Дмитрий Александрович Пригов

Конец 80-х для меня — это состоявшийся Сотбис и последовавший за ним выезд из страны Кабакова, Булатова и др., т. е. вымывание сложившейся здесь художественной среды и ее интеграция в западный художественный контекст. Осуществилось это фактически в 1988-м и было осознано в 1989 году. И на этом оказалась закрытой сама проблема интегрированности московской сцены в интернациональном контексте. Все прочие попытки войти в западный социум оказались пока что мизерными, если не тщетными. Сама эта тема закрылась. Вскоре за этим закрылась иллюзия создания здесь своего компенсаторного рынка. Замечательно и то, что на этом вообще закрылась возможность измерять художественный процесс поколениями и декадами: сама идея прогресса — т. е. что одно сменяет другое — оказалась исчерпанной. Если ранее еще можно было говорить — 70-е, 80-е годы, можно было говорить об этапах, сломах и тому подобном, то теперь это становится невозможным. 90-е годы потому 90-е, что они сейчас 90-е. И это уже на всю последующую вечность. Тогда-то, в 1989 году, в моей работе и произошел переход на большие, бесконечно длящиеся проекты, которые должны кончиться с двухтысячным годом или вообще с моей жизнью. Возникло понятие пустого проекта.

 

Елена Курляндцева

Для меня 80-е кончились тогда, когда обозначилась некая ситуация, определенная Иосифом Бакштейном, как «нету спонсора — нету выставки, нету денег — нечего придумывать». А поскольку деньги я искать не умею, нет у меня этого божьего дара, то для меня они кончились довольно быстро. Был это год 90-й, 91-й. Иначе говоря, для меня все кончилось тогда, когда появились спонсоры.

 

Сергей Шутов

Первым симптомом того, что 80-е отслоились , ушли в прошлое, стала для меня моя совместная с Аввакумовым выcтавка в «Первой галерее» (1992, Москва). В инсталляции здесь были использованы колонны, которые были позаимствованы — как прямая цитата, из проекта «Асса» — одного из центральных событий 80-х. Поэтому отчасти вся эта выставка может быть понята как дань памяти этому событию, т. е. уже тогда он стал восприниматься как некий состоявшийся опыт, с которым можно спокойно, отстраненно работать. Не случайно, что в качестве материала я использовал там также и фильм «Небесный тихоход» (он был препарирован с помощью компьютерной технологии), а Аввакумов — архитектурную кальку проекта Бориса Иофана «Дома на набережной т. е. факт нашего собственного прошлого оказался рядоположенным фактам прошлого исторического. Причем материал советской культуры был использован здесь без малейшей соц-артистской иронии или полемики. Мы трактовали его холодно и отстраненно. Важно и то, что я использовал здесь новые технологии — во всяком случае то, что тогда воспринималось как новые технологии. Иначе говоря, как бы отбиваясь от предшествующего времени, выставка была обращена в будущее.

 

Юрий Альберт

Для меня моя выставка «Работы, собранные Юрием Альбертом» (Галерея «1.0.», Москва, 1992 г.) стала вступлением в 90-е годы. Новым здесь было то, что может быть названо повышением личной ответственности автора за его работы, трудовое перевоспитание. Я имею в виду хотя бы количество времени и усилий, необходимых для фактического осуществления работы, времени и любви, затраченных, к примеру, на собирание паззлов, а затем на переписывание калек и т. п. Любовь и Труд... Это была попытка уйти от того серийного инерционного производства искусства, что было налажено в мастерских на Чистых прудах, уйти хотя бы с помощью намеренного повышения трудоемкости работы. Сейчас мне даже трудно вспомнить, как я объяснял свои работы на Фурманном, я забыл этот язык. Наверно, если в 80-е меня интересовало, как отличаются языки искусства от языка жизни, то в 90-е меня больше волновало, что я хочу (и почему не могу) на этих языках сказать. Теперь мне кажется, что и 90-е годы уже кончаются (а иначе почему возникла потребность сравнить 80-е и 90-е, что возможно только в исторической перспективе?), и, может быть, вопрос следующего десятилетия, во всяком случае для меня, — зачем я хочу это сказать?

 

Игорь Макаревич

Для моей работы начало 90-х точно совпадает с их календарной датировкой: в 90-м году я в соавторстве с Еленой Елагиной создал большой проект «Рыбная выставка Принципиальным для этой работы, чем-то иным и симптоматичным для нового десятилетия было, по-моему, то, что в ней произошел отказ от индивидуальной позиции в искусстве. Мое авторство здесь было проблематичным, я разделил его с моим соавтором и вступил в диалог с конкретным, пришедшим из 20-х годов художественным материалом. Мне удалось преодолеть в этом проекте присущий андеграундной эпохе замкнутый характер творчества. Ранее же моя работа определялась типично модернистским, возвышенным, пафосным пониманием творчества. Аналогичные изменения происходили тогда и в творчестве моих коллег. К этому моменту вулканические катаклизмы завершились, дым рассеялся и предо мной раскрылся совершенно новый ландшафт.