18+

В «Пандемонических манифестах» молодого Георга Базелитца (1961 — 1962) реальный социализм был описан как мир холода, замороженности и посредственности, рыночная демократия Запада описывалась как дурно пахнущая. (При всем том, что художник Базелитц предпочел все-таки жить в условиях загнивающего Запада, а не в мире замороженных людей и ледяных небес, метафорически описанных в первом манифесте.) Может быть, то был не только политический жест. Сочиняя бредовый текст, из которого можно вычитать проклятие на «оба ваших дома» (как это сказано у Шекспира), тогдашний молодой Базелитц делал типичный антицивилизационный жест. Это было характерным атрибутом эпохи Уорхола, Капроу, Кунеллиса. Что изменилось с тех пор? Мастер Базелитц, стали ли Вы иначе осмыслять языки и ценности организованного человечества, с его музеями, банками, журналами, конфессиями, армиями, политическими партиями или другими институтами защиты добродетели и разума?

Мы в Москве, как и в других местах, спрашиваем себя: что же такое это новое радикальное искусство, постгуманизм и новые программы тотальной дискредитации ценностей? Для нового русского искусства эти проблемы стоят острее, чем когда-либо. Жертвенность и насильственность, отказ от отцовской лжи и цепкая, никак не изгони-мая связь с отцовским мессианизмом и бредом величия — это все для России выглядит не совсем так, как для стабильной Германии, но понятно, что это существенно для той и другой страны. Время от времени в Германии всплывает брошенный Теодором Адорно лозунг «справиться с прошлым». Поколение «новых диких» часто фигурирует как пример того, что Германия со своим прошлым управилась. Мастер Базелитц, согласны ли Вы с этим?

Американский критик Дональд Каспит, который, вероятно, более всех за пределами Германии писал о художнике Базелитце и о новом немецком искусстве, говорил о том, что немцы сумели наконец, после своих фатальных исторических провалов и катастроф, которые они переживали в XX веке, взять реванш, то есть выиграть художественный блицкриг. Согласно этой логике, богатая и развитая буржуазная Германия благополучно сумела стать великой культурной державой, среди прочего, благодаря своим новым художникам, которые доказывали всему миру, что творческий дух Германии не весь в прошлом, он и сейчас действует. Культурная валюта полезна в игре на повышение политического престижа; страна делает шаг к тому, чтобы стать политической сверхдержавой, маэстро Базелитц и его соратники учтиво поддерживают под руку новую мировую Валькирию. Ирония ситуации, с такой точки зрения, заключается в том, что звезды субверсивного неоавангарда 60 — 70-х годов работают на истеблишмент. Так ли это? Думаете ли Вы об этом, мастер Базелитц? Каким образом Вы справляетесь со своим настоящим?

Тема насилия во имя духа, тема «плодотворного германского варварства» прослеживается в новом немецком искусстве. И закономерно, что она производит на исследователей и критиков Западной Европы и США двойственное и во многом некомфортное впечатление: они видят, что налицо прелюбопытный вариант сугубо национального и в то же время вполне современного искусства, с одной стороны, и это для всех очень интересно, но, с другой стороны, тема власти, силы, насилия, агрессии и германской брутальности заставляет авторов и читателей арт-прессы вне Германии подрагивать и напрягаться, когда эта неспокойная тема возникает на горизонте. В культуре современной Германии имеет место эйфория успеха, восхищение блеском и величием свободной, многогранной, прорывающей все ограничения и нормы западной цивилизации, в центре которой располагается столь же свободная, стопроцентно европейская, но национально самосознательная, почвенно мыслящая и чувствующая Германия новых художников. Притом это Германия глубинная, духовная, обладающая глубокими пракультурными корнями. Новая брутальность и проблема насилия живейшим образом обсуждаются в мире искусств посткоммунистических стран. Мастер Базелитц, считаете ли Вы себя брутальным художником, как Вы относитесь к возрожденной в очередной раз концепции «плодотворного варварства»?

В Германии поощряется сегодня не столько опасный Базелитц, сколько таинственный и глубокий, истинно германский Базелитц, как принадлежность возрождаемого в авангардном контексте мифа о германской цивилизации. Этот миф сложился некогда у Воррингера, Вельфлина, Вайнингера, Клагеса и других постницшеанских мыслителей и теоретиков культуры. Германский миф посвящен счастливой дикости германских варваров, которые сумели, в отличие от прочих наций Запада, сохранить силу, иррациональный жизненный порыв, экспрессию, искренность, наивную чистоту первобытности. Прочие европейцы выдохлись, износились, остановились, а германец идет вперед, его не остановишь. (Мы, русские, если бы имели привычку больше читать и глубже думать, заметили бы убийственное совпадение нашей национальной мифологии с германской.) Эта мифология вынуждена в новой Германии заметно реформироваться и модернизироваться: нельзя же допустить, чтобы опасное сходство с известными историческими прообразами бросалось в глаза. Но она здесь, ее нельзя не почуять. Мастер Базелитц, верно ли то, что в Ваших многочисленных заявлениях и высказываниях практически никак не определяется Ваша позиция по поводу германского мифа? Не уходите ли Вы от вопроса? Вы, может быть, считаете, что достаточно и того, что сказано в Ваших картинах, графических листах и скульптурах? Не хотите трогать осиное гнездо? В чем дело?

Может быть, Вы сознательно либо бессознательно реализуете ту программу, которую Вы сами сформулировали в «Пандемонических манифестах» начала 60-х годов: «уплыть от вашего взгляда в потоке спермы, подалее от удивленных глаз моей матери»? Стали бы Вы возражать, если бы Вам сказали, что Вы — художник пренатальных фантазий и параноидальных симуляций, который хочет, чтобы ему дали дышать, ради этого можно стерпеть и умных критиков, и общественных деятелей, и культурных банкиров, которые возрождают мифы и куют новое величие державы?

Октябрь 1997 г. Георг Базелитц.
Из собрания Дойче Банк. Малый Манеж