Москва охвачена новым увлечением, имеющим все признаки чего-то небывалого. Это увлечение танцами. Не торопитесь возражать мне, мол, вспышки хореомании наблюдались и раньше, задолго до нашего времени. Речь ведь идет о дискотеках, но не об обычных, а об организованных художниками и для художников. И опять следует повременить с выражением скепсиса. Склонность, если не к танцам, то к организованному досугу проявилась у художников уже в первые десятилетия нашего века, но всевозможные кафе и кабаре, служившие им местами сбора, создавались не ими и не им принадлежали. «Фабрика» Энди Уорхола была хотя и просторной, но по сути дела, обычной мастерской художника, открытой для множества друзей и случайных знакомых. Сквоты 80-х могли именоваться как угодно, в том числе и дискотеками, но оставались все теми же сквотами. Только в Москве примерно год назад появились настоящие дискотеки, при надлежащие художникам, полностью отвечающие их вкусу и одновременно открытые для всех желающих за умеренную плату приобщиться к последним веяниям художественной жизни, а точнее, — к образу жизни художников.

Можно, конечно, сомневаться в том, насколько это явление жизнеспособно — ведь на данный момент все дискотеки закрыты. Но еще задолго до закрытия эти дискотеки, какзамечали многие, если не вырождались, то во всяком случае переставали соответствовать своим первоначальным замыслам. Чисто внешне это выражалось в том, что среди посетителей художников становилось все меньше, и все больше какой-то сомнительной и даже криминальной публики, а мирные танцы все чаще дополнялись или вообще сменялись грубыми устными перепалками и натуральными потасовками. Невозможно отрицать того, что даже сам директор «Художественного журнала» получил однажды бутылкой по голове в дискотеке Пиганова, за чем последовала драка с разламыванием пластмассовых стульев и столов. Само закрытие дискотеки запомнилось как грандиозный шмон, причудливо сочетающий признаки рэкета и облавы.

Все это не отменяет неповторимого аромата пиганов-ских вечеров с танцами на столе, но все же в дискотеке Светы Викерс было как-то уютнее и безопаснее. Хотя и ее, самоотверженно сменившую мольберт на стойку бара, молва (в том числе и газеты) поспешили обвинить в создании тепличных условий для всякого рода агрессивных настроений и выходок. В общем, начал срабатывать опережающий события стереотип.

Но, очевидно, суждения о дискотечном опыте можно основывать не только на исчислении продолжительности их существования и уровня сопротивляемости угрозе растекающейся повсюду криминальной заразы. Почему бы не попробовать, подойдут ли дискотеки как ключ к пониманию загадочности нашего сегодняшнего состояния, если рассмотреть это общественное увлечение как определенный этап в истории художественно-общественного досуга. Не заглядывая слишком далеко, можно ведь уже и акции «Коллективных действий» представить как некие ритуальные хороводы на лоне природы. Тесную связь эстетики «КД» с проблемой досуга отметил Никита Алексеев, который на определенном этапе начал расценивать перформансы Монастырского как «элитарное кабаре» для авангардистов старшего поколения. Насколько можно судить, основателя АПТАРТа не устраивали не столько невольные ассоциации с развлекательным бизнесом, а то, что развлечения предназначались в большей мере не для самих «развлекающихся», а для более высокого иерархического круга.

Затем последовала деятельность «Мухоморов», открылся сам АПТАРТ, всевозможные сборища, выезды на природу стали более обязательными, чем регулярный труд в мастерской. Творческое решение проблемы досуга в кругу единомышленников приобрело едва ли не более высокий статус, чем сама реализация художественных идей. Такое выдвижение на передний план проблемы досуга было вызвано стремлением облагородить современную художественную ситуацию, создать пространство, в котором современное искусство могло бы существовать, позволить патрициям (алексеевский термин) современного искусства отделиться от унылых рабов ремесла, делающих культ из своего труда или из своих трудностей. В 80-х годах культ досуга стал нормой для тех, кто хотел считаться современным художником, и грань между эстетическим поиском и образом жизни, казалось, исчезла.

Как-то в «Детский сад», место встречи многих новоявленных дэнди, в котором хозяйничали Ройтер, Виноградов и Филатов, явился редактор «Actuel» и, осмотрев содержимое комнат, спросил: «А что потом?» Вопрос был не сразу понят. Он, оказывается, хотел узнать, куда художники идут развлекаться, отработав свой трудодень в мастерской. Ему было трудно понять, что в континууме «детсадовского» жизнетворчества «потом» и «сейчас» слиты. В то время отношение к понятиям «творчество», «жизнь», «развлечение» доходило до полной тавтологии. Прогулки АССЫ по городу или перестановка мебели в квартире Острецова (а точнее, ее почти 100-процентный вынос на помойку по инициативе Гориллы) превращались в художественные акции, и в то же время обычным развлечением после обеда или вечернего чая было коллективное рисование.

Доходящее до абсурда размывание всех границ должно было когда-то достичь своего предела и возродить волю к новой жесткой демаркации, выражающейся в резком витке новой профессионализации художественного процесса и в строгом ограничении времени и места досуга. При этом досуг приобретает утрированные формы победоносной массовой культуры, как бы указывая высокому духу искусства на то, что его место ограничивается сферой труда.

Проект социальной исключительности художника не состоялся. Что в сущности разочаровывало в дискотеке Пиганова? Вовсе не обилие среди ее посетителей лиц не нашего круга. От этой дискотеки ожидалось, что она станет местом реализации действительно творческих диджейских проектов. Американский профессор Шимон Бойко, который у себя на Род-Айленде для своих семинаров организовал что-то вроде кабаре художников, всерьез собирался провести какую-то остроумную дискотеку, посвященную Анне Карениной. Наши соотечественники помоложе тоже могли бы выступить со своими, не менее оригинальными предложениями, но ни для чего подобного у Пиганова не нашлось места, и многообещающая заявка ничем не была подкреплена. Но что правда, то правда — лучшего места для отдыха после тяжелого трудового дня в то время в Москве нельзя было найти. В этом смысле Света Викерс была честнее и без всяких претензий на творческую лабораторию просто открыла лучшее заведение для отдыха честных тружеников шоу-бизнеса во всех его проявлениях.

О чем напомнили нам наши любимые дискотеки? Всего лишь о том, что мы не смогли опровергнуть Плутарха, утверждавшего, что благородные юноши могут любоваться статуями Фидия, но никто из них не унизится до того, чтобы стать скульптором. А ведь для них, для благородных юношей, жизнь, война, досуг, беседы с Сократом — все было едино. Мы так и не смогли доказать, что искусство — это благородное занятие. Или вообще не осталось места для благородства?

Однако все сказанное не отменяет того, что аналогов у этих дискотек нет. И радует то, что на фоне победы массового сознания мы не покидаем поспешно наши фабрики пластических грез и не торопимся, используя сомнительные прёймущества личного успеха примазаться к хозяевам жизни. Напротив, мы устанавливаем все новые места встреч, где готовы щедро поделиться своим собственным скромным «Savoir vivre» и с сорвавшим голос биржевиком, и с потерявшим голову хитроумным финансистом.