко просматривается двойная игра в имена - в названии выложен орнаментальный паззл из энглизированного имени Moscow International Art Fair = MIF, транскрибирующийся в кириллического кентавра APT МИФ. Посредством такой уловки творцы и оформители рыночного текста дефини-ровали себя в качестве культурных героев, Прометеев-Гермесов, дарующих людям огонь торговли, ведущий их к Счастью и Истине. При этом некириллические контрагенты не воспринимаются и миф остается сокровенным понятием резидентов. Двойное кодирование социотекс-та позволило демифологизировать (декодировать) табуированнную торговлю гештальтами. Двойное кодирование отражало также характерную ипостась ментального перелома: табуирован был исключительно обмен с соплеменниками, но не меновые сделки на границе племенной территории. В результате передачи «чужакам» художественные ценности как бы исчезали вовсе, утрачивая свой сакрализованный статус.

Открытие третьего APT МИФа сопровождалось весьма символической процедурой: журналистам не удалось узнать, о чем так пылко говорили сановники - микрофоны не работали вовсе. Это обстоятельство указывает на откровенно «герметический» (имея в виду Трисмегиста) характер действа в классической псевдоцелле Манежа. В таком контексте как-то неудобно вопрошать: «Что такое «Сотби»?», «Кто покупатели?», «Откуда деньги?» и так далее. Просто руководители APT МИФА («мифократы», как они были названы в другом месте) продолжали совмещать «жреческую» тактику, единственно верную в парадигме сакрализованных гештальтов, с деятельностью в вынужденно секулярных формах. Естественно, что особое недовольство эта двойственность вызывает у представителей параллельных „жреческих" проектов. Под метафорой «жреческий» имеется в виду так называемое «некоммерческое» искусство. Разборки и фрустрации, происходившие на предыдущих артмифах, отражали борьбу двух жреческих мафий - «египетской» и «финикийской», жрецов пирамид «воображаемого музея» и служителей культа торговли. Со временем бешеные рыночники периода ранней перестройки несколько успокоились, погрязнув в трясине первоначального накопления. Но и анахореты «умного делания» обнаружили, с другой стороны, в своем продукте неплохие потребительские качества. К третьей ярмарке диспозиция на внутреннем рынке символических ценностей существенно изменилась: «финикийцы» провели большую работу по рыночной спецификации и ранжированию элитарных пирамид, а «египтяне» проявили волю к обыкновенным обменам и созданию конкретной прибавочной стоимости, тривиальных гешефтов. В практическом плане это обозначает, что банковские коллекции присвоили элитарную стоимость элитарному искусству, а элитарные некоммерческие галереи оказались способны к довольно рациональным и почти успешным потребительским программам. Конвергенция высокого искусства и низкой торговли свидетельствует о нарастании агрессивности капиталистической среды, заставляющей одних опубликовывать, обнажать тайны торгового успеха, а других, поступясь идеалами, выходить на рынок с обращенным вторичным продуктом в поисках способов выживания для идеальных практик. Впрочем, воплощение этих устремлений оказалось сумбурным и избыточным: non-stop show эспозиции «1.0» препятствовало концентрации желания обладать конкретным произведением, а богемная тусовка вокруг «L-галереи», кажется, отпугивала возможных благонамеренных клиентов. Высокую степень неадекватности проявила галерея «Школа» с по-своему замечательным, но неуместным в рыночном контексте представлением, за которым трудно было понять, что конкретно выставлено на продажу. Если воспринимать торговлю гештальтами как чистую коммуникацию, то наиболее адекватными конвенциональными кодами коммерции оказались «Айдан-галерея» и «Риджина», избежавшие оттенка базарной балаганности. Но парадокс заключается в том, что именно эти целенаправленные жесты имели минимальный успех.

Следует также упомянуть конкурентную по отношению к новым и старым торговцам-жрецам программу. Фестиваль некоммерческих проектов «Местное время» на Петровском соединил вполне перспективных в коммерческом отношении представителей «египетского» жречества: Звездочетова, Макаревича, Гутова, по разным причинам не вышедших на торжище, и позиционных маргиналов. Именно они оказались наиболее сильными и продуктивными, а оппозиция манежному меркантилизму позволила артикулировать весьма мутное эстетическое пространство Петровского бульвара. Спонсором этого мероприятия выступила «Велта», также не вошедшая в число манежных вследствие принципиального отсутствия коммерческих амбиций и потребности во внутривидовой борьбе за выживание. Возникновение нового типа оппозиций свидетельствует о том, что и коммерческая и некоммерческая реалии в реальном капитализме обретают свои физические тела и перестают быть чисто идеологическими фантомами. Оппозиция автоматически перетекает в план идеологической борьбы, ведущей, как мы видели, к еще более глубокой конвергенции.

Если подвергнуть инверсии известную сентенцию Йосифа Бакштейна: «Искусство, для того чтобы быть проданным, должно быть понятым», получаем следующее утверждение: «Для того, чтобы быть понятым, искусство должно быть продано». Факт продажи инвестирует прибавочную стоимость в тело искусства и только в процессе потлача становится понятно, что же такое искусство. Рынок в таком смысле есть форма истолкования искусства, а в качестве интерпретационной машины выступают пока банки, передовой отряд капитализма в нашей стране. Наиболее впечатляющую финансово-эстетическую аферу в сфере символического обмена произвел Александр Якут. Он умело произвел возгонку своего удвоенного симулятивного гештальта «Якут-галерея»-«Спящая красавица» в столь гипертрофированный гешефт с банком «Империал», что он обратился в гештальт нового типа. Стало обыденным и распространенным нелегкое умение делать деньги из искусства, но искусство из денег в нашем тигле сварилось впервые.

Итак, на рынке все спокойно. Нет только реальных живых покупателей - искусство продолжает оставаться предметом общественного потребления. Но это, говоря словами знакомого благородного разбойника, не моя головная боль.

Поделиться

Статьи из других выпусков

Продолжить чтение